Как я и говорил, нашу «Виктори» лишь недавно отряхнули от нафталина, так что полной команды на ней не было, считай, со времен Второй мировой. Но на борту оказались несколько мужиков, служивших еще в сороковые: их вызвали из отставки, чтобы показать нам, молодым, как обращаться с этими красавицами. Кое-кто из них потерял друзей, пережив торпедную атаку немецких субмарин и спасшись на плотах и шлюпках, чаще у берегов Европы или Азии, но, случалось, даже и США. Подводные лодки отправили на дно 175 коммерческих транспортов из морских портов Вирджинии, Флориды, Луизианы, Северной Каролины и других штатов Западного побережья эти корабли фрахтовались, чтобы снабжать фронт продовольствием, техникой и боеприпасами. И оказалось, что у моряков торгового флота в ту войну процент живых потерь был даже выше, чем у военных, 9521 душа, если верить морскому историку-энтузиасту Тони Городски. Но никакого официального признания это тогда не получило, так что торговым морякам пришлось судиться, чтобы спустя 40 лет, уже в 1988-м, вырвать наконец из Администрации по делам ветеранов полагающиеся им льготы за участие в войне.
Корабль наш был стопроцентно мужским мирком, все просто, никаких тебе политесов. Поэтому с первого же профсоюзного собрания ребята решили расставить все точки над i и, кстати, избрали меня председателем. Это было легко: никто больше не хотел заполнять бланки. С годами я понял, что капитаны стараются не связываться с профсоюзными делегатами боятся жалоб, исков и прочих каверз, тянущих за собой бюрократические тяжбы. Я решил, что это поможет мне улизнуть с корабля, когда мы доберемся до Вьетнама, чтобы спокойно заняться тем, чем собирался.
Как новоиспеченный корабельный профсоюзный босс, я сразу заявил, что так называемая «чумазая банда» содержит в порядке машинное отделение и его окрестности, а о чистоте офицерских кают, матросского полубака и главной палубы пусть заботятся стюарды.
Но у нас в команде были ребята, которые в одиночку занимали четырехкоечные кубрики, потому как во время Второй мировой «Виктори» брала на борт по семьдесят человек, а нынче нас было всего-то двадцать три. Понятно, что такое разделение труда не понравилось корабельному коку, который и командовал стюардами. Это был крупный парень, ростом примерно шесть футов четыре дюйма, с поварским колпаком на курчавой шевелюре.
С чего это мои парни должны убирать за стаей палубных обезьян?!
С этим вопросом мы разобрались, но все равно во время плавания между нами нет-нет да и пробегала черная кошка из-за того, кому шкурить, кому красить, а кому заниматься другой подобной работой.
Затем, одним погожим утром, когда мы были примерно в тысяче миль от берега, те из нас, кто не занимался двигателями, высыпали на палубу, чтобы полюбоваться восхитительно голубым небом. Там не было ни самолета и ни корабля на горизонте. Мы шли в одиночестве посреди Тихого океана, как вдруг из одного из носовых люков повалил дым. Люк этот был прямоугольной деревянной рамой размером с автомобиль, закрытой брезентом, чтобы дождь и морская вода не лились под палубу, и теперь он горел.
Огонь! крикнул кто-то.
Вопрос: что горит? Это мог тлеть сам брезент, а может, дым рвался откуда-то изнутри. Мы сгрудились на палубе корабля, набитого десятью тысячами тонн боеприпасов. Если огонь перекинется на трюм, нас разнесет в пух и прах. Капитан, главный механик, боцман и палубная команда со всех ног бросились к огню, чтобы тушить его вместе. Никто уже не спрашивал, его ли это обязанность. Нужно было бороться с пламенем здесь и сейчас, что мы и сделали. И потом, весь остаток пути, тоже помогали друг другу.
Целыми днями я возился с паровым двигателем Ленца[22] мощностью 8500 лошадиных сил, смазывая его огромное колесо и прочую машинерию, пока наш корабль неторопливо скользил вдоль земного пояса. Время шло в ритме волн. В торговом флоте парни выбирают суровую долю, и зачастую одинокую. Некоторые, может, и поступают на флот, чтобы кого-то забыть, вроде того как другие вербуются во Французский Иностранный легион. Но прежде всего моряк любит море. Вы должны любить его едва ли не больше, чем «нормальную» сухопутную семейную жизнь, потому что чаще всего вы уходите в море очень-очень надолго.
Смотреть здесь особо не на что, разве что изредка покажется кит или мелькнет еще чей-нибудь плавник по правому или левому борту. Но в основном унылый дневной гул перебивается лишь командой о конце смены: четыре рабочих часа, затем восемь часов отдыха и снова четыре часа работы и так день за днем, неделя за неделей. Если повезет, выпадала добавочная вахта, и вы всегда соглашались, ведь обычное месячное жалованье было всего-то 300 долларов (или, по нынешним ценам, около 2218 до налогообложения), а сверхурочные давали приличную надбавку. В этом рейсе я частенько работал в две смены, но не ради наличных: матросы, с которыми я менялся часами, прикроют меня, когда я отправлюсь на берег. Время от времени мы играли в рамми[23] или блэкджек, а иногда я поднимался на палубу и размышлял о том, что ждет меня впереди, уставившись на пустой горизонт.
Раз, болтаясь на палубе, я вдруг вспомнил о Японии возможно потому, что ходил туда однажды на военном транспорте «Хью Гэффи»[24], когда служил в морской пехоте. Армия напоминает лотерею, и куда тебя отправят никогда не угадаешь, все зависит от того, мирное это время или военное. Некоторые всю Вторую мировую войну проторчали в Малибу, штат Калифорния. Другие оказались на секретной базе ВВС на Галапагосах, в экзотическом раю, где Чарльз Дарвин изучал гигантских морских черепах и корпел над своей теорией эволюции. Мой брат Билли, который записался в морпехи за год до меня, прослужил три года в Северной Каролине. А я пробыл пять месяцев в филиппинских джунглях и в кубинском Гуантанамо до войны во Вьетнаме.
Что касается Японии, то мне выпала счастливая карта. Там я влюбился в красивую девушку по имени Митико, и это подтолкнуло меня выучить язык и познакомиться с азиатской культурой. Теперь эти знания пригодятся мне и во Вьетнаме.
Только я погрузился в сладкие мысли о Митико, как раздался чей-то крик: «Земля!» и все на свете вылетело у меня из головы. Каждый свободный матрос на «Виктори» карабкался повыше, чтобы посмотреть своими глазами. Вот он, берег ни пальм, ни хижин еще не разглядеть, но это точно суша. Темно-зеленая полоска холмов там, где небо встречается с морем.
Видать, Филиппины? сказал кто-то задумчиво.
Похоже, он был прав, ведь несколько дней спустя, 19 января 1968 года, после восьми недель плавания, мы бросили якорь во вьетнамской гавани Куинён в Южно-Китайском море.
Где-то там были ребята из моего района, и пришло время их найти.
Глава 5
На якоре в Куинёне
Нам не сказали, где мы швартуемся, из соображений безопасности. В начале XV века в порту Куинён бросала якоря флотилия адмирала Чжэн Хэ, евнуха при династии Мин, армада кораблей, груженных драгоценными камнями, золотом, фарфором и даже жирафами, на пути домой из очередной заморской экспедиции, предпринятой по императорскому указу. В наши дни это провинциальный центр, в четырехстах милях к северо-востоку от Сайгона, и главное сокровище здесь нынче нефть. Куинён основной пункт переброски горючего с океанских судов в гигантские топливные цистерны, видневшиеся на склоне холма.
Какой же мишенью для вражеских диверсантов-саперов, подплывавших под корпус со взрывчаткой, были эти корабли! И работа Томми Коллинза как военного полицейского была в том, чтобы охранять их. Груз наш перемещался судовыми кранами в гавани на баржи, а нам, морякам, запрещалось сходить на берег. Я, однако, надеялся, что мой план сработает и что капитан сделает исключение персонально для меня.
Я не очень-то жалую капитанов. Вообще не люблю авторитеты, но капитанов особенно. Я бы и словом с ними не перекинулся, не будь в том необходимости. Те, под чьим началом я служил, обычно больше напоминали деспотичного капитана Мортона, которого сыграл Джеймс Кэгни в фильме «Мистер Робертс»[25], чем благородного Ричарда Филлипса в исполнении Тома Хэнкса[26].
Как-то раз мы выгружались в бухте Камрань[27], когда один из наших подхватил желтуху. Этого парня в береговой госпиталь капитан не отпустил. Зато пару часов спустя, когда капитанский доберман-пинчер поранил лапку, провалившись в люк, он же скомандовал спустить на воду шлюпку с парой матросов, чтобы доставить пса к ветеринару.
Собираясь навестить свою животину, он собрал нас на палубе.
Вперед, за работу! Выгружайте всю древесину, что мы приволокли, вон в те военные грузовики на другом конце пирса, распорядился кэп, мрачный как туча. И если вы думаете, что после этого можете расслабиться, то черта с два. Как опустошите трюм, вылижите мне его до блеска!
И был таков.
Конечно, первое, чем мы занялись, это отправили нашего больного парня на госпитальный причал, на береговую базу.
Затем мы выгрузили пятьдесят лишних матрасов, что нашлись на нашей здоровенной посудине. Я тут узнал, что мальчишки-летчики дрыхнут на своей базе на раскладных койках и, поди, ерзают там и ворочаются в духоте. Мы с ребятами потолковали об этом и решили, что раз команда у нас сокращенная, то вроде как эти запасные матрасы нам ни к чему, и лучше спрячем-ка мы их, прямо в упаковке, под досками на тех самых военных грузовиках, которые нам велено нагружать. Покуда мы не вернемся домой, сам капитан пропажу не обнаружит, зато уж судовладелец в порту приписки наверняка. Но мы-то к тому моменту все уже спишемся на берег, вот пускай и отдувается.
Справедливости ради, я тоже не всегда был пай-мальчиком для своих капитанов. Была у меня привычка хорошенько оттянуться, когда мы заходили в порт, и насладиться всем, что предлагал незнакомый город. В конце концов, не в этом ли главная прелесть путешествий по миру? И случалось, признаюсь, что меня доставляли на корабль с полицейским эскортом. Как тогда, в Дурбане, в ЮАР, когда шестеро копов защелкнули на мне наручники за то, что я выпивал в негритянском баре. Ну так я вам скажу, что и танцевать в том кабаке было куда веселее, чем в каком-нибудь их апартеидовском ночном клубе «только для белых».
На этот раз я не был даже уверен, что нам, матросам, разрешат сойти на берег в обычное увольнение. Это был военный порт, я уже бывал в таких и видел, как разгружают опасные грузы кранами на баржи, посередине гавани, пока ты тоскливо таращишься на берег. Если и сегодня будет так, я хотя бы надеялся, что, раз уж я избранный председатель судовой профсоюзной ячейки, капитан, может, и согласится смотреть в другую сторону. Мне кровь из носу надо было высадиться во Вьетнаме.
Что я еще приметил так это то, что капитанам обычно наплевать на все, кроме рейсового задания, и необходимости сделать все как надо. И они терпеть не могут, когда во время работы кто-то дергает их по всяким пустякам.
Так что, едва мы бросили якорь, я сразу направился к кэпу. Встретил он меня настороженно: за все плавание мы ни с ним двух слов друг другу не сказали.
Капитан?
Чего тебе, Донохью? Я тут немного занят, если ты не заметил.
Ну, сэр, я не знаю, в курсе ли вы, но у меня здесь, в Наме, служит сводный брат
С какой стати мне это знать?
Ну да, вообще-то так, конечно, сэр, но как бы там ни было, у меня тут скверные семейные новости, которые я бы хотел сообщить ему лично, раз уж он тут в такой обстановке, и
Что ты мне голову морочишь, Донохью! Скажи прямо намылился в бордель, разве нет?
Не-не-не, капитан! Дела дома на самом деле невеселые, и мне нужно лично увидеться с братом, с глазу на глаз, пока не стало слишком поздно.
Я не хотел углубляться в это вранье и рассказывать историю о больной матери или еще что-нибудь в таком роде, чтобы ненароком не накаркать настоящую беду. И сводного брата я тоже выдумал на случай, если капитан вздумает искать кого-нибудь с моей фамилией.
Но, конечно же, все, что его заботило, это дело.
А как быть с машинным отделением? набычился он.
Машинное отделение нуждалось в лишних руках, хоть мы и стояли на якоре. Но я уже обменялся девятью вахтами, чтобы меня подменили во время отлучки.
Без проблем, капитан! Я договорился с парнями на следующие три дня.
Я думал, что именно столько времени займет все дело. Наивно
Он молчал, казалось, целую вечность. Наконец выдавил:
Ладно, Донохью. Но для тебя же лучше быть здесь, на палубе, к 8 утра в понедельник, понял?
Да, сэр! Спасибо, сэр!
И кстати, не дай себя подстрелить, Донохью. Не хочу потом всей этой бумажной волокиты.
Глава 6
Нахожу Томми Коллинза
Верно, если бы меня ухлопали на берегу, капитану пришлось бы многое объяснять. Но я уже дважды бывал во Вьетнаме, и в те времена там было примерно так же опасно, как в Бронксе, если не совать нос куда не следует. Я прикидывал, что на все про все уйдет два-три дня.
Спустившись к огромному рефрижератору, я покопался глубоко в его недрах. Там было припрятано пиво, которое я привез из Нью-Йорка. Почти ящик старых добрых американских сортов отличный старт! Я переложил все в рюкзак вместе с бритвой и парой носков. Лодка-такси перевезла меня через гавань.
Эта же лодка высадила несколько человек из военной полиции для охраны «Дрейк Виктори» и теперь переправляла второй отряд на следующее грузовое судно в гавани. Военные полицейские в Куинёне патрулировали город и стерегли лагеря для пленных на суше. Но они также охраняли грузовые суда от абордажных сампанов небольших крытых плоскодонных лодок, набитых парнями с автоматами. Или от таких инцидентов, как со старым «Кардом»[28] охотником, потопившим одиннадцать нацистских подлодок во время Второй мировой, который и сам сел на дно в гавани Сайгона в 1964 году, получив тридцатифутовую пробоину после взрыва магнитной мины и потеряв при этом погибшими пять человек экипажа.
На касках у этих ребят я приметил узнаваемую желто-зеленую эмблему с мечом и топориками 127-й полк военной полиции. Такая же должна быть и у нашего Томми Коллинза.
Как только мы устроились в лодке, я спросил:
Кто-нибудь из вас, парни, знает Коллинза? тут я подумал, что это слишком распространенная фамилия, и добавил: Тома Коллинза из Нью-Йорка?
Ясно, знаем, откликнулся один из них. Тем более что мы его смена. Он на вон том корабле, прямо по курсу.
Мне показали на еще один сухогруз под нашим флагом.
Вот так удача! Может, потянуть ее за хвост еще разок?
Эй, а мне с вами можно?
Да без проблем.
Подплываем мы к тому сухогрузу, и, как сказано у поэта[29], «вдруг вижу я, вижу: ну точно как в сказке» на палубе стоит и ждет смены Томми Коллинз собственной персоной.
Эй, Коллинз! заорал я снизу. Томми!
Томми вытаращил глаза, глядя на нашу лодку.
Чики?! Он слетел вниз по трапу и схватил меня за плечи, словно не веря, что я это я.
Он теперь выглядел крупнее и сильнее, чем я его помнил, и всем своим видом выражал изумление.
Чики! Охренеть, ты что, шутишь?! Какими судьбами? Ты что, совсем псих? Какого черта ты здесь забыл?
Я выдернул из сумки пивную банку и вручил ему:
Это тебе от Полковника и от меня, и вообще от всех наших из «Дока Фиддлера». Мы там, понимаешь, сидели и думали, что хорошо бы кто-нибудь метнулся сюда и поставил вам выпивку ну, за то, что вы тут делаете для всех нас. Так что вот он я!
Тут я вспомнил миссис Коллинз, которая тогда пришла ко мне в бар.
А, да! Еще твоя мама просила, чтобы ты ей написал, как ты тут и все ли с тобой в порядке.
Томми запрокинул голову и расхохотался. Он, как всегда, смотрел на вещи с юмором. Наша лодка отчалила, и я сказал ему: