«Реактор тоже наверняка повреждён, подумал он, глядя вдаль, но, видимо, не разрушен и в него подаётся вода», заключил он с какой-то надеждой.
Было очевидным для него и другое обстоятельство, то, что в результате аварии произошёл выброс в окружающую среду радиоактивных веществ, в том числе изотопов урана, плутония, йода-131, цезия-134, цезия-137, стронция-90. А это значило, что произошёл полномасштабный ядерный взрыв.
«А как же жители города? Они ведь даже не догадываются о том, что произошло», взволнованно подумал он.
В считанные секунды перед глазами пронеслась вся его жизнь. Он думал в эти минуты не о себе, а о том, что будет с людьми, с его семьёй. В такие моменты личность сама по себе ничто не значит, важнее то, что для тебя дороже и значимее. Егор вспомнил, что ночью, перед сном, открыл форточку, чтобы в квартире было не так душно. И этот факт настолько насторожил его, что хотелось бежать обратно, только для того, чтобы исправить роковую ошибку. Но сделать это в данный момент было невозможно. Через пару минут автобус остановился возле штаба гражданской обороны. Повсюду стояли пожарные машины и другая техника. На территории, среди многочисленных обломков конструкций энергоблока, повсюду виднелись чёрные, переливающиеся на солнышке, куски дымящегося графита, выброшенного взрывом из реактора. Воздух был настолько густой и пульсирующий, что трудно было дышать. Таким он был за счёт ионизированной высокорадиоактивной плазмы.
«А ведь каждая частица дымящего графита, подумал он, в той или иной степени несёт на себе достаточно большое количество радиоактивных источников, интенсивно заражая в этот момент всё вокруг различными радионуклидами».
Это обстоятельство не столько напугало его, сколько начинало мучить, оттого что он бессилен в этот момент что-либо сделать. Впрочем, как и многие другие люди. К тому же над четвёртым блоком всё ещё «висело» алое свечение, что говорило в целом о высокой радиации. Вглядываясь в лица пожарных, работников станции, сотрудников милиции, да и просто людей, которых видел впервые в жизни, Егору показалось, что у людей нет понимания того, что произошла катастрофа, причём глобального масштаба. По крайней мере, все тешили себя тем, что произошла авария и не более. Некое осознание чего-то страшного, конечно, было, но это «страшное» трудно было осознать и принять в реальности, хотя бы потому, что у людей не было элементарных респираторов, «лепестков», я уже не говорю о противогазах, костюмах химической защиты. Люди совершенно не думали о той смертельной угрозе, что их поджидает на каждом шагу Надо сказать, что в этот момент над Егором довлел тот факт, что если он и его коллеги здесь нужны, если их привезли, значит что-то ещё можно сделать, не всё потеряно, ещё есть надежда что-то поправить. Возможно, из-за этого обстоятельства (вопреки некоторым фактам и догадкам) ему никак не хотелось соглашаться с тем, что реактор полностью разрушен. Вместо этого он искал в своей голове весомые аргументы в подтверждение того, что реактор цел и на него можно воздействовать, подавляя исходящую от него опасность. Всех специалистов, ехавших в автобусе, сразу пригласили в убежище 1, что находилось под станцией, где в это время размещался противоаварийный штаб. Помещение выглядело как небольшое бетонное укрытие с мощной бронированной дверью. Хотя в нём не было практически никакой инфраструктуры на случай военных или других непредвиденных действий. Совещание уже шло, когда они вошли в помещение убежища. Все старались пройти и сесть незаметно там, где были свободные места, а их было не так много. Было очень душно. Присев на свободное место, Егор внимательно осмотрелся по сторонам В помещении уже находились начальники производств, смен и цехов (он хорошо знал многих, не то чтобы лично, но по службе, да и лично тоже), руководители служб и подразделений, а также военные, пожарные и городское начальство. Было много и тех, кого Егор видел впервые, по всей видимости (как он предположил) это были представители службы безопасности.
Произошла внезапная авария, услышал он тихий, дрожащий голос директора станции Виктора Брюханова, в результате подготовки и проведения персоналом 4-го блока станции электротехнического эксперимента по испытанию турбины на выбег произошёл взрыв, но реактор цел. С помощью аварийных питательных насосов мы пытаемся сейчас организовать процесс непрерывной подачи воды для его охлаждения. Основные очаги возгорания на крыше 4-го блока и вокруг него потушены. Однако проблем ещё много, но мы их стараемся решать
Он говорил растерянно и взволнованно. В какой-то момент ему стало даже плохо. Временами всё отчётливей проявлялась заторможенность он с трудом подбирал слова, чтобы выстроить их в нужную ему речь. Маленького роста, черноволосый, с загорелым лицом (чувствовался «ядерный» загар), с припухшими глазами, трясущимися губами, он казался слабым и беззащитным. Что бы он ни говорил во всём чувствовалась безысходность, трагичность, боязнь ответственности и в силу своей полной некомпетентности неверие в возможность такой страшной беды. По его поведению было совершенно понятно это совсем не авария, последствия которой можно быстро ликвидировать, а катастрофа, причём глобального масштаба (он это хорошо понимал), и последствия её непредсказуемы. Но почему-то вопреки всякой логике он старался донести до работников станции совершенно иную историю, историю неправды и лжи.
Несмотря на аварию 4-го блока, говорил он, остальные реакторы АЭС производят энергию в штатном режиме и их безопасности ничто не угрожает. Для безопасности вокруг блока выставлено оцепление. Но этого недостаточно. Необходима радиационная разведка. Руководители и заместители руководителей подразделений уже провели разведку в районах, граничащих с разрушенным 4-м блоком, были они также и на кровле 3-го и 4-го блоков.
Что он делает, прозвучал не так громко чей-то голос за спиной Егора, он же угробит всех руководителей станции
Что касается эвакуации горожан из Припяти, продолжал Брюханов, то горисполкомом принято особое решение: до приезда комиссии из Москвы никаких мер не принимать. Комиссия, в составе которой учёные, специалисты по ядерным установкам, должны на месте, что называется, проанализировать всю ситуацию, а затем уже принимать решение. А сейчас (Брюханов обратился к сидящим в первом ряду специалистам) мне бы хотелось услышать мнение руководителей экстренных служб по оперативной обстановке.
На решающих направлениях очаги пожара удалось локализовать, как-то нерешительно, переведя дыхание, начал свой доклад об оперативной обстановке начальник пожарной охраны АЭС Леонид Телятников.
Его буро-коричневое лицо выглядело измученным. Глаза казались какими-то возбуждёнными, словно в них присутствовал какой-то сверхтонус, можно было подумать, что он был на пределе нервов.
На этот час в реакторном отделении и на кровле машинного зала, продолжал он, загасили тридцать семь очагов огня. Несмотря на тяжёлый ядовитый дым от горящего битума и снижение видимости, пожар тушат 37 пожарных отделений (240 пожарных, 81 единица техники). Во время тушения пожара, продолжал он, многие получили ожоги и отравления, в больницу города доставлены уже 69 человек. А всего, по имеющимся у меня данным, на этот момент (а не было ещё и пяти утра) в больницу доставлено уже около 180 работников. Больница, к сожалению, вся переполнена, часть пациентов перенаправляют в соседний город Иванков. Несмотря на высокий уровень задымления (он боялся сказать слово «радиации»), работы продолжаются, в том числе и на крыше 3-го энергоблока. Замерить и точно сказать уровень радиации в помещениях блока и вокруг него, к сожалению, мы пока не можем, заключил он. (Все имеющиеся на станции дозиметры, а их было всего два, были рассчитаны на 1000 рентген, но, видимо, из-за высокой радиации они сразу вышли из строя.)
Начальник милиции Припяти Василий Кучеренко доложил о ситуации на дорогах и подъездных путях.
Затем вышел неизвестный Егору человек и сказал, что вся информация уже доложена главе государства, после этих слов он продолжил:
В настоящее время идёт формирование правительственной комиссии. До их приезда нужно всячески воздерживаться всем от какого-либо оповещения населения по поводу случившегося. В первую очередь, это делается для того, чтобы не вызвать смуту и панику. Для особо интересующихся граждан нужно отвечать: «Идут учения!» Для большего убеждения жителей (в подтверждение этого мероприятия) мы ждём мобильный отряд механизированного полка гражданской обороны Киевского военного округа.
На этом своё выступление он закончил.
Они там что, все с ума посходили, что ли? тихо проговорил в каком-то недоумении сидящий рядом с Егором неизвестный мужчина. Им эвакуировать население нужно срочно, а не ждать тех, кто приедет и даст указание вот «мастера»! Разве они не видят, что повсюду валяются куски графита и топлива радиационный фон очевиден какие ещё нужны тут доказательства?! Не могу понять, на что они надеются, пытаясь скрыть правду?
Тише, тише Вы что, не слышали требования? Повторяю, нужно воздерживаться от какой-либо поспешности, проговорил тихо, но со знанием дела высокий, крепкого телосложения мужчина лет сорока пяти.
Слушая информацию, Сомов понимал, что его душа, сознание требовали плавного внутреннего перехода к постижению того, что произошло, но катастрофа не оставляла ему никаких шансов она подавляла его своей глобальностью. В это время он думал о жене и дочери, о том, что, уходя, открыл форточку От этого непредвиденного действия ему хотелось ехать, бежать, ползти но только бы исправить свою ошибку.
«Непонятно, думал он, почему не работают телефоны?» Временами он никого и ничего не слышал, как и не понимал того, что происходит вокруг. Может, это сон, или это что-то иное, не ведомое ему и науке явление. То, что случилось, случиться не могло никогда. Советский реактор не может быть взрывоопасным, потому что весь технологический цикл ядерной реакции выведен на очень высокий уровень безопасности. Даже умышленно «вывести» реактор в неуправляемое состояние очень сложная задача. А тут на тебе раз и готово! Непонятно! «Если все величины, характеризующие технологический процесс, продолжал он рассуждать, температура, давление, расход, частота вращения находятся в строго заданных пределах, то всякая авария исключена. Но если всё это игнорировать (по разным причинам), то выход за эти пределы (а это уже логика!) влечёт за собой увеличение отклонений и, как правило, может привести к аварийной остановке или даже разрушению технологического объекта. Что, в общем-то и произошло».
На какую-то минуту он отвлёкся от своих мыслей, чтобы успокоиться, прийти в себя
«Значит, был утерян контроль в управлении и воздействовать на эти величины, как и на весь технологический процесс, было невозможно, думал он, провалившись в какое-то небытие. Что это: недостаточное понимание персоналом особенностей протекания технологических процессов в ядерном реакторе или же что-то другое? Где наступил момент потери «чувства опасности»? А может, есть и другие причины? Например, связанные с большим мощностным положительным эффектом реактивности реактора. Да, да я что-то уже слышал об этом Для понимания этой ситуации надо представить себя за рулём автомобиля: заводите мотор и медленно трогаетесь. Затем плавно разгоняетесь. Переключая передачи, набираете, например, скорость 60 км/час. Снимаете ногу с педали газа, но скорость не падает, как это должно быть, а, наоборот, автомобиль начинает самостоятельно разгоняться: 80,100,130,150 км/час. Вы пытаетесь тормозить, но никакого эффекта не происходит. Автомобиль продолжает разгоняться. На какие бы педали вы ни нажимали, за какие бы дроссельные (ручные) рычаги управления ни хватались, ничего не происходит, кроме того, что автомобиль идёт «в разнос». Конец один катастрофа. Ведь такое не исключено. Вывод напрашивается один: атомные реакции слишком мало изучены, вот в чём вопрос. А может быть, им и вовсе характерна непредсказуемость, кто знает?»
Для выяснения состояния реактора нужна разведка, как в бреду услышал он чей-то голос Но сила сомнения опять уводила его в неверие в случившееся
«Как можно довести «рядовые» испытания до такой масштабной катастрофы? Ведь в ядерной установке созданы многочисленные защитные системы безопасности. Нет, думал он, такое возможно только при наборе преднамеренных отключений технических средств защиты и нарушений регламента эксплуатации. Но преднамеренно «отключать» и «нарушать» означает рыть себе могилу, это же полное безумие. Нет, здесь что-то не так».
Членов экстренной комиссии прошу остаться, услышал он голос Брюханова, всех остальных прошу занять свои рабочие места, включиться в работу по локализации аварийных процессов в помещениях и на оборудовании станции, каждому по своему цеху.
При выходе из убежища Егору выдали респиратор в виде лепестка и перчатки. Потрясённый увиденным и тем, что услышал от руководства, он с трудом приходил в себя, думая в этот момент только о тех людях, которые проявили мужество и бесстрашие.
«Даже трудно представить, подумал он в этот момент, что бы ещё могло быть, не предотврати они пожар».
Направляясь к машинному залу 3-го энергоблока, где ему предстояла большая работа по ревизии всего оборудования, он почувствовал какое-то лёгкое головокружение и «самопроизвольное паническое чувство». Жгло дыхание и всё сильнее резало веки. Остановившись, он постоял пару минут (может, чуть больше), стараясь снять боль и напряжение, затем снова, быстрыми шагами, без остановок, пошёл дальше. В этот момент он не мог не видеть всего того, что разворачивалось на территории станции Ситуация больше напоминала военные действия, где было всё: военные, раненые, скорые, пожарные и всё это благодаря «мирному атому», что предстал во всей своей «красоте» и «безобидности».
Несмотря на разрушенный энергоблок и его смертельную опасность, Егора поражало бесстрашие этих людей. Готовность пожертвовать собой ради выполнения долга была для них в этот момент общим правилом нравственности. И это не просто слова. Кто-то должен был сделать эту работу, невзирая ни на какие опасности и на безответственные действия руководства станции (спланировать и организовать работу в этом плане они не смогли).
Он прекрасно понимал, что в этот момент никто не думал ни о каком мужестве и героизме, просто каждый выполнял свой долг.
Шагая быстро по дороге, он впервые видел на станции столько пыли и грязи они были повсюду. Складывалось такое ощущение, что произошло извержение мощного вулкана: на всей территории валялись куски графитовых блоков, либо целиковые, либо разрушенные. Видны были поблёскивающие в лучах утреннего весеннего солнца, сдвинутые со своих опор барабаны-сепараторы. Но что больше всего поразило Егора, так это то, что на его глазах солдаты собирали графит руками, даже не лопатами вот просто так, мирно, ходили с вёдрами и собирали как грибы, ссыпая затем в металлический контейнер. Графитовые куски валялись повсюду, а от некоторых даже шёл ещё дымок.
«Кто же мог отдать такой приказ, подумал Егор, глядя на солдат, чтобы собирать этот «урожай» голыми руками? это же верная гибель».
В эту минуту он успокаивал себя «железной» уверенностью:
«Техника вот-вот подойдёт. Ещё же только утро Всё будет хорошо, и вместо солдат здесь будут работать манипуляторы и робототехника». Ведь государство тратило на эти цели ежегодно миллионы рублей (об этом им постоянно говорили на совещаниях разные лектора от общества «Знание»), и в этих словах никто никогда не сомневался.