Вольный охотник - Останин Виталий Сергеевич 3 стр.


 Как же это?  прошептал уродец.  Джон, Пак, как же это так?

 Да все просто, Адам,  вспотевшей рукой сжимая шпагу и снова пытаясь подняться, произнес охотник.  Ты умер, Адам. Тебя убили. Я тебя убил. Уже давно, больше года назад. Ты даже не загубленная душа, запертая в теле чудовища. Всего лишь воспоминание о ней

 Ты лжешь! Лжешь!  тут же заорал княжич.  Ты бы со мной не справился! Никто бы со мной не справился! Ты лжешь! Джон, скажи ему, что он лжет! Пак! Лидия!

Не очень понимая, к кому взывает его противник, Ян тем не менее был рад, что это предоставило ему пусть небольшую, но все же передышку. Подняться не получилось, как и восстановить в памяти хотя бы один из израсходованных конструктов. Сражаться, сидя на заднице, было равнозначно небольшому продлению агонии. Оставалась лишь одна надежда на третье заклинание из фамильной книги.

Совсем недавно, еще три месяца назад, Ян не мог держать в памяти сразу же три конструкта, хотя номинально и числился Младшим Командором. Но длительные изматывающие тренировки помогли, и он наконец смог справиться и с тремя сложнейшими узорами. Контроль еще оставлял желать лучшего, и в подобных, боевых, условиях охотнику не доводилось выдавать сразу три плетения, но Все ведь рано или поздно случается впервые, верно?

Если перед ним демон, который когда-то был княжичем Олельковичем, а теперь лишь набор черт и воспоминаний, некогда ему принадлежащих, значит, он должен быть уверен, что его противник может управляться только с двумя конструкторами. Соответственно, для Адама, или кто он там сейчас, применение третьего станет пусть и небольшим, но сюрпризом.

Третье заклинание, содержащееся в памяти Яна, называлось «Копье Густава». Да-да, того самого Густава Драконоборца, знаменитого предка молодого охотника, настоящим дивинитовым копьем которого, хранимым в музее Гимнасия, так восхищалась София. Внешний вид конструкта после активации в точности повторял древнее оружие, только был болотно-зеленого цвета и слегка прозрачный.

Его он и метнул в замершего монстра, пытавшегося дозваться своих «джонов» и «паков». Попал удачно, в самую середину широкой груди. От раны в стороны тут же поползли бугрящиеся нарывы, словно что-то живое, например, корни стремительно растущего дерева, искали путь к земле. Адам завопил так, что Ян на пару секунд оглох. Стал раздирать руками грудь, пытаясь вытащить из нее источник страшной боли. Схватиться за тускло светящееся древко он не мог. Один раз попытался и тут же одернул деформированную кисть.

Юноше же как раз хватило этого времени, чтобы наконец подняться на ноги. Медленно, ступая еще очень неуверенно, он приблизился к демону и без затей вогнал ему клинок прямо в лоб.

 Как-то я уже устал тебя убивать, Адам,  произнес он, глядя на раскинувшееся у его ног тело чудовища с белокурой человеческой головой.  Давай обойдемся без третьего раза, ладно?

Несколько секунд, и тело твари стало распадаться на прах и дым. Еще десяток ударов сердца, и на то место, где она только что лежала, указывала лишь примятая болотная трава. Стремительно, к слову сказать, восстававшая.

 Я понял,  сказал Ян, подходя к расколотому молнией дереву.  Понял, про какую беду ты говорила, вестница. Адские выкормыши, одним из которых был Адам Олелькович. Демоны и люди одновременно. Химеры. Они настоящая угроза. Я и раньше это понимал, но после твоего послания В общем, я понял, что должен делать, и постараюсь не подвести.

Фигура призрачной посланницы не появилась, чтобы подтвердить или опровергнуть слова юноши. Только под сердцем у него что-то толкнулось, каким-то иррациональным знанием давая понять, что он совершенно верно понял весть. Про это же чувство говорила и бабка Ядга.

«Как ребенок толкнулся»,  сказала она.

Может, и так. Не мужчине об этом судить.


Друзья! Вы набрали сотню лайков и вот вам внеочередная глава. Продолжайте в том же духе)))

Глава 3. Кенигсберг

К исходу третьего дня второго летнего месяца, называемого по всей империи июлем, но при этом в разных ее провинциях на свой лад, Йоханн фон Эссен въехал в Кенигсберг. Погода в бывшей столицы Пруссии была премерзкой с неба падал даже не дождь, а какая-то водяная взвесь. Спину ломило от целого дня, проведенного в седле, промокший дорожный плащ из добротной, пропитанной жиром кожи давно перестал сдерживать влагу и теперь натирал плечи. Уставшая лошадка, и прежде-то не выглядящая благородным рысаком, едва-едва переставляла ноги.

Стража на южных воротах изучила подорожную юноши и пропустила, не взяв даже положенной платы за въезд обратила внимание на печать Седьмого отделения. Один из охранников, видя плачевное состояние приезжего, посоветовал ему постоялый двор неподалеку, называемый Shutz, что значило «приют». Ян с благодарностью принял совет, вложил в ладонь мужчины монету достоинством в четверть солида и направил своего «скакуна» по указанному маршруту.

Проехав всего лишь пару кварталов по узким, мощеным камнем улицам, молодой человек добрался до цели своего путешествия, где был принят хозяином заведения, накормлен и уложен спать. Лошадка тоже получила уход после долгой дороги почти двенадцать дней пути на нее ушло. Засыпая, Ян порадовался, что сумел настоять на том, чтобы ехать одному. Он бы точно вымотался больше, будь с ним сестра, очень желавшая вместе с братом ехать в Кенигсберг.

С утра, вымытый, в свежей одежде, он явился в магистрат, чтобы заявить свои права на наследство покойного родственника. Как сразу выяснилось, никто столь скорого прибытия наследника всего-то месяц со смерти маркиза!  не ждал. Служащие попытались спихнуть посетителя, отговариваясь неготовностью бумаг, отсутствием сейчас в городе необходимых чинов (только они, ваша милость, документы могут подписать!) и прочими глупостями. Не будь Ян так утомлен дорогой, не повстречай он по пути бабку Ядгу, не сразись он с мороком из прошлого, тогда, может быть, он бы и внял увещеваниям «чернильниц».

Но нынче юноша был серьезно настроен на быстрое разрешение бумажного дела, с тем чтобы поскорее приступить к главной миссии своей жизни. Поэтому, выслушав все отговорки, молча достал из прихваченной с собой папки лист гербовой бумаги и положил его перед столь несерьезно настроенным на работу чиновником.

 Вот,  только и добавил он.

Магистратский клерк бросил на бумагу быстрый взгляд и намеревался уже отвернуться, когда зацепился за характерный оттиск печати с латинской цифрой «семь» в обрамлении лаврового венка. Икнул, побледнел, вскочил на ноги, ушибив в процессе колено о конторку, но, даже не вскрикнув, вылетел из кабинета.

Ян проводил его взглядом, бумагу же убирать не стал, понимая, что той еще следует быть увиденной начальством чиновника, за которым он так резво ускакал.

Так и произошло. Спустя несколько минут в кабинет служащего быстро вкатился дородный мужчина, мгновенно оценил диспозицию и тут же расплылся в угодливой улыбке. Заверил господина барона в том, что дело о наследстве находится на его личном контроле, документы почти полностью готовы, но требуется еще незначительное количество времени на последнюю проверку. Чтобы уже точно комар носа не подточил выдал он под конец.

А пока же представившийся обер-бургомистром города Гельмутом Бадером чиновник приглашал господина барона в свой кабинет, чтобы провести время не в тягостном ожидании, а в приятной компании оного обер-бургомистра, вина и закусок.

Ян едва заметным наклоном головы сообщил, что принимает данное предложение, и прошествовал за господином Бадером.

Сперва он не намеревался прибегать к помощи бумаги, выданной ему дядей «на всякий случай». Собирался до последнего пребывать в статусе дальнего родственника, на которого обрушилось счастье в виде большого наследства. Однако, столкнувшись с подходом магистратских к делу, решил, что особого урона собственной легенде не нанесет. Может, даже упрочит ее.

В бумаге от «семерок» ничего такого написано не было. Официальный, можно даже сказать, шаблонный текст, сообщавший о том, что подателю сего, а именно барону Йоханну фон Эссену, должно́ оказать всемерную помощь в его начинаниях. Такие документы не обязательно предъявляли служащие Седьмого отделения Имперской канцелярии, называемой также имперской охранкой. Им могли расплатиться за услугу с обычным (ну ладно, не совсем обычным) штатским или даже продать ему же за неплохие деньги. То есть достать такую «бумажку» было хоть и сложно, но можно. И вполне объяснимо, что человек, собравшийся за наследством в соседнее Великое Княжество, готовый к столкновению с чиновничьей тягомотиной, ею обзавелся.

Документы на наследство доставили в кабинет к обер-бургомистру уже через каких-то два часа. Все это время Ян прекрасно проводил время, выслушивая от чиновника рассказы о царящих в столице Пруссии нравах и с удовольствием отдариваясь ответной информацией о них же, но в Великом княжестве Польском.

А уже к обеду, став беднее на сотню солидов, ушедших на пошлины, оплату труда стряпчих и обязательный взнос в казну города, Ян въехал на территорию особняка, принадлежащего фон Штумбергам, а теперь ставшего его собственностью.

Усопший «родич», как следовало из полученных бумаг, был неприлично богат. Его предки сделали хорошее состояние на торговле специями и другими заморскими товарами, а последний в роду не только не пустил имущество по ветру, но и изрядно его преумножил. Прожив всю жизнь в одиночестве, как поведал Яну сам Гельмут Бедер, даже бастарда на стороне не прижив, фон Штумберг имел только одну страсть игру на бирже. Причем он еще и умел это делать, обладая каким-то невероятным чутьем на то, что будет дорожать, а что, напротив, дешеветь.

Зачем приумножать деньги, когда их после смерти некому оставить, Ян не понимал. Зато с воодушевлением разглядывал особняк, выстроенный в форме блок-каре, высотой в три этажа. Одна лишь только эта городская недвижимость оценивалась в триста тысяч солидов, а ведь в активах покойного «дедушки» имелись еще и доходные дома, приносящие прибыль в пределах пятнадцати тысяч по году.

Кроме недвижимости, Эссен стал также владельцем акций, суммарный пассивный доход по которым составлял около пятидесяти тысяч, доли в нескольких торговых и производственных компаний еще порядка семидесяти тысяч. Была так же земля, отданная в аренду фермерам десять тысяч солидов в год. Драгоценности на общую сумму двести сорок семь тысяч, скупленные долги, выплаты по которым, если этим заняться, превышали сотню тысяч. И по мелочи около сорока тысяч можно было наскрести из разных источников.

Было сложно поверить, что все это империя отдала Яну. Точнее, ему было бы сложно поверить, не знай он, что фактическим собственником всех этих активов является Восьмое отделение Имперской канцелярии, а «наследник» лишь выступает распорядителем оных. При этом последний обязан ежегодно отчитываться об эффективности расходования средств, должным образом принимать проверяющих чиновников из министерства финансов и так далее, и так далее.

Для управления имуществом из Киева сейчас неспешно ехал профессиональный эконом, разумеется, тайно состоящий на службе в Восьмом отделении. Он же вез с собой необходимое количество слуг всему здешнему персоналу предстояло дать расчет и выпроводить из дома. Пока же послужат они без них Ян попросту заблудился бы в этом угрюмом, похожем на крепость, здании.

Встречать нового хозяина из особняка вышло всего пять человек очень немного на такую-то хоромину. Высокий и худой пруссак средних лет в черном с серебром камзоле прошлого века вероятно, эконом и камергер фон Штумберга, а также глава здешней прислуги. Слева от него, по негласному табелю о рангах, возвышался мастер двора крупный мужчина весьма почтенного возраста, но все еще крепкий. Он, вероятно, отвечал за все здешнее хозяйство, от починки сломанной дверной ручки до ухода за садом таковой имелся с левой стороны дома.

За ним стояла женщина с такими габаритами, что никем, кроме как поварихой, она попросту быть не могла. Чуть меньшая размерами фрау являлась, по всей видимости, прачкой, а последняя сухопарая молодка с угрюмым лошадиным лицом горничной.

Ян представился и продемонстрировал эконому документы, дающие ему право на владение особняком. Тот назвался Северином Новаковским, взял бумаги и погрузился в их изучение. Спустя минуту кивнул, заверил нового господина в том, что тот видит весь штат слуг, и начал их по очереди представлять.

Эссен не ошибся ни в чьей должности. Мастера двора звали Эрихом Боэром, кухарку Инге Зигель, прачка оказалась сестрой ее мужа и старой девой Мари Зигель. А горничная с унылым лицом назвалась Кристой Хаапасало.

После этого короткого знакомства Новаковский предложил свои услуги гида и повел нового владельца по его дому. Позади них, чуть поодаль, шагали и все остальные слуги, чтобы в случае необходимости дать пояснения по вопросам в сфере их ответственности.

Форма особняка представляла собой незамкнутое каре, этакую подкову, если бы она была квадратной с прямыми углами. Разделяли ее домочадцы по крыльям. В господском, самом дальнем от въезда, находилось личное пространство маркиза, который был изрядным домоседом. На первом этаже там имелись столовая, каминный и гимнастический залы. На втором располагалась спальня с туалетными и бытовыми комнатами, галерея, оружейный зал фон Штумберг был коллекционером холодного оружия, и оценивалось его собрание экспонатов в весьма серьезную сумму.

Третий этаж господского крыла был полностью отдан под работу (или хобби) маркиза. Здесь находились кабинеты его самого и немногочисленных ассистентов (в настоящий момент ждущих решения нового владельца об их статусе), библиотека, архив, защищенная магическими печатями комната для переговоров, а также зал связи. Последний представлял из себя обитую пробкой комнату, внутри которой имелось несколько столов со встроенными модумами связи. Бесполезных для Яна и любого другого человека настроенных на прежнего хозяина.

Левое крыло имело на этаж меньше и предназначалось для проживания слуг. Здесь были их спальни на втором этаже. А на первом топочная и прачечная комната, кухня, столовая для слуг, а также многочисленные кладовые и бытовые комнаты.

Правое же, тоже двухэтажное крыло, по плану являлось «гостевым». Но так как прежний хозяин не устраивал приемов, не приглашал гостей кроме разве что по финансовым вопросам,  оно стояло закрытым и неотапливаемым.

Два передних полукрыла, разомкнутые въездом, были одноэтажными. В каждом из них находилось лишь по одной, но очень большой комнате: Утренняя (слева) и Вечерняя (справа) гостиные. Их Яну показали в первую очередь, сообщив, что предназначены они, по замыслу прежнего хозяина и нанятого им архитектора, для любования восходом и закатом.

Юноша в ответ на этот рассказ с серьезным видом кивнул, как если бы не представлял себе другого назначения данных помещений, про себя же хмыкнул и подумал, что у богатых людей довольно странные причуды.

 Персонала в пять человек вполне достаточно, если вести тихую уединенную жизнь, как покойный маркиз,  выдал в заключение осмотра Северин Новаковский.  Однако же, господин барон, если вы желаете вести светскую жизнь, проводить приемы и принимать гостей, данного числа будет недостаточно. К тому же потребуется серьезный ремонт гостевого крыла, ведь за годы неиспользования он сильно обветшал.

Назад Дальше