Она принялась выполнять упражнения так, как учил её Аллан: начала с того, что поводила смычком по струнам по той, что принадлежала дедушке Андерсену, по Эрлиной и по струне Сократа. Но это ещё не всё: надо было упражнять левую руку и учиться прижимать пальцами струны, причём сразу двумя мизинцем и указательным. Сначала мизинец совсем не слушался и никак не хотел дотягиваться до струны, но Гюро уговаривала его, чтобы он как следует тянулся, и со временем он сделался более гибким и стал гораздо послушнее, а теперь, дотянувшись до струны, учился на ней держаться. «Сначала тебе покажется скучно повторять эти упражнения, сказал Аллан, но они очень нужны. Зато после них ты станешь играть гораздо лучше. Наберись терпения и сама в этом убедишься». Гюро не скучала от упражнений: во-первых, в этом был свой порядок, а главное, от них была польза, Гюро сама это замечала. Иногда ей случалось перестараться с упражнениями, и тогда мизинчик обижался. И не только мизинчик, а и все остальные пальцы. Рука деревенела и начинала болеть. Тогда Аллан объяснил ей, что давать отдых руке это тоже очень важно. Поэтому она время от времени делала перерыв и потряхивала расслабленными руками, как ей показал Аллан. Сейчас Гюро сделала перерыв и поводила плечами. На всякий случай она ещё и поприседала, чтобы подвигать ногами. Но затем она снова взяла в руку скрипку, встала к пюпитру и взяла новую ноту.
Но не успела она провести смычком по струне, как вдруг обратила внимание на Вальдемара и Кристину.
Это у меня ещё не совсем получается, сказала она. И вам лучше не слушать. Давайте-ка я отправлю вас к стиральной машине Эсмеральде и закрою дверь, чтобы вам было не так слышно.
Немного поиграв, она пошла к двери и отворила её.
Я передумала, вы можете послушать, сказала она. Вы же понимаете, что мне нужно много-много упражняться, для того чтобы научиться. А пока сыграю-ка я вам лучше пьесу, но после мне придётся уйти от вас. Мне нужно поговорить кое о чём с Тюлинькой по секрету, секрет немного печальный.
Сыграв пьесу, она спрятала скрипку в футляр и не забыла ослабить струну на смычке. Затем она поднялась наверх и надела куртку-дутик. И тут пришла мама. Она заглянула домой, чтобы проведать, как там Гюро.
Идёшь поиграть во дворе? спросила она.
Я к Тюлиньке. Хочу рассказать ей то, что надо было передать, сказала Гюро.
Ещё нет десяти. Ты же знаешь, что Тюлинька и Андерсен любят начинать утро потихоньку-полегоньку.
Тогда я сначала схожу к Сократу.
Тут снова зазвонил школьный звонок, он звал детей на перемену, и Гюро скорей вернулась к окну.
Из школы толпой высыпали ребята. На улице стало светлее, и Гюро могла их теперь хорошо рассмотреть. Некоторых она уже знала, потому что среди школьников были дети из корпуса «Ц» и корпуса «Ю», был там и Мортен из лесного домика, он вышел на двор вместе с Лилле-Бьёрном. Было видно: Лилле-Бьёрн рад, что рядом есть Мортен. Кроме знакомых ребят было ещё много других, которых Гюро по-настоящему не знала, но уже помнила в лицо, потому что много раз видела их из окна. Некоторые ребята бегали друг за другом, некоторые боролись, но не всерьёз, а только понарошку, но были и такие, которые боролись не понарошку, а дрались по-настоящему, были и большие ребята эти просто стояли и разговаривали.
Если ты не собираешься выходить из дома, то сними куртку, сказала Эрле. А то, смотри, как бы не перегреться.
Хорошо, мама. Пока!
Пока, всего хорошего!
По дороге Гюро то и дело попадались навстречу школьники. Это были дети, у которых уроки начинались без пяти девять. Самый первый урок почему-то назывался не первым, а нулевым. Гюро это казалось очень странным: сначала в школе был нулевой урок и только после него первый.
У некоторых детей лица были заспанные, хотя им и не пришлось вставать к нулевому уроку. Некоторые мирно и спокойно шли поодиночке, другие целыми стайками, занимая всю ширину тротуара, так что Гюро с трудом мимо них проходила. Кажется, никто кроме Гюро не шёл в её сторону. Поднявшись на пригорок, она посмотрела на дома впереди. Потом, дойдя до корпуса «Ц», посмотрела на окна дворницкой квартиры. Там уже висели другие занавески. В квартире жил теперь Кнут. Занавески ему сшили его мама и девушка, которую звали Грю, так сказала Тюлинька. Гюро не собиралась туда заходить, потому что Кнута сейчас всё равно нет дома. Он собирает мусор из мусоропровода или работает в котельной. Как-то странно было войти в парадное и даже не заглянуть в квартиру, где она раньше жила! Немножко непривычно и странно. Она вошла в лифт, но поднялась не на тринадцатый этаж, где жили Тюлинька и Андерсен, а только на девятый. Выйдя из лифта, она сначала пошла по коридору к той квартире, где жил Сократ. Остановившись перед нужной квартирой, она услышала, что за дверью на чём-то играют. Наверное, это Сократ упражняется на скрипке.
Гюро постояла и послушала, а Сократ об этом даже не догадывался. Жаль, что она больше не живёт в корпусе «Ц»! Раньше Сократ всегда приходил к ней и они упражнялись вместе. Он приходил задолго до Тюлиньки. А теперь не приходит.
Какие же у него получаются низкие звуки! Струна дедушки Андерсена звучала низким голосом, но всё же не настолько. «Ага, вот в чём дело!» догадалась Гюро. Она была почти уверена, что не ошиблась. Гюро нажала звонок. Дверь отворил Сократ.
Аврора упражняется, сказал он шёпотом. Сначала упражнялся я, а после меня Аврора. Нам приходится играть по очереди. Но сейчас ей пора идти в школу, и тогда буду играть я.
Она упражняется так же, как мы, делает длинные штрихи и всё такое? спросила Гюро.
Ага. А иногда она тоже дурачится и играет как попало, а иногда играет пьесы. Иногда мы играем с ней вдвоём. Хочешь послушать?
Хочу.
Сократ убежал в комнату:
Аврора! Гюро пришла. Давай поиграем вдвоём. Один разочек!
Ладно. Но скоро мне пора уходить. Мне сегодня ко второму уроку, а ещё надо собрать физкультурную форму и найти книжки, я их куда-то задевала, так что упражняться всё равно уже некогда. Что будем играть? Ту пьесу, которую ты разучил?
Да.
Лицо у него стало очень радостное. Он достал скрипку и встал рядом с Авророй. Аврора сидела на стуле и держала виолончель между колен. Виолончель упиралась в пол и была такая большущая, что доставала Авроре до макушки и заслоняла её почти целиком.
Я пока ещё не много умею, сказала она, но каждый день упражняюсь, так что кое-чему уже научилась. Папа сказал, что в Тириллтопене у нас будет новый оркестр и меня туда возьмут, и вас тоже. Ну, Сократ, начали!
Здорово! сказала Гюро. Вот бы и мой брат умел играть на виолончели! Но он не играет, ему это неинтересно.
Может быть, он захочет играть на чём-то ещё, сказала Аврора. А может быть, он вообще ни на чём не хочет играть не всем же это интересно. Может быть, ему интереснее мастерить или ещё чем-то другим заниматься.
Ага, согласилась Гюро. Кажется, он любит ходить в туристские походы, а ещё он рисует и столярничает, ещё он читает газеты и даже книги, а ещё он пишет письма своей маме, она у него плавает на корабле. Корабль однажды попал в шторм, а она даже не заболела морской болезнью, но была очень рада, когда шторм кончился. Лилле-Бьёрн много раз читал мне вслух её письмо, я запомнила всё почти наизусть.
Вы останетесь тут, Гюро, или пойдёте к тебе?
Сначала мы к Тюлиньке по важному делу, а потом, может быть, пойдём ко мне.
Тогда выйдем вместе и я запру дверь. Ты не забудешь свои бутерброды, Сократ?
Не забуду. А ты?
Я тоже.
Ты возьмёшь с собой скрипку, Сократ? спросила Гюро. У меня ты можешь упражняться сколько захочешь, а потом мы поиграли бы вместе. Или, может быть, ты теперь играешь только с Авророй?
Гюро задала этот вопрос немножко недовольным голосом, и Сократ поспешил её успокоить:
Нет, что ты! Я возьму с собой скрипку.
Сократ заторопился: столько дел сразу и скрипку надо уложить в футляр, и самому надеть куртку.
Аврора вышла в другую комнату за школьными принадлежностями. Наконец все трое собрались. Аврора заперла дверь на ключ и сказала:
Бывай, Сократ! Папа сказал, что придёт рано и приготовит обед, а мама сегодня задержится на работе, так что обедать будем втроём.
Она бегом припустила по коридору, и, хотя времени у неё было с запасом, школьный рюкзак так и запрыгал у неё за спиной, а мешок с физкультурной формой закачался как маятник. Она вскочила в лифт и уехала вниз, а Гюро и Сократ зашагали по лестнице на тринадцатый этаж.
Мама сказала, чтобы я не огорошивала Тюлиньку и не выпаливала всё прямо с порога, сказала Гюро. Так что надо начать с чего-нибудь другого.
Хорошо.
Он не знал, чем таким они могут огорошить Тюлиньку, и, подумав, спросил:
А какое это важное дело?
Это секрет. В нём есть немного печального и немного радостного, а Тюлинька ещё ничего не знает.
И я тоже не знаю.
Они уже остановились перед дверью квартиры, где жили Тюлинька и Андерсен.
И Гюро прошептала Сократу в самое ухо:
Это про то, что Индивид уезжает от нас. Это печальная часть, а радостная это то, что сперва он ещё может пожить несколько дней у Тюлиньки, но она ещё об этом не знает, так что ты, Сократ, смотри, ничего ей не говори!
Я не скажу, сказал Сократ, и Гюро нажала звонок.
Индивид становится школьником
Тюлинька и Андерсен любили начинать утро потихоньку-полегоньку. Но Гюро решила, что уже достаточно подождала, а дело, о котором она хотела рассказать Тюлиньке, было очень важным. Сократ шёпотом сказал:
Я ничего не буду говорить, честное слово.
Когда мы начнём об этом, можешь спокойно говорить. Только так, чтобы не сразу.
Тюлинька конечно же удивилась, когда увидела в дверях Гюро и Сократа.
Это вы? спросила она. Или вы соскучились и не могли дождаться? Надеюсь, Гюро, дома ничего не случилось?
Да нет. У меня дома ничего не случилось, и у Сократа дома ничего не случилось. А где дедушка Андерсен?
Он в ванной, бреется.
А как он бреется с кисточкой или электрической бритвой?
Ну что ты! У Андерсена безопасная бритва и кисточка-помазок. Он не признаёт этих новомодных штучек.
Здорово! сказала Гюро. Папа тоже так брился, а у Бьёрна электробритва, ему так больше нравится, только на это неинтересно смотреть. А можно мне поглядеть, как бреется Андерсен?
Сейчас спрошу у него, сказала Тюлинька. Андерсен! Можно, Гюро поглядит, как ты бреешься?
И я тоже! крикнул Сократ.
Пожалуйста, заходите, если хотите, сказал Андерсен.
Они открыли дверь ванной, но Андерсен не стоял перед зеркалом он сидел. Он сидел на табуретке перед раковиной, опустив ноги в таз с водой. Под рукой у него был столик, на столике лежали газета и трубка, но сейчас у него всё лицо было в белой пене, он уже намылился.
Каждое утро он по часу сидит в ванной, сказала Тюлинька. Это он от радости, что у нас собственная ванная. Помнишь, Гюро, в пансионате-то ванная была общая, одна на всех, и надо было заранее договариваться и записываться в очередь, когда хочешь её занять. Ну а теперь Андерсен договаривается со мной. Он говорит: «Ничего, если я займу сейчас ванную?» и я уже знаю, что это значит на час, я к этому подготовлена и говорю: «Хорошо».
Сейчас Андерсен почти не мог разговаривать, потому что у него всё лицо было в мыльной пене и даже рот был ею покрыт, но он отвечал кивками и даже пробовал немного улыбаться. Отложив помазок, он взял в руки станок с безопасной бритвой. Гюро и Сократ смотрели, как на лице Андерсена среди мыльной пены начали появляться дорожки сначала появлялась дорожка, потом целиком очищалась вся щека, сначала с одной стороны, потом с другой.