Тот взвыл от неожиданной боли и отскочил, извергая страшные ругательства. Мика же, не теряя ни секунды, помчался в лесок, прочь от быстро ковыляющей в его сторону сестры, и как заяц стал петлять между деревьями в поисках укрытия.
Сердце бешено стучало, в ушах шумело, но даже сквозь этот шум он слышал крики Маргарет, которой вторил тонюсеньким голоском Кай. Не разбирая дороги, Мика мчался, все сильнее углубляясь в лес, и неожиданно выскочил на дорогу. Остановившись на мгновение, он попытался отдышаться, как вдруг вдалеке послышался звук приближающихся повозок, и Мик побежал дальше. Зацепившись ногой за мшистый корень, он упал и покатился в овраг, где оказался в куче палой листвы. И тогда он решил, что в этом неожиданном укрытии с дороги его не будет видно, поэтому нагреб вокруг себя побольше листьев и затаился.
Звуки приближающихся повозок становились все громче, уже отчетливо доносился не только стук копыт и поскрипывание колес, но и людские голоса. На какое-то время караван остановился, сердце Мики ухнуло вниз, но потом он понял, что к оврагу никто не идет, и успокоился. Повозки какое-то время постояли, а затем снова тронулись в путь, и вскоре все стихло. Мика решил еще побыть в укрытии, чтобы уж наверняка убедиться, что его никто не обнаружил, но на него навалилась усталость, и, пригревшись в листве, он уснул.
Когда Мика открыл глаза, день уже явственно перевалил за середину. Мальчик испугался, что ему придется ночевать в лесу, и, как бы ему ни хотелось подольше не показываться на глаза матери после случившегося, он поспешил домой.
Поскальзываясь на влажной листве, он кое-как взобрался по склону и вышел к дороге, по которой довольно скоро добрался до развилки, ведущей к деревне. Оттуда путь уже был хорошо известен. Но тем не менее порог дома Мика переступил, когда уже совсем стемнело. Мальчик с виноватым видом и нарастающим чувством страха непременно влетит! робко зашел в гостиную.
Там его уже ждали мать и старшая сестра. Мика молчал, не поднимая глаз, переминался с ноги на ногу и пытался отряхнуть грязь и прилипшие травинки с курточки и разорванных штанов. Но когда он наконец посмотрел на мать, услышав ее произнесенный сдавленным голосом вопрос: «Ты где был?», то понял, что произошло что-то гораздо худшее, чем прогул занятия и драка.
После не терпящего возражений указания матери немедленно подняться наверх и привести себя в порядок Мика получил разъяснения от старшей сестры, чье лицо от волнения было покрыто красными пятнами.
Оказывается, пропали Хромоножка и маленький Кай.
Глава 3. Никлаус
В родовом поместье капитана Аллена, особенно в спальне его молодой жены, воцарилась скорбная тишина. Не было уже того радостно-волнительного оживления, охватившего замок еще вчера с началом родов. Прекратился и тревожный громкий шепот, когда всем стало понятно, что появление на свет наследника проходит с большими трудностями. Стихли и секретные пересуды по углам о шансах на сохранение жизни молодой хозяйки.
На замок плотным облаком опустилось безмолвие, не нарушаемое ни криками измученной роженицы, ни спешным топотом слуг, носящихся с горячей водой и чистым бельем, ни уговорами повитухи потерпеть еще чуть-чуть. Не шуршали даже метлами и скребками в спальне было тихо и чисто, а на прибранном ложе в белой сорочке лежала мертвая Ривва с посеревшим лицом, третья по счету жена капитана Аллена.
Никлаус, тяжело громыхая сапогами по каменной лестнице, медленно поднимался к покоям супруги. Неподвижное лицо его напоминало маску, льдистые голубые глаза смотрели отрешенно, руки со сжатыми кулаками раскачивались в такт размеренным шагам. Слуги, попадавшиеся ему на пути, не смели поднять взгляд, чтобы случайно не наткнуться на холодные глаза господина. Лишь старая экономка, присев в глубоком реверансе у входа в спальню хозяйки, зачем-то произнесла надтреснутым голосом, указав вглубь комнаты:
Она там.
Не взглянув на старуху, Никлаус зашел в покои и остановился на некотором расстоянии от постели, устремив беспристрастный взгляд на мертвую жену. Негромко вздохнул, так, что не услышал никто из стоявших за дверью людей, постоял молча с минуту, затем развернулся и направился к выходу.
В дверях его встретила повитуха с младенцем на руках. Аллен мрачно взглянул на синюшное тельце: ребенок был слаб и лишь слегка поддергивал ручонками, выпроставшимися из пеленок.
Сын, ваша милость, негромко произнесла женщина.
Новоиспеченный отец кивнул и, обратившись к экономке, скомандовал:
Распорядитесь насчет похорон. Я возвращаюсь в Веенпарк.
Та немедленно присела в реверансе еще раз.
Как велите назвать ребенка, милорд? несмело спросила она.
Я решу позже, нахмурился Аллен. Сообщите мне, если Если он выживет, жестко добавил он.
Прикажете подыскать кормилицу? не отставала от господина экономка.
Тот в раздражении пожал плечами.
Делайте все, что считаете нужным, Мириам. Как всегда.
Старуха почувствовала зарождающийся гнев капитана и умолкла, склонившись в поклоне.
Едва перестали доноситься звуки господских шагов, удалявшихся по коридору в направлении кабинета, как Мириам опрометью, насколько ей позволял преклонный возраст, понеслась в людскую. Там ее поджидали кухарка, камеристка покойной хозяйки, молодой конюх и другие слуги.
Ну что сказал? с нетерпением спросила кухарка, едва экономка переступила порог комнаты.
Да ничего особенного, с разочарованием протянула старуха. Уезжает в Веенпарк, похоронами заниматься нам, как всегда.
Хорошо, что с прошлого раза далеко ничего не убрали, заметила кухарка, утирая передником пот с толстого лица.
С прошлых разов, фыркнув, уточнил конюх.
Он проклят, он точно проклят, вытерев слезы, произнесла бывшая камеристка Риввы, дрожащими руками распрямляя насквозь мокрый батистовый платочек.
Повисла тишина. Экономка потерла сухие морщинистые ладони и, покачав головой, негромко сказала:
Как тут не поверить в проклятия За пять лет третья покойница.
И еще неизвестно, что с младенцем будет, поддакнула кухарка. По виду не жилец.
За хозяина точно никто больше замуж не пойдет, добавил кто-то из слуг. Все снова смолкли, как только в людскую зашел мажордом.
Сплетничаете?! злобно накинулся он на присутствующих.
Скорбим, с усмешкой возразил конюх и аппетитно хрустнул яблоком, ловко извлеченным из большой корзины, стоявшей у порога. Мажордом замахнулся на него кожаным хлыстиком, и парень проворно скрылся в дверном проеме.
А вы что расселись? продолжил злиться управляющий. Все дела переделали? А ну за работу, ленивые твари! И прекращайте пустые разговоры. Тебя это в первую очередь касается, Мириам, он сунул хлыст под нос старухи, отчего та резко отпрянула и стукнулась головой о дверной косяк.
Сплетни, не сплетни, а когда у господина третья жена умирает, это сложно утаить, уперев руки в круглые бока, заявила кухарка, ничуть не испугавшись гнева мажордома. Он проклят, все это знают.
Не надо было оставлять госпожу Анну, прокаркала, немного осмелев, старая экономка. Она должна была стать хозяйкой этого дома. Пусть бы и растили несчастного бастарда, авось, не обеднели бы от лишней тарелки супа. Ее мать, северная ведьма, язычница, прокляла господина. Не будет ему счастья
Не стерпев таких речей, мажордом все-таки ударил старуху хлыстиком, и та, заскулив от боли, замолчала, обиженно зыркнула на управляющего и пошаркала прочь.
Работать! взвыл дворецкий, и слуги нехотя разбрелись по своим делам.
Капитан Аллен, предмет обсуждений прислуги, закрылся в кабинете, где его поджидал боевой товарищ Виктор Осни. Мужчины расположились в креслах у камина и безмолвно пили вино, не глядя друг на друга.
Виктор был ровесником Никлауса, двадцативосьмилетним гвардейцем, командующим взводом в составе батальона Аллена. Они оба участвовали в битве при Веенпарке, сразу же прониклись взаимной симпатией и с тех пор крепко дружили, вместе выполняя воинский долг в самых опасных местах королевства. Они и внешне были похожи: высокий рост, волосы одинакового светлого оттенка и голубые глаза. Но если у Аллена черты лица были тонкие, аристократические, то облик Виктора выдавал простое происхождение: на круглом лице красовался широкий нос с перебитой переносицей, узкий лоб казался еще меньше под нечесаными русыми кудрями, которые, как назло, ничуть не скрывали оттопыренных ушей. В глазах Осни таилась хитринка, разбегающаяся от уголков веселыми лучиками, взгляд же Аллена всегда был сумрачным и тяжелым, исполненным той же силы, что и разящий врагов удар его крепкой руки. Зато мужчины имели одинаково широкие плечи, и в бою их легко можно было перепутать, если бы не знаки воинского отличия на доспехах.
Обычно разговорчивый и смешливый, Виктор молчал, уважая чувства товарища. Он пил вино глоток за глотком, с наслаждением протянув ноги к потрескивающему в камине пламени: после прохладной ночи в замке было зябко.
Уезжаем в Веенпарк, наконец нарушил тишину Никлаус.
Виктор пожал плечами, мол, едем так едем.
А потом?
А потом на восток, рубить кочевников, с ожесточением произнес Аллен. Совсем распоясались, скоты.
Он стиснул кубок так, что побелели костяшки пальцев.
На похороны не останешься? констатировал очевидное Виктор, и Никлаус лишь дернул уголком рта. Пойдут пересуды.
Да обо мне и так говорят черт знает что! взорвался Аллен и швырнул кубок в стену, отчего по дубовой панели потекли, как кровь, рубиновые капли вина. Будто я проклят?! Разве я виноват, что они мрут как мухи?! Лина скончалась от желтухи, но ведь пол-округи тогда слегло. Вторая, эта Никлаус щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить имя. В общем, она сама виновата, что в темноте под ноги не смотрела, да и какого черта ее понесло ночью к канаве? И вот теперь еще одна Помирают бабы в родах что здесь такого?!
Осни успокоительно похлопал друга по плечу.
Устал я от этой семейной трагедии, Виктор, процедил сквозь зубы Аллен. Будь они сами прокляты, больше не женюсь ни на одной. Война отныне моя единственная супруга и любовница. Едем в Веенпарк, а оттуда на восток. Бальдо мне не откажет.
Гвардеец иронически закатил глаза.
А как же! Еще пара лет веселой жизни во дворце, и сам герцог не то что на коня, и на королеву не сумеет залезть! он хохотнул, но Аллен даже не усмехнулся грубой шутке товарища.
Поехали сейчас же, сумрачно потребовал он, исподлобья взглянув на Виктора.
Я готов, тот махнул рукой и одним большим глотком допил вино.
Не прошло и часа, как сборы завершились. Аллен, Осни и молодой адъютант капитана оседлали коней во дворе замка. Провожать их вышел мажордом, бестолково мельтешащий вокруг и вызывающий раздражение своей суетой. Однако не успели отъезжающие тронуть коней, как, торопливо шаркая, во двор выбежала экономка, призывно взмахивая скрюченными руками.
Что такое? нахмурился Аллен, сдерживая пританцовывающего коня.
Ваша милость, подождите! задыхаясь от быстрой ходьбы, взмолилась старуха. Младенец она осеклась под ледяным взглядом капитана. Младенец умер.
Никлаус молчал. Не произнеся ни слова, он подхлестнул коня и, направив его с места в галоп, вскоре исчез в пыльной дали, заставив своих спутников тоже пуститься вскачь.
* * *
Ранней осенью Веенпарк был ослепительно хорош. Еще не зарядили долгие дожди, размывающие по улицам городскую грязь, воздух был свеж, летняя духота давно спала, но еще держалась теплая погода. На рынках столицы бойко шла торговля плодами урожайного лета, народ был беззлобен, беспечен и весел.
Офицеры и адъютант неспешно ехали по улицам столицы, наслаждаясь будничной суетой большого города. Вдруг мимо них на высокой скорости промчался целый поезд из трех экипажей сплошь дорогие кареты, украшенные королевскими вензелями. Мужчины едва успели отсалютовать проезжающим, как первая из карет внезапно остановилась, а за ней вынужденно затормозили и остальные, чуть не наехав друг на друга. Из заглавного экипажа высунулась рука в шелковой перчатке и нетерпеливо поманила офицеров к окошку.
Ваше величество, вежливо склонил голову Никлаус, разглядев в глубине кареты королеву Элеонор.
Капитан Аллен, любезно поприветствовала его правительница с нежной улыбкой, освещающей лицо небесной красоты. Возвращаетесь на службу? Надолго ли в Веенпарке на этот раз?
Вас очень ждут при дворе, кокетливо добавила фрейлина королевы, чья ручка в перчатке подозвала мужчин для беседы. Дамы скучают по вашим мужественным рассказам, девушка игриво стрельнула глазками в сторону Виктора, который довольно осклабился в ответ.
Боюсь, что нынче не до рассказов, ваша милость, поклонился фрейлине Никлаус. Ваше величество, он перевел взгляд на королеву, спешу испросить разрешения у герцога Бальдо отправиться на восток для охраны границ государства.
Так скоро? удивилась Элеанор. Ох уж эти солдаты, вечно вам не сидится на месте. И даже молодая супруга не удержит дома? она вновь улыбнулась и вдруг что-то вспомнила, слегка наморщив лоб. Постойте, у вас же вот-вот должен родиться наследник? Оставите жену в такой час?
Ривва умерла родами, ваше величество, отрывисто произнес Никлаус. И младенец тоже.
Наступило неловкое молчание. Элеанор и Аллен обменялись пронзительными взглядами, как люди, хранящие общую страшную тайну.
Мы сегодня открываем театр, наконец вымолвила королева. Ей бы понравилось.
Никлаус только стиснул зубы, словно не желая понимать, о ком идет речь, но не успел он хоть что-то ответить, как Элеанор, не попрощавшись, звучно скомандовала: «Трогай!», и экипаж мгновенно унесся прочь.
Аллен негромко выругался.
Быстрей бы убраться подальше отсюда, произнес он скорее себе, чем своим спутникам.
Но я бы не прочь сначала перекусить, хохотнул Виктор. Заглянем в трактир?
Нет, сначала к Бальдо, решил Никлаус. А ты свободен, обратился он к адьютанту, и тот с благодарностью откланялся.
Аллен, пришпорив коня, рванул к дворцу с такой скоростью, что едва не сбил попавшихся ему на пути двух крестьян с корзинами, и понесся дальше под возмущенные возгласы прохожих.
Виктор нагнал его у дворца, где по обыкновению толпилось множество прохлаждающихся бездельников из числа дальних родственников королевских особ в надежде, что их заметят и облагодетельствуют если не высокой должностью, то хотя бы помощью в решении текущих проблем. Для отсева таких просителей во дворце организовали два кордона из стражников, первый из которых Никлаус и Виктор преодолели с легкостью. Впрочем, и второй, находившийся непосредственно у дверей рабочего кабинета герцога Бальдо, не вызвал у друзей особых затруднений. Стоило им назвать секретарю свои имена, как двери тотчас распахнулись, и мужчины зашли внутрь.
В кабинете было немноголюдно. Сам герцог, значительно погрузневший за последние годы от спокойной и сытой жизни, но все еще крепкий и с проницательным взглядом, сидел за прямоугольным столом красного дерева, на котором в идеальном порядке были разложены бумаги. Рядом на неудобном табурете, придвинутом чересчур близко к торцу стола, тотчас расположился вошедший вместе с Никлаусом и Виктором молодой секретарь с бледным измученным лицом и светлыми, почти бесцветными глазами. У окна стояли двое офицеров. Никлаус и Виктор знали их по службе и обменялись с ними приветственными кивками.