Преподобному стало любопытно, и он попробовал было разговорить пернатого, но немец смущенно признался, что больше попугай никаких слов не знает. С тех пор, мол, как этого гаденыша отдали в зоопарк, он даже «долгих лет жизни» разучился кричать. Попугая, однако, совесть не мучила напротив, он важно захлопал крыльями. Преподобный рассмеялся и протянул руку, чтобы его погладить, но тот безо всяких церемоний больно клюнул его в палец.
Проведав зверей, преподобный остался доволен и согласился заплатить за них оговоренную сумму. Сгорая от нетерпения, немец потянул его подписывать договор. Преподобный печально огляделся и вдруг спросил:
А что будет с другими животными?
Смотритель пожал плечами.
Если никто на них в ближайшее время не польстится, придется оставить их здесь. Мы возьмем себе три билета на пароход и купим им еды на первое время. Ну а там уж Немец сделал жест. Как Богу угодно.
Преподобный Кэрроуэй знал, что у моряков этот жест означает «бросай корабль и спасайся».
Преподобному снова вспомнились неподвижные взгляды зверей. Одно дело видеть трупы, и совсем другое наблюдать, как на твоих глазах медленно и беспомощно угасает чья-то жизнь. Он не знал, что чувствовал Ной, когда смотрел на покинутых животных; у него, преподобного, сердце сжималось, но он был бессилен. Он молча помолился, развернулся и ушел вместе с немцем. Теперь он шагал, не поднимая глаз, страшась, что взгляды животных вновь разбередят ему душу.
Зоопарк в «Саду» тянулся вдоль кольцевой тропы, так что посетители могли обойти его от начала до конца, ни разу не повернув обратно. Немец спешил вперед, ведя преподобного мимо унылых рядов крытых построек и птичьих вольеров, и вскоре справа от дороги показалась искусственная скала.
Эту скалу из камней озера Тайху[22] сложили так, чтобы ее очертания как можно точнее походили на изломы настоящих горных хребтов. Два крутых серых выступа, один побольше, другой поменьше, соединял длинный, как слоновий хобот, тонкий арочный мост, увитый изумрудными побегами глицинии. Посетители перебирались через гору по мосту и оказывались у выхода из «Сада».
Преподобный Кэрроуэй пересекал каменный мост и уже готовился покинуть зоопарк, как вдруг увидел Счастливицу.
Неподалеку, по правую сторону от моста, в горе была широкая впадина в форме полумесяца. Массивная деревянная ограда и нависшие по бокам каменные глыбы превращали впадину в закрытый дворик.
Проходя через мост, преподобный заметил, что у края дворика, под крупным горным выступом, одиноко стоит истощенная серая слониха. Она замерла напротив каменной стены хобот низко опущен, взгляд глубоко посаженных глаз тусклый, равнодушный даже ко вьющимся вокруг зеленым мухам. Правую заднюю ногу опоясывала толстая, вся в пятнах ржавчины железная цепь; она так крепко впивалась в кожу, что заросла по краям грубыми мозолями. Другой конец цепи был намотан на деревянный кол.
Сердце преподобного словно рукой сжали. Он обернулся к смотрителю:
А это еще кто? Почему ее не было в списке?
Немец не замедлил объяснить. Оказывается, в год, когда основали «Сад десяти тысяч зверей», заправлявший открытием сановник Дуаньфан решил задобрить вдовствующую императрицу и раздобыл для нее в Индии двух танцующих слонов. К несчастью, самец не смог привыкнуть к новому климату и вскоре умер, оставив беременную самку одну. Спустя некоторое время слониха родила малышку, которую назвали Счастливицей[23].
Когда Счастливице исполнилось три года, ее мать переела порченой пищи и померла от диареи. С тех пор и потекла одинокая жизнь юной Счастливицы, единственной слонихи в «Саду». С самого рождения ее взгляд был полон печали. Она ни разу не покидала свой «слоновий дворик» и уж конечно не умела угождать публике танцами. Большую часть дня она так и стояла напротив горы, неизвестно о чем думая. Однажды во дворик забрался мальчишка; Счастливица перепугалась и от страха принялась крушить все вокруг, так что работникам зоопарка пришлось заковать ее в железную цепь, чтобы она больше никогда не буянила.
Родись Счастливица на несколько лет раньше, она, возможно, стала бы звездой «Сада», но после смерти вдовствующей императрицы «Сад десяти тысяч зверей» столкнулся с серьезными финансовыми трудностями. Животные с нешуточным аппетитом, такие как Счастливица, превратились в тяжкую обузу. По словам смотрителя, зоопарку не хватало средств, чтобы кормить слониху досыта, поэтому ее суточный рацион урезали до самого минимума. Судя по ее виду, она со дня на день могла помереть с голоду, так что ее даже в список зверей на продажу не стали включать.
Преподобный долго стоял на краю дворика, долго глядел на слониху и наконец спросил немца, можно ли войти внутрь. После минутного колебания немец кивнул. Слониха была при последнем издыхании и вряд ли могла кому-то навредить, а ему не хотелось отказывать своему щедрому благодетелю.
Получив разрешение, преподобный отворил деревянную дверцу, через которую вносили еду, ступил в «слоновий дворик» и медленно приблизился к Счастливице. Та даже не шелохнулась: бушевать она давно разучилась, ее сил хватало лишь на то, чтобы не упасть, и она стояла, точно утратившее душу каменное изваяние.
Преподобный набрался храбрости, встал прямо перед Счастливицей и, сощурив глаза, начал внимательно ее разглядывать. Ему уже доводилось видеть слонов в берлингтонском зоопарке. По сравнению со своими сородичами Счастливица была невероятно худой, казалось, от нее остались лишь кожа да кости.
Словно по велению неведомого голоса преподобный Кэрроуэй протянул руку, погладил шершавую, испещренную трещинками слоновью кожу, отогнал проворными пальцами мух. Прошло не более минуты; вдруг крупная прозрачная слеза выкатилась из глаза Счастливицы и капнула на усеянный пометом песок. Преподобный несколько удивился, но руку не отнял, гладя вокруг глаз, гладя уголки рта, опущенный хобот и похожие на пальмовые веера уши.
Трудно сказать, сколько прошло времени, только огромное тело Счастливицы вдруг дважды пошатнулось, передние ноги подкосились, и слониха рухнула на колени. Был полдень, и из расщелины, которую Счастливица прежде загораживала, брызнул солнечный свет, пролился между слоновьей головой и преподобным, окутал животное и человека священным золотым сиянием.
Может быть, слониха упала на колени, потому что вконец обессилила, не устояла на ногах, и никаких потаенных смыслов в ее движении не крылось. Но преподобный Кэрроуэй тотчас залился слезами. Он не сомневался, что ему был послан знак он услышал, как в последний раз взывает о помощи измученная душа.
Он похлопал Счастливицу по боку и решился на безумный поступок.
Поехали-ка со мной в Чифэн, пробормотал он. Там наша с тобой земля обетованная.
Счастливица будто поняла его слова. Она с трудом согнула хобот и пальцеобразным отростком на его конце легонько коснулась лба своего нового хозяина учитывая ее нынешнее состояние, этот жест поистине дорогого стоил. Пролитые слезы увлажнили темные глаза, и оттого в них словно бы робко заискрилась жизнь. Преподобный Кэрроуэй опустил голову: ему захотелось освободить несчастное создание от железных оков, но, присмотревшись, он обнаружил, что цепь слишком глубоко впилась в кожу, вросла в плоть, начнешь отстегивать хлынет кровь. Пришлось ему отказаться от этой затеи.
Преподобный Кэрроуэй перекрестился и направился к выходу. Счастливица попыталась было преградить ему дорогу хоботом, точно ей не хотелось его отпускать. Но в конце концов она убрала хобот и проводила преподобного взглядом. Казалось, она понимала: этот человек еще вернется.
Смотритель весь иззевался, пока ждал у дверцы видно, сказывалось пристрастие к опиуму[24]. Преподобный Кэрроуэй с ходу объявил ему, что желает внести слониху в список.
Просьба священника поставила немца в затруднительное положение. Он-то уже обо всем договорился: когда слониха подохнет, можно будет продать ее тушу одному столичному доктору[25].
Прояви милосердие, брат мой, взмолился преподобный Кэрроуэй, протягивая к нему руки. Ее предки делили с нашими один ковчег.
Немцу неохота было уступать, но он боялся, что покупатель развернется и уйдет восвояси, и вся сделка сорвется. Поторговавшись, стороны пришли к соглашению: преподобный Кэрроуэй доплачивает за Счастливицу и отдает смотрителю нательный крест из чистого золота и может увозить слониху куда вздумается.
Преподобный потребовал впредь кормить Счастливицу как следует (все расходы он брал на себя), а еще позвать к ней ветеринара и придумать, как избавиться от цепи. Бедняга страшно ослабла, ей нужно было поскорее набраться сил, чтобы одолеть долгий путь.
Деньги сделали немца сговорчивым. Правда, он так до конца и не понял, к чему преподобному все эти хлопоты.
На что вам сдалась эта слониха? Неужто стоит так ради нее тратиться?
Преподобный Кэрроуэй слегка улыбнулся и вместо ответа указал пальцем на небо. Затем он снова взглянул на далекий силуэт Счастливицы. А слониха вдруг отвернулась от скалы и посмотрела в его сторону.
Встретив Счастливицу, преподобный Кэрроуэй осознал, что зоопарк в степи значит гораздо больше, чем ему представлялось. Он твердо верил: все в жизни случается по воле Божьей, каждое событие часть великого плана. Он видел знамение, значит, нужно смело идти навстречу судьбе, даже если впереди его ждет поросший колючим терновником скалистый обрыв.
Преподобный покинул зоопарк, вернулся в церковь и начал собираться в путешествие. Вскоре он обнаружил, что далеко не все можно устроить одной лишь верой
Пекин с Чифэном разделяло восемьсот с лишним ли, поезда в Чифэн не ходили, водных путей не было, а был один только казенный тракт не слишком ровная дорога, по которой колесили торговые обозы. Если бы преподобный Кэрроуэй добирался до города в одиночку или вместе с торговцами, весь путь занял бы дней двадцать.
Но преподобный брал с собой животных, и эта прихоть сильно усложняла дело.
Чтобы перевезти льва, двух тигровых лошадей, пять павианов, попугая и питона, требовалось нанять по меньшей мере две большие телеги с оглоблями. А если учесть, что животных в дороге нужно чем-то кормить, что кому-то придется за ними ухаживать, да прибавить ко всей компании самого преподобного с его вещами, получится, что нужно брать целых четыре телеги с конями и кучерами.
Теперь же, благодаря знамению, к ним присоединилась слониха и проделать путь от Пекина до Чифэна стало труднее, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко.
В Пекине в ходу были плоские двухколесные подводы, на таких много не увезешь. Самая большая грузовая телега, которую удалось сыскать, выдерживала пару сотен килограммов и худо-бедно годилась для отощавшего Стражника, но о том, чтобы взгромоздить на нее Счастливицу, и речи не шло как бы юная слониха ни исхудала, она по-прежнему весила больше четырехсот кило, так что о конных повозках можно было забыть.
Преподобный совсем растерялся: но ведь родители Счастливицы были гораздо крупнее, как же их перевезли из Тяньцзиня в Пекин?
Он прошерстил официальные бумаги «Сада», расспросил смотрителя и выяснил, что сперва слонов переправили в тяньцзиньский порт на пароходе, затем привели к железной дороге, погрузили в специально оборудованный поезд и отправили в Пекин, до станции «Ворота Чжэнъянмэнь». А чтобы беспрепятственно доставить двух гигантов в «Сад», императорский двор даже приказал протянуть от станции на север, вдоль западной городской стены, почти до самого зоопарка, новую железнодорожную ветку. Местные газеты еще долго переваривали эту сенсацию.
От Тяньцзиня до Пекина ходили поезда, и если уж путешествие между этими городами обернулось такой морокой, что было говорить про странствие от Пекина до Чифэна.
Церковь всеми силами пыталась отговорить преподобного от его чудачеств. Священникам казалось, что преподобный Кэрроуэй попросту спятил. Разве захватить с собой побольше библий не более богоугодное дело, чем везти каких-то непонятных зверей? Епископ твердил: это Китай, своевольничать тут крайне опасно; затея преподобного и обойдется ему недешево, и смысла в ней ни на грамм если в других общинах прознают, что у них цирковая труппа вместо проповедников, конгрегационалистов поднимут на смех.
Преподобный Кэрроуэй восторженно поведал епископу о божественном знамении у искусственной скалы в «Саду», руки его так и «плясали», глаза сияли. Епископ слушал с каменным лицом.
С чего бы Всевышнему сообщать тебе Свою волю через слона? поинтересовался епископ. Зачем Ему отправлять тебя в степь с целым зверинцем?
Этот зверинец посох пастыря, вокруг которого соберутся ягнята, ответил преподобный Кэрроуэй. Это горн, это синематограф Хуа Госяна, это посланник Благой вести. Вы только представьте! Я построю в древней монгольской степи зоопарк, то, чего там раньше не бывало, чего эти люди прежде не видели
Мы тут религию распространяем, а не запашок. Епископ нетерпеливо привстал. А тебе, гляжу, вонь от слоновьего помета шибанула в голову, оттого и чудится всякое вот и все твое «небесное знамение». Опасные у тебя мысли, брат Кэрроуэй. Чересчур дерзкие.
А я думаю, что зоопарк поможет Господу завоевать людские сердца. И как говорится в Деяниях апостолов: «Мы не можем не говорить того, что видели и слышали».
Нельзя использовать Господа Всемогущего как разменную монету, точно торгаш; нельзя привлекать последователей пустыми дешевыми трюками, точно третьесортный цирковой фокусник. Эти чуждые нашей вере уловки лишь позорят ее Берегись: все это уже напоминает идолопоклонство.
Нет-нет, это всего лишь средство разве Христос не послал гадаринских бесов в свиней, прежде чем сбросить их с кручи?
Епископ вздохнул.
Для тебя это просто забава. Прикрываешься Божьим именем, чтобы утолить свое любопытство, не так ли?
Вопрос епископа попал не в бровь, а в глаз. Преподобный Кэрроуэй и сам толком не понимал, отчего так ухватился за идею забрать животных в степь, из-за знамения свыше или всего-навсего оттого, что ему рисовались увлекательные картины а это и правда, как сказал епископ, были опасные мысли, выходило, что им, священнослужителем, движет отнюдь не вера, что он ставит собственные желания выше Господа Бога.
Чего ты хочешь: проповедовать, чтобы открыть зоопарк, или открыть зоопарк, чтобы проповедовать? сурово спросил епископ.
Преподобный Кэрроуэй вовремя прикусил язык, перекрестился и скромно проговорил:
Я должен прислушиваться к своему сердцу. Никто не знает его так, как Бог, и никто не знает меня так, как оно.
Ответ преподобного привел епископа в замешательство, и он раздраженно забарабанил пальцами по обложке Библии на столе.
Американская конгрегациональная церковь являла собой не слишком строгий союз обособленных общин, в ней, в отличие от церкви католической, не было четкой иерархии и сурового надзора. Именно поэтому преподобный Кэрроуэй мог свободно экспериментировать со своими проповедями в Берлингтоне, руки у него были развязаны. Несмотря на единую систему управления, китайское миссионерское общество соблюдало американские традиции, а значит, преподобный по-прежнему сохранял независимость. Раз он твердо решил поступать по-своему, епископ был не в силах ему помешать.