Эльдар Cмирнов
Свет в конце тоннеля
К автору
Белый, вытянутый прямоугольник, как всегда, вертикален и пуст. Пустота эта, кричащая, не дающая покоя больному, сводит его с ума. Она смотрит на него, заглядывает в Косой переулок, а там, как зверь в кустах, спрятался и сидит первобытный страх, в ожидании выскочить перед бумажной мыслью.
Её заполнили какие-то странные точки и линии. Чёрным по белому, буква за буквой, пустота погибает, а от полноты становится настолько гадко и тошно, что существо, хоть сколь-нибудь способное к самокритике, непременно должно убить себя, дабы смыть с души позор, оставленный им на бумаге. Ходить же с самоубийственным хаосом культурного глобализма теперь кажется ещё более невозможным, чем жить.
Текст кажется настолько шероховатым, что, если полировать его нежными, меланхоличными ручками, можно стереть их в кровь. Однако вместо нанесения увечий своим ненужным рукам я впадаю в депрессию и превращаю в кровавую кашу свой мозг.
Созерцая убожество своей бесталанности, я переживал и всеобволакивающую тревогу, и одностороннее воодушевление, всякий раз рушившееся, подобно надежде на раскрытие парашюта за миг до встречи лицом к лицу с земной твердью.
И каждый раз я падал с огромной высоты горних пределов фантазии на горькую землю без правды, теряясь в бесконечном потоке лжи и почитая себя предателем.
Моя жизнь была монотонна, как боль, и я думал, что это моё естественное состояние, вплоть до того, что не считал возможным написание «Света в конце тоннеля» в принципе. Я видел свою взлелеянную мечту о писательской реализации столь же наивной, как разговоры мечтателей из «Реквиема по мечте».
И вот, вчера Ах, боже, я не буду описывать всего этого. Скажу лишь то, что я осознал свой стиль как нечто совершенно незаурядное, а себя как Творца, существующего в каждом слове и не существующего вовсе.
Я хотел написать нечто психоделическое, чтобы «размяться» перед романом, а, в итоге, скатываюсь до дневника и даже ощущаю глубочайшее презрение его читателя, которого и быть не должно!
А ведь я придумал его себе. Придумал и уже восторженно ждал аплодисментов, как вдруг, перед самым хлопком, я понял, что хлопок приготовлялся не в немом восклицании, а в застывшей жалости ко мне и в оправданном желании ударить меня рукой по голове, имитируя «хлопок одной ладони», которого я так и не достиг.
Я начинаю писать нескладно, потому что хочу спать, и всё-таки мне тошно: я сел писать без цели, а сделал дневниковую запись.
11.03.22
0. ЗАМЫКАНИЕ
Тот же свет. Те же студии, декорации; мёртвые, пустые лица, рассуждающие о чём-то важном; ни от чего не избавляющие антидепрессанты, способные загнать в тупик. Оголтелая, душераздирающая пропагандистская ложь, взывающая к отсутствию внутри человека.
Ложный свет, ревниво дёргающийся край глазной оболочки Сергей Корицын уже привык. Он знал, что ему не следует злоупотреблять российским телевидением. То, что там называли правдой, он знал изнутри.
Иногда понимание иного даже радовало, но теперь, несмотря на приближающийся конец, всё это снова взяло над ним верх. Отечество вновь с жаром принялось объяснять ему, что Система Корицына не его изобретение, и снова почва ненавязчиво ушла из-под его ног. Он слушал.
В телевизоре появился знающий человек. Полное, но солидное, не терпящее возражений лицо его внушало уверенность в неприступной правоте его взгляда, куда бы он ни был направлен. Он заглядывает в самые глаза, в самую вашу душу, и надменно смотрит на то ничтожество, которое вы, без всякого сомнения, собой представляете, в его глазах вы никто и звать вас никак. Его же по злой иронии судьбы зовут Анатолий Геннадиевич Катасонов.
по статистическим данным, массовая имплантация населения привела к полному исчезновению в России преступности. Такого ещё никогда и нигде не было. Вы понимаете? В то время, как на Западе нескончаемые грабежи, убийства, акты совершения насилия и прочие зверства, у нас за последний месяц ни одного нарушения правопорядка, которое не было бы пресечено законом. Вы понимаете, чего мы достигли? Мы пришли к Системе, полностью исключающей совершение любых деяний, направленных против человека! к самой человеколюбивой и гуманистичной системе на планете из всех ныне существующих!
Да, кивал молодой ведущий, теперь у Запада есть, чему поучиться у нас. Благодаря таким героям, как Анатолий Геннадиевич, мы выходим на принципиально новый уровень развития. Россия будущего начинается сегодня!
Откровенно фашистские аплодисменты разразились в зале. Потом во всей комнате. Сергею стало дурно. Он хлопнул в ладоши, и зомбо-ящик умолк.
Последовательность шоу и передач ничуть не сломалась, наоборот охи и ахи вдруг снова разразились в тишине Сергея, как гул, возвещающий о прибытии корабля смех гостей, смех ему незнакомых людей до колик в животе вот, в чём был весь ужас.
Он не знал, куда ему податься. Закрыл лицо руками. Лёг.
Он и теперь не знал, куда ему деться: непрерывная, как звук в вакууме, какофония не умолкала, умозрительный ум непрерывно тошнило, а сам он лежал, лишь изредка наблюдая за этим облёванным своими мыслями существом.
«Как же я тебя ненавижу!» вдруг вскрикнуло в нём что-то, оглушительно прорезав волны бездумного хаоса.
Так Сергей реагировал на фантом своего бывшего начальника, непрерывно всплывающий в несвежей голове.
Но всякий раз, когда Сергей начинал мысленно поносить Катасонова, к нему снисходило озарение и он вспоминал, чего ждёт уже месяц Точно! Он ждёт освобождения!
Его нахождение здесь, в этой стране, сделалось более невозможным, и от этой мысли Сергею стало легче. Несносная тяжесть всего этого безумия обещала остаться позади и уйти в забвение, как страшный сон. О, как же скоро он покинет эту грязную, дикую страну!.. Эта мысль грела Сергею душу, но иногда он забывался и продолжал преглупо страдать.
Но теперь на душе у Сергея снова стало сладко и трепетно от мысли, что всё кончено. Америка обещала ему, и Америка обязательно выполнит своё обещание. А пока ему не следовало думать. Ни о чём. Одна лишь только мысль посетила его чистую голову с тем, чтобы не оставить в ней и следа от тяжёлых дум. Эта мысль была божественна по своей сути.
Рука счастливо потянулась за телефоном. Включила VPN. Нашла Инстаграмм. Нашла Вагнер, Джулию Вагнер.
Другая нашла член. Он сладко ныл и требовал фотографий модели, как дети требуют вкусностей в магазине.
И Сергей начал листать посты, один за другим. Он то и дело уделял усердно больше внимания проглядывающим сквозь ткань рубашки соскам, округляющимся к вершине лифчика грудям, кискам, прятавшимся за чрезвычайно плотно прилегающими трусиками между тонких, изящных ног.
Листал он, лишь иногда останавливаясь на чём-то одном: все Джулии были прекрасны. Голодный друг Сергея уже терял терпение и жаждал истечь слюной. Сергей помогал. Вздох! Вздох! Палец левой руки выбрал подходящее время для остановки.
Это были две фотографии в одном посте. На одной была Джулия, лежавшая на кровати в трусиках и футболке, на самом мягком месте которой было написано: «American Dream». На другой футболки не было: свои идеально гладкие подушечки она держала в ладошках, мечтательно закусив губку и смотря куда-то по диагонали вверх.
На этой самой секунде возбуждённо-лихорадочного разглядывания Сергеем фотографии его детородный орган выплеснул белое, горячее семя прямо на диван.
Додоив ещё немного спермы, он закончил.
Теперь начиналось крайне неприятное занятие уборка с огорчённо-тоскливым пониманием тошнотворной действительности жизни после очередного оргазма.
Убогая, пропитанная спермой салфетка, так и не очищенный диван, попытки исправить это той же салфеткой жалкое зрелище!
Лёжа на однажды обспермованном диване, всё те же мысли ни о чём, о своём свинстве, убожестве, смешанные с чувством вины за наивность всепоглощающей похоти.
«Какое толстое, жирное тело», осуждающе подумал Сергей, и ему стало противно от себя. Такому, как он, невозможным было даже думать о такой женщине а ведь он смотрел, а ведь он мечтал!.. Грязное животное
Хотя
Он попытался представить Америку. Какие там люди? Какие улицы? Какая жизнь?
Конечно, Сергея немного пугала неизвестность. Он боялся не понять американцев: они так быстро и невнятно говорят Весь этот месяц он прилежно учил английский, смотрел фильмы в оригинале с субтитрами, но пока, к сожалению, не понимал и половины всего того, что там говорят
Кроме того, он совершенно не имел понятия о том, как его там встретят. Сергей, конечно, знал, что отныне он известная личность Но каким его представляют американцы? Трэвис (если это его настоящее имя) говорил, что в Америке все очень обеспокоены его дальнейшей судьбой и все как народ, так и правительство только рады будут предоставить Сергею политическое убежище.
В любом случае, всё самое страшное позади. Это надо запомнить и больше не забывать ни на секунду.
А деньги! Ведь в ближайшие дни он станет неимоверно богат и счастлив! Будет общаться только с теми людьми, которые ему приятны, будет совершенно независим от кого бы то ни было, будет жить в свободной, демократической стране, и самое главное теперь до конца жизни у него нет никакой необходимости горбатиться на «дядю».
Так Сергей лежал и мечтал неделями, пока однажды в дверь не позвонили три коротких раза условный знак. «Вот и всё! подумал он. Ад закончился!»
Он пулей ринулся к двери, открыл её, включил свет.
В коридор вошёл высокий мужчина лет пятидесяти, в шапке, укутанный шарфом так, что рта его не было видно. На нём было осеннее пальто. В чёрной перчатке руки чемодан.
Мужчина опустил шарф и поставил чемодан.
Ваши деньги.
Спасибо Неловкое молчание. Проверять деньги было не к месту.
Вы откройте, проверьте.
Сергей всё-таки поставил чемодан на тумбочку и открыл его там были деньги.
Ну считать я уже не буду, робко улыбнувшись, сказал Сергей и закрыл чемодан.
Он взглянул на мужчину. Во внешнем виде его было что-то новое, неприметное, но ярко бросающееся в глаза.
Это что-то заставило Сергея покрыться холодным потом. Он вытаращился на предмет, который держал мужчина, и не мог поверить. В дополнение ко всему, от шокированного недоумения, он раскрыл рот.
А-аа-акхммм. Сергей попытался сглотнуть комок страха, но не смог.
Ты чего весь такой красный? Боися? Страшная улыбка скользнула по лицу мужчины. Он взял топор обеими руками, замахнулся и
Весь мир перекосило. Всё вдруг тронулось, всплыло куда-то наверх, а Сергей, тесно прижатый к двери кладовки, упал на одно колено, и топор (несмотря на руки), тоже тяжело упал и раздался несколько звонких раз, полных боли, приправленной то ли немотой, то ли криками, в его голове.
Часть первая
1. БЕЗЫСХОДНОСТЬ
Острыми, нервическими зубами они вгрызались в небо, полное безысходности. Тёмно-серое полотно предвещало сумерки.
Они лишь нагнетали томную серость своей чернотой, в то время как неминуемая осень вслед за летом теряла свою значимость.
Всё исчезало: и лето, и осень, и листья, живые когда-то и мёртвые теперь, гниющие в ожидании белой смерти.
Всё исчезало. Всё проходило. Всё опустошало Джека Морровса своим безысходным умиранием.
Сырая, приятная, непрерывная предсмертная конвульсия длительными волнами била в лицо, толкала назад, иногда вдруг обращая внимание на идущего живого человека и ослабляя напор.
Джек стремился в помещение, хотя прогулки любил: они немного разукрашивали его серый мир.
Джек остановился взгляд его приковало озеро, мерно пересекаемое воздушными корабликами белых лебедей. Благородные птицы периодически вспархивали и перелетали на новое место, невольно разрешая человеку насладиться бесподобным зрелищем.
Джека вдруг осенила мысль, что близок день (а может, и час) их перелёта в теплые края, а это значило, что ему следует оставить идею грусти в полном одиночестве и немедленно попрощаться с ними.
Он снова двинулся в дом ненадолго, и затем, выйдя уже со свежим хлебом, вернулся к созерцанию прекрасного.
Всегда, каждый раз, когда хлебные крохи соприкасались с водой, Джека охватывало умилительное чувство гармонического господства над девственной красотой природы. Он чувствовал, что только это господство, только это вмешательство в размеренную жизнь лебедей с целью накормить их и есть высшая форма симбиоза человека и природы.
Наблюдение за трапезой лебедей приводило Джека в восторг. Он смотрел на них, смотрел на холодную воду, на небо, которое заволакивала чёрная туча, и тосковал, теперь уже по предстоящему финальному полёту жизни из этих мест.
И действительно, когда вся половина буханки была истрачена, а небо стало приобретать ещё более тёмный оттенок, птицы, одна за другой начали возвышаться над озером.
Джек неотрывно наблюдал за движением на юг образовавшейся лебединой стаи, и, даже когда последняя птица скрылась за деревьями, когда все живые звуки затихли, а в небе стало совсем пусто, он всё еще смотрел наверх. Долго смотрел. Он чрезвычайно долго смотрел на чёрные ветви клёна, обрамлявшие ночь. И всё бы было ничего, если бы в полной темноте и тишине не раздалось воронье каркание.
2. НЕДВОЙСТВЕННОСТЬ
Отвратительно. До глубоководных камней души, до надводных горловых комов, до непредвзято-уничижительного смеха отвратительно. Непрерывно бегающие, неизменно вопящие уроды космополитическими намёками заявляли о своём безобразии, подставляя гнилую плоть и пустые головы холодному, саркастическому анализу непредвиденного скептика.
Всё это было отвратительно, ненавистно Джеку, до той степени отвратительно и ненавистно, что он даже получал некое удовольствие от этого эдакое мизантропическое вознаграждение, в очередной раз доказывающее, что вся выполняемая им работа необходима человечеству.
О-о-о, отвращение, ненависть, мыслепреступные заблуждения, лжепророки, заковыристые учёные лекции, остросоциальные убийства всё это было эстетически оправданным всечеловеческим уродством, столь приемлемым и малозначимым на первый взгляд, что даже почитавшееся здесь как само собой разумеющееся
Ироничный, стадно-вторичный ум масс заучил это слово не хуже «Отче наш», да и благодаря Оруэллу пел его не реже. Слово «пропаганда» было знакомо всем животным, но ни одно из них не было знакомо с принципами работы ума и не могло совладать с ним, в очередной раз доказывая свою непреложную тупость.
Много мусора Джек разобрал сегодня, много постов, комментариев, критики и прочей ереси проанализировал, однако теперь, скитаясь по Ютубу в поисках всё того же, он обнаружил одно весьма интересное видео, которое воскресило его угасшее внимание.
Это было выложенное час назад видео на канале Дмитрия Тарковского, коммуниста, скрывающегося где-то в подполье. Наверное, нужно отдать должное его конспиративности ни Громов, ни американские агенты не могли его найти. Видео же на его Youtube-канале в условиях такого уровня скрытности было в высшей степени неожиданно и не могло не быть просмотрено Джеком.
Тарковский сидел на высоком чёрном стуле, согнув и поставив ноги на его перегородку, соединявшую ножки. Руки сложил, соединив пальцы.
Выглядел очень серьёзным. В разрезе пиджака, на белом треугольничке рубашки рисовался серый галстук; поверх треугольничка, на едва видной шее его лицо: короткая, стриженая борода, узенькой полоской перетекающая в усы; чёрные волосы, зачёсанные назад; тонкий, вытянутый нос, вместе со слегка нахмуренными бровями обрамлявший глаза.