Заперев музей и придя к себе домой, Бричкин цыкнул на жену, собравшуюся было предложить ему вчерашние щи, и стал рыться в своем заветном сундуке. Следует отметить, что, как и любой человек из крови и плоти, смотритель музея имел некоторые слабости. Одной из таких слабостей была склонность прибирать к рукам то, что ни народу, ни государству, по его мнению, уже никогда не пригодится. В городском архиве таких штуковин было более чем достаточно, поэтому сундучок Филофея за сорок лет безупречной службы пополнился довольно забавной коллекцией. Была в нем и тетрадь одного человека, уже давно канувшего в Лету, но в свое время пользовавшегося в Окоянове нехорошей репутацией. Звали этого человека Степан Нострадамов. Местные жители считали Степана колдуном и слегка побаивались, потому что громогласно провозглашенные им проклятья в адрес конкретных обидчиков частенько сбывались. Помер он в нищете еще накануне войны, и если бы не Бричкин, никаких следов об этом странном человеке не осталось бы. Но, копаясь в залежах всяких пыльных бумаг, Филофей не поленился полистать протокол милиции об изъятии бесхозных предметов из дома умершего Нострадамова. Заглянул он и в прилагавшуюся к протоколу рукописную тетрадку, полную неразборчивых каракулей. Кое-какие фразы он разобрал и счел их забавными. В результате протокол остался без приложения, да и кому оно было нужно? Позже Филофей пытался прочесть написанное в этой тетрадке, раскладывал буква к букве невозможную куролесицу почерка, но у него мало что получилось. Понял лишь архивариус, что рукопись заключает в себе штудии о сверхестественных явлениях, которые его разуму не доступны. Теперь Бричкин извлек со дна сундука означенный труд, заперся у себя в комнате и заново приступил к его изучению. Где-то в глубине его памяти тлело воспоминание, что в тетрадке есть место о бесплотных существах. И вправду, после недолгих поисков перед ним открылся раздел «Существа бесплотные». Филофей стал лихорадочно бегать по нему глазами, с удивлением отмечая про себя, что без труда понимает беспорядочный почерк автора.
«Существа бесплотные»
«Мятежный мой рассудок с детства доставлял мне множество несчастий неправильным пониманием окружающего мира. Повсеместно видел я такую связь вещей и явлений, которая другим была недоступна, отчего привелось мне испытать много горестей. Никто из близких мне людей не хотел признавать моих особенных качеств, зато все склонны были надо мной насмехаться, а то и мстить за открываемую мною правду. Еще в свои зеленые годы я был многожды бит за то, что говорил взрослым то, чего они слышать не хотели. Например, отчим мой страдал запоями и в пьяном виде бывал невообразимо жесток. Бил матушку мою смертным боем, и если дети попадались под руки то и детей. Жизнь в такие периоды становилась невыносимой. Мы прятались от него кто где, дома не ночевали и много плакали. Никто не знал, как этому горю помочь. В трезвые свои дни отчим прибегал к помощи знахарей, но никто из них отворота от запоев ему не внушил. Между тем, я, будучи мальчиком десяти лет, сам того не осознавая, корень всего несчастья разглядел. А дело было так. В возрасте десяти лет я утонул во время купания в реке Теше. Сверстники мои из воды меня вытащили, но помощь оказать не умели и, пока прибежал фельдшер, прошло несколько минут. Прибежав, лекарь не обнаружил у меня ни дыхания, ни пульса. То есть, я был мертв. Но то ли фельдшер был кудесником, то ли не было на мою смерть попущения с Неба, но его усилия по моему оживлению принесли успех. Фельдшер вернул меня с того света. Я продолжил свой земной путь, однако со мной произошли большие изменения. Каким-то неведомым образом я стал видеть ту часть мира, которая от зрения остальных людей закрыта. Позже я понял, что вижу бесплотных духов, которые живут рядом с людьми.
И вот с тех пор стал я различать, что в нашем доме живет странное неосязаемое существо, напоминающее лохматого черта величиной с зайца. Были ли у него рога и копыта, я не знаю, потому что видел его смутно, словно через полумрак. Но существо это ни на кого, кроме отчима, внимания не обращало. Когда тот бывал трезв, оно пряталось под лавку и всем видом своим выказывало озлобление, как-то: хватало отчима за ноги, дергало и щипало его, отчего тот делал ногой движения, будто кого-то стряхивает. Когда же трезвость отчима слишком затягивалась, то этот черт ложился на него спящего, брал лапами за горло и начинал его душить. Дело кончалось одним и тем же. Утром отчим как полоумный вскакивал с лавки и спешно покидал избу, чтобы явиться вечером смертельно пьяным. В такой час нечистый очень радовался, скакал по валяющемуся отчиму, обнимал его, целовал, и, кажется, грелся его испарениями.
Об этом я рассказал матери, но та посмотрела на меня как на несмышленыша и решила, что это все детские выдумки.
Я же ко всему прочему заметил, что если отчим спит головой под киотом, где стояли иконы и постоянно тлела лампада, черт никогда до его горла не дотрагивался. Словно боялся попасть в свет лампады. Тогда я догадался подкладывать ему под подушку маленькую, освященную в нашей деревенской церкви иконку. Ночью я наблюдал, как себя ведет нечистая сила. Это было крайне любопытно, потому что стоило ей прикоснуться к отчиму, как ее начинали бить конвульсии и она отскакивала как ошпаренная. Но днем между ними продолжалась какая-то связь, потому что в эту пору отчим меня люто возненавидел и колотил по любому поводу. Я от него прятался и домой приходил запоздно, когда он спал. Но иконку ему под подушку исправно подкладывал. Это продолжалось довольно долго, пока отчим, наконец, не отдохнул от водки душой и телом и не взялся за ум. Он долго не страдал запоями и вернулся к ним, когда я покинул родной дом.
Свойство моё узревать бесплотные существа этим не ограничилось. Я скоро понял, что это качество весьма опасно. Нечисть будто понимала, что я ее вижу, и вела себя по отношению ко мне весьма злобно. Она всегда искала возможности напасть на меня, и, как я сейчас понимаю, если бы не детская моя безгрешность и православный крестик на шее, я бы пропал еще в самом начале жизни. Но каким-то неведомым образом мне дано было понять, что защиту от нечистой силы я могу найти только в храме Божьем. Еще отроком я стал по собственной воле часто посещать храм и на самом деле почувствовал себя уверенно. Постоянная наполненность души Иисусовой молитвой и своевременное причастие Святых Даров надежно меня охраняли.
Таким образом, я стал живым свидетелем того, о чем говорится в Святом Писании я вижу козни бесов. Должен, однако, признать, что ангелы мне не являются, и я не знаю, как они выглядят и в чем их сила. Лишь иногда, в тяжелые минуты явления бесов я видел подобие зарниц, которые как бы сообщали мне, что Божья сила рядом и при нужде придет на помощь.
Обобщая опыт, ставший мне доступным на протяжении жизни, как своей, так и сограждан, а также опираясь на Святое Писание, подчеркну главную особенность нечистого духа не в силах побороть Господа, он пытается побороть его подобие человека. Чем чище человек, тем большую злобу он вызывает у нечисти, потому что в чистоте своей больше уподобляется Господу нашему. А мы, православные, себя обманываем, мол, чем тверже каноны веры соблюдаю, тем недоступней я становлюсь для Сатаны. Это гордыня. На маловере свои зубки бесовская мелочь точит, а на подвижника и сам Сатана из логова выйдет и подвергнет его страшным соблазнам. Поэтому остерегайся, истинно верующий! Чем меньше грехов ты совершаешь, тем сильнее нечистая сила будет атаковать тебя своими соблазнами. Но на то нам и дана Святая Православная Церковь, чтобы под ее кровом искать себе защиту от этих нападений. Помимо всяких правил, известных каждому верующему, возьму на себя смелость изложить еще и ряд советов для тех, кто хочет держаться от нечисти подальше.
Совет первый. Строго возбраняется жить в неосвященном доме.
Второй совет. Если в доме постоянно бывает много посторонних людей, его следует ежегодно окроплять заново. Помимо того, никогда нельзя забывать, что нечистая сила живет в неосвященных помещениях. Сделал пристройку к дому не забудь ее освятить отдельно. Ибо разведешь гнездовище нечисти».
Филофей читал эти наставления, больше напоминавшие правила для кержацких староверов, и не находил ничего о домовых. Наконец, когда он уже начал терять надежду, появилось нечто похожее:
«Домовые это не черти, а скорее всего, души людей, оставшиеся рядом со своим жильем и не взятые по каким-то причинам Господом в Царствие Небесное. От этого они злобны норовом и от них следует ждать нехороших дел. В каких случаях они становятся видимыми, не ясно. Возможно, когда захотят того сами. Одно только верно: они относятся к нечистой силе, Господней благодати лишены и при крестном знамении исчезают. Особенно сильно на них влияет молитва Честному Животворящему Кресту».
«Ну, тут ничего нового для меня нет подумал Филофей, хотя теперь знаю, как его изгонять. А дальше-то как быть?» Но тетрадка далее переходила на повествования о черной магии, и это к делу касательства не имело. Бричкин лег спать в задумчивости и неопределенности. Однако мысли о том, что из музея лучше бы уволиться, он не допускал.
Филофей Бричкин спал тревожным и неприятным сном, не подозревая, что в музее также происходят своего рода неприятности.
И неприятности эти имеют самое непосредственное отношение к экспонатам. Не будем уходить в сторону и рассказывать об искусстве создания музейных коллекций. В этом искусстве больше от мистики, чем от науки. Но составлять такие коллекции людям бесчувственным, а тем более нерелигиозным, а значит, безнравственным, категорически запрещается. Вы, однако, понимаете, что окояновский музей составляли советские работники, очень далекие от подобных требований. Вот и оказалась сабля Федора Собакина, командира местного отряда ЧОН, над портретом Фани Кац, уполномоченной по борьбе с детской беспризорностью. Мы-то теперь понимаем, что холодное оружие, срубившее не одну бандитскую голову, не может быть мертвым куском железа. Это своего рода оголенный нерв, источающий в пространство черный ток. Повесьте такую саблю у себя над кроватью и посмотрите, что будет. А она уже шестьдесят лет занесена над нежнейшей Фаней Кац, которая всю свою душу отдавала беспризорным оборвышам, пока ее не обвинили в связях с японской разведкой. Полвека она терпела это немыслимое соседство. А куда было деваться, когда в музее застыли торжественные и грозные звуки «Марсельезы», и любое движение против них рассматривалось музейным населением как измена делу революции?
Фаня терпела и мучилась, хотя при жизни была не прочь повеселиться и соединить свою плоть в резвых играх с каким-нибудь революционером. А изменить сложившееся положение ей очень хотелось, и она ждала своего часа. Желание это было естественным, ибо как мы с Вами знаем из истории Отечества, истоком многих народных начинаний, кончавшихся, как правило, плохо, являлась резвость наших еврейских сограждан. Были, правда, исключения, вроде вольниц Разина и Пугачева. Здесь патриотическим историкам не удалось раскопать шустрое еврейское копошенье. А в остальных случаях будьте любезны. Вот и в окояновском музее, никто иная, как Фаня Кац, собралась баламутить устоявшуюся строгую благодать. Не зря уездные активисты, шагнувшие в революцию в основном из сельской местности, считали ее сучкой. Хотя понять их можно. Крестьянин, он и есть крестьянин, этим все сказано. А Фаня была страстной сторонницей известной большевистской дамы Коллонтайки, которая на почве личного темперамента требовала отмены семей, хотя бы в собственном окружении. Только в Окоянове лозунг обобществления женщин приживался плохо. Местные мужики на практические занятия к Фане бегали, но за баб своих держались крепко.
Наконец, Фанин час пробил. В эфире раздалось радостное стрекотанье, напоминавшее человеческую речь. Это генсек Горбачев праздновал открытие «нового мышления». Вместе с ним радовалась еще целая армия горлохватов, сообразивших, что дурачок готовит для них Большую Охоту. Но главное состояло в том, что от этого шума эфир стал разогреваться, а застывшие звуки «Марсельезы» таять. И вот однажды Фанина фотография, торчавшая в этих звуках, как муха в смоле, почувствовала освобождение. Звуки испарились, и она повисла лишь на одном гвоздике. Надо знать неуемную Фанину натуру, почуявшую возможность освободиться. Товарищ Кац стала немедленно раскачиваться, и довела дело до того, что фотография грохнулась на пол из под кровавой саблюки Федора Собакина. На полу ей было лежать не впервой, и фотография блаженно заулыбалась. Но над ней тут же сгустилась тень купца Чавкунова, исполнявшего, в силу своего положения, роль старшего по помещению. В бытность свою во плоти, купец являлся членом местного «Союза Михаила Архангела» и уже тогда хотел призвать к порядку распоясавшихся иудейских сограждан. К тому же, михаилархангельцы боролись с распущенностью нравов, и распутное поведение Фани никакого одобрения у купца не вызывало. Не в силах материализовать плевок, что он обязательно сделал бы при жизни, домовой изо всех сил сгустил свой образ и уселся на фотографию, изобразив собой картину удушения порока седалищем. Если бы в тот момент в помещении находился кто-нибудь, способный слышать мир в режиме сверхультразвука, то он оглох бы от поднявшейся какофонии. В музее началось светопреставление.
6. Булай и Рочестер
Булай приближался к дворцу Цициленхоф пешком, после трехчасовой проверки на автомобиле, который бросил на одной из улочек Потсдама. Неподалеку от дворца он увидел сотрудника из группы обеспечения. Тот дал сигнал, что все спокойно, и Данила направился к обозначенной в письме неизвестного англичанина точке встречи.
Парк Цицилиенхофа цвел всеми цветами радуги. Стояло начало июня пора наибольшей цветоносности немецкой природы. Белые, желтые, лиловые, розовые облака кустарников на фоне зеленых деревьев, пестрые разливы цветочных клумб на лужайках и алые брызги вьющихся роз на каменных стенах дворца делали парк райским уголком, совсем не предназначенным для напряженной работы. В воздухе монотонно жужжали насекомые, солнце сверкало в наборных окнах, на аллейках весело переговаривались туристы. В природе царило благостное настроение.
«Точно, англичанин, подумал Данила, наблюдая со скамейки, как у обозначенного места встречи томительно ошивается человек в темном костюме и рубашке с галстуком СИС тем и гордится, что не учит иностранных языков и не прячет своих привычек». Он не спеша подошел к незнакомцу и произнес назначенный в письме пароль:
Простите, это Цицилиенхоф, или я не туда попал?
Нет, нет, Вы попали как раз туда, ответил тот нужной фразой.
Давайте присядем вон там, в тени, и поговорим о Ваших проблемах, предложил Булай. Весь его прежний опыт разведывательной работы в части, касающейся англичан, был негативным, и сейчас он не был расположен с ходу включаться в грядущую драму пришельца. Они сели рядышком в тени акации, и англичанин сразу взял быка за рога.
Я нуждаюсь в деньгах. Моя фамилия останется вам неизвестной. Ценность моей информации Вы поймете сразу. Мое предложение: я даю вам первую партию бесплатно, вы оцениваете товар, затем мы начинаем договариваться о дальнейшей продаже. Эта личная встреча единственная. Затем будем общаться только через тайники. У меня есть год, чтобы поработать на вас, потом я уйду. За этот год вы можете решить многие ваши задачи. Мое предложение понятно?