Я рассказала Насте про лесозащитные полосы, и Настя стала фантазировать, как я сама выйду замуж за какого-нибудь немца и однажды выясню, что в школьные годы он увлекался посткроссингом.
И вот он выносит стопку открыток
Да-да, я поняла.
а в ней лежит и твоя открытка! Ты написала ему что-то невероятно душевное, потому что в профиле он жаловался на депрессию Точно! Его травили в школе, и он хотел прыгнуть с крыши, но тут пришла твоя открытка, и он обрёл покой!
Почти все немецкие посткроссеры пенсионеры с кучей внуков и
кучей времени. Понимаю. Ну и что! Думаешь, у пенсионеров не бывает депрессии? Значит, твоего мужа травили внуки и сиделки из соцзащиты!
К счастью, появился Гаммер и спас меня от Настиных фантазий. Втроём мы пошли по Кутузова и свернули на Бородинскую, бывшую Хаарбрюкерштрассе, а там за кустами снежноягодника увидели нашу областную детскую библиотеку. Она располагалась в двух зданиях, соединённых коридорной перемычкой: в трёхэтажной вилле галантерейщика Штински и в соразмерной советской пристройке. Вот уж действительно, нарост Калининграда на теле Кёнигсберга. Библиотека связывала две эпохи одного города, отличавшиеся друг от друга, как массивное железобетонное крыльцо пристройки отличалось от по-домашнему скромного крыльца виллы. Меня всегда завораживал этот строительный эксперимент. В надежде продолжить архитектурную мысль немецкого Амалиенау советские архитекторы спроектировали разноуровневое, асимметричное здание, однако рядом с розовенькой виллой бледно-голубая пристройка, её плоская крыша и позеленевшее от времени парадное панно смотрелись чужеродно.
Слушай Меня осенило. А ведь «я таджик» написал, что любуется старым зданием библиотеки! Всё совпадает!
Что совпадает? не поняла Настя.
Изначально у нашей библиотеки не было ничего, кроме виллы старого здания, а потом читальные залы перебрались в пристройку в новое здание. Вот! Может, открытка «я таджика» действительно ведёт сюда? Новым зданием тут особо не залюбуешься.
А мне пристройка нравится. Гаммер пожал плечами. Но, вообще, звучит логично.
Мы поднялись по ступеням широкого крыльца, пробежали под тяжеленным панно со всадником в будёновке и оказались в библиотеке. Между прочим, всадник отдалённо напоминал индейца, изображённого на конверте за Майн Ридом. Оба сидели на лошади и смотрели назад, только у индейца в вытянутой руке было ружьё, а у красноармейца пятиконечная звезда. Ещё одно притянутое за уши совпадение, но Гаммеру оно понравилось.
Настя заглянула в комнатку регистрации, чтобы оформить читательский билет, а мы с Гаммером заторопились к лестнице. Перескакивая через ступени и раззадоривая друг друга собственным нетерпением, понеслись на третий этаж, в старший отдел. Ворвались туда и замерли. Связать портрет Майн Рида с калининградским штемпелем и со строчкой о библиотеке замечательно, но что теперь?
Есть идеи? спросила я.
Ты у нас мозг операции.
Я подошла к столу выдачи. За ним сидела Лена, молоденькая библиотекарь с худенькой косой, очень добрая и улыбчивая. Она первый год работала в библиотеке, но мы успели подружиться, и я даже приглашала её к нам в почтовую станцию. Мы с Леной немножко поговорили об ожидавшем меня пробном ОГЭ по литературе, затем я спросила про Майн Рида и узнала, что в библиотеке лежат пятьдесят шесть изданий его романов. Пятьдесят шесть ничего себе! Лена повернула ко мне монитор, и я увидела список: «Белый вождь», «Квартеронка», «Охотники за жирафами», «Ползуны по скалам», «Всадник без головы», «Оцеола, вождь семинолов», «В дебрях Южной Африки»
«Ползуны по скалам» звучит интригующе, прошептал Гаммер. Я бы почитал.
К нам присоединилась Настя, и мы втроём без толку уставились на список. Лена не понимала, что мы ищем. Мы и сами не понимали. Чтобы не уходить с пустыми руками, я взяла «Всадника без головы» единственный роман Майн Рида, о котором слышала раньше, а Гаммер взял «Ползунов». Выйдя из библиотеки, мы отправились перекусить в ближайший «Ростерхит», и Настя вновь перечислила связанные с открыткой зацепки, придумала для них самые невероятные толкования, а потом ей позвонила подруга по фитнес-клубу, и Настя с нами попрощалась.
Вечером Настя вернулась к родителям. Написала мне, что на днях заберёт чемодан. Чуть позже добавила: «Ты там покопайся. Если что-то понравится, носи!» Копаться в Настином чемодане я не стала. Перед сном пролистала «Всадника без головы». Не слишком заинтересовалась романом и отложила его. Утром мы с Гаммером съездили на новенький каток в Балтрайоне, попали туда в «счастливые часы», когда коньки выдавали бесплатно, и остались довольны.
Затем я помогала родителям в почтовой станции, и мне уже было не до катка и не до Майн Рида. Туристы подписывали у нас карточки, а я клеила марки и относила открытки на почту. За нашу страничку во ((ВКонтакте» тоже отвечала я. Свежая партия открыток оказалась неудачной папа впервые напечатал их не на картоне, а на плотной бумаге, и мне пришлось отвечать на десятки гневных отзывов. Нет, идея была хорошей, ведь такие карточки тоньше, их удобнее хранить в альбоме, но покупатели новшество не оценили. В общем, дел у меня хватало.
В последний день каникул я получила забавную открытку от посткроссера из Беларуси. «Привет, Оля. Мне 15 лет. У меня большая и дружная семья, из домашних питомцев кот и собака, точнее щенок. Кота я не люблю после вчерашнего. Он убил мою любимую песчанку Мауса. Маус сбежал из клетки, а кот его поймал, хотя раньше им не интересовался. Мы с младшей сестрой похоронили Мауса на улице. Но не будем о плохом. Как у тебя дела?» Бедный Маус! Самым загадочным открыткам от таинственных отправителей я предпочитала вот такие простые и человечные карточки. Желание разобраться с «я таджиком» угасло. О нём не вспоминал даже Гаммер, хотя он осилил своих «Ползунов» плевался и говорил, что лучше бы перечитал «Книжного сыщика» Дженнифер Бёртман.
После каникул мы две недели учились по «Зуму». К урокам я подключалась из штаб-квартиры, и Настя слала мне безумные смайлики, а как-то утром приехала ко мне, и мы обе подключились к уроку, сидя на одинаковых пляжных стульях на фоне раскрытого зонтика и коробок с дедушкиным старьём. Зонтик, правда, пришлось убрать, потому что он не понравился учительнице русского языка и на перемене она позвонила моей маме.
На следующий день я сдала «Всадника без головы» в библиотеку а вечером зашла на сайт «Марки», чтобы взглянуть на новенькие художественные марки, и наткнулась на раздел с конвертами. Раньше не обращала на него внимания. Не удержалась и нашла конверт с Майн Ридом. Просто полюбопытствовала. В итоге узнала, что мы с Настей и Гаммером упустили важнейшую зацепку.
Майн Рида для конверта из серии «Деятели мировой культуры» нарисовал художник Хабловский. Он же нарисовал индейца на заднем фоне Оцеолу из романа «Оцеола, вождь семинолов»! К цепочке «калининградский штемпель, приют в книгах, старое здание библиотеки и Майн Рид» добавилось конкретное произведение! Круг сузился! Настю и Гаммера моё открытие не то чтобы впечатлило, однако они согласились возобновить прерванное расследование.
Теперь вход в лабиринт выглядит более конкретным, признал Гаммер.
Я взяла в библиотеке «Оцеолу». Не знала, что в нём искать и как вообще американская «повесть о стране цветов» поможет мне разобраться в тайне болгарской открытки, однако решила воспользоваться случаем и наконец познакомиться с писателем, которого папа так любил в детстве.
Глава пятая
«Оцеола, вождь семинолов»
Я не расставалась с томиком «Оцеолы». Брала его в школу, сидела с ним на подоконниках почтовой станции, таскала его в парк Победы, когда Гаммер выгуливал там мопсов, и постепенно прочитала целиком. На первых страницах Майн Рид занудно описывал флору и фауну американской Флориды, и я испугалась, что таким же занудным будет весь роман. Я как-то читала другого писателя из папиного детства Фенимора Купера. В его «Прерии» природа занимала чуть ли не половину книги! К последним главам я взвыла от тоски, а когда главный герой умер, лишь вздохнула с облегчением. К счастью, история Оцеолы, военного вождя Красных Палок, получилась более увлекательной за флорой и фауной у Майн Рида начались дуэли, сражения и любовные страсти.
Сегодня Настя и Гаммер сказали, что после школы сбегают по своим делам, а потом зайдут ко мне обсудить Майн Рида. Вернувшись домой, я сразу поняла, что день для обсуждений выбран не лучший. Была пятница, и в доме царил бедлам. Мама суетилась в почтовой станции, папа спускался ей помочь, но при первой возможности возвращался на чердак не успевал подготовить материалы для семинара филокартистов. Я согласилась немножко постоять за кассой, но покупателей встречала с негодованием, потому что пятница была днём, когда мама пекла корзиночки с повидлом, а кремовую розочку для них взбивала из дорогущего новозеландского масла. Нераспроданные корзиночки доставались мне, и я мысленно молила покупателей не подходить к холодильной витрине.
За кассу встала наша соседка по Безымянному переулку, иногда помогавшая маме в «Ратсхофе», и я помчалась к себе в мансарду, однако на лестничной площадке второго этажа меня перехватила бабушка Нинель. Ей позвонила двоюродная сестра из Полесска, Тамара Кузьминична, и пришлось включить четыре домашних телефона на громкую связь. Тамара Кузьминична вещала на весь дом, а мы на разных этажах по очереди поддерживали с ней разговор в одиночку бабушка с двоюродной сестрой не справлялась. Неожиданная смена собеседника Тамару Кузьминичну не смущала. Наверное, ей представлялось, что мы дружно сидим у телефона. Перебивать её и тем более обрывать с ней разговор не стоило. Она могла обидеться. Обидевшись, Тамара Кузьминична приезжала к нам в гости, а этого следовало избегать любой ценой. Мы лишь изредка поддакивали, восклицали: «Ну надо же!» или задавали короткие уместные вопросы, поэтому не слишком отвлекались от своих дел.
Когда я подменила бабушку, Тамара Кузьминична жаловалась на таксистов. На днях она вызвала машину до дачи, и водитель оказался до того бестолковым, что ему весь путь до Сосновки диктовал диспетчер проговаривал самые очевидные повороты, а главное, так спокойно, вежливо: «Через двести метров поверните налево», «Прямо три километра», «Вы приехали». Тамара Кузьминична испугалась, что водитель ей попался умственно отсталый, и тряслась на заднем сиденье от страха, а под конец высказала водителю всё, что о нём думала. Тамара Кузьминична продолжала возмущаться, а я едва сдерживала смех. Хотела объяснить, что в машине она слышала не диспетчера, а навигатор, но Тамара Кузьминична вдруг заговорила про пуховые куртки, и я не стала ей мешать. Вообще, слушать её было весело. Порой она не выговаривала сложные слова и переиначивала их на свой лад могла бы составить собственный словарик с «курокодами» вместо «кьюаркодов», «падемией» вместо «пандемии» и «штампом вируса» вместо «штамма». Вечно у неё кто-нибудь учился в «регистратуре», то есть в «магистратуре», испытывал «энтуазизм» и ходил жаловаться в «мунипуцитет».
Я открыла «Оцеолу», чтобы пробежаться по тексту перед встречей с Настей и Гаммером, а Тамара Кузьминична заявила, что из-за коровируса и американских санации в Петербурге скоро закроют финскую «Лапландию», начнутся страшные распродажи и нужно будет не щёлкать клювом ехать в Светлогорск за пуховиками.
Запиши их телефон!
Записываю, сказала я.
Нина, и ты запиши, обратилась она к бабушке.
Мы все записываем, заверила я Тамару Кузьминичну и действительно записала.
Тамара Кузьминична вновь заговорила про Сосновку и сказала, что там всё готово к мусорной вечеринке. Дача была перевалочным пунктом для нашего семейного барахла. Мы сами, наши родственники, дальние и близкие, жившие в Калининграде, Полесске и Советске, свозили туда рухлядь, которую пока было жалко выбросить, вроде подпорченной мебели, полысевших ковров, не до конца сломавшейся техники или красивого, такого удобного, но совершенно непонятно для чего нужного ящичка из-под бельгийских шоколадок. Потом мы собирались на даче и устраивали там мусорную вечеринку: жарили шашлыки и заказывали контейнер для достаточно отлежавшегося хлама. Тамара Кузьминична говорила про Сосновку, когда в трубке раздался папин голос. Папа, сидя в кабинете, перехватил у меня эстафету и сказал Тамаре Кузьминичне, что мусорная вечеринка состоится в июле.
Я вскочила со стула, но меня поймал дедушка. Он где-то потерял очки, и мне пришлось их искать. Я носилась по лестнице, заглядывала в комнаты. Всюду звучал голос Тамары Кузьминичны, у дедушки кричал телевизор, в комнате родителей бубнили повара из кулинарного подкаста, а снизу доносился гомон покупателей. Я ещё искала дедушкины очки, когда мне из библиотеки позвонила Людмила Степановна напомнила, что завтра на двенадцать запланирован мастер-класс по посткроссингу. Я совсем забыла! Пообещала первоклашкам украсить открытки бабочкой из лепестков гвоздики, цветков чёрной бузины и усиков винограда. У меня было всё, кроме усиков винограда, и я не знала, где их раздобыть. Людмила Степановна продолжала что-то спрашивать про мастер-класс, а я на лестнице столкнулась с Гаммером и Настей. Они пришли обсуждать Майн Рида, и Настя привела Глеба моего нового соседа по Безымянному переулку и нашего с Настей нового одноклассника. У меня голова пошла кругом!
Глеб с недоумением уставился на телефон, из которого доносился голос Тамары Кузьминичны. Я попросила Настю с Гаммером по возможности поддержать разговор Тамара Кузьминична обрадовалась бы, узнав, что её слушают даже мои друзья, и понеслась дальше. Нашла дедушкины очки, придумала вместо бабочки склеить сливу и так обойтись без усиков винограда, убедилась, что бабушка отдохнула и вернулась к разговору с двоюродной сестрой, перезвонила Людмиле Степановне и подтвердила, что мастер-класс состоится, потом взлетела на верхний чердак и рухнула на постеленный возле журнального столика плед.
Безумный день!
Настя заказала нам из ((Британники» по громадному бургеру с говяжьей котлетой и коротенько пересказала Глебу историю «я таджика».
Кажется, Глеб не слишком обрадовался переезду в новый город и в школе вёл себя нелюдимо, однако Настя с ним познакомилась, и теперь они иногда гуляли по Калининграду. Настя при желании могла познакомиться с кем угодно, а Глеб ей сразу понравился. Он ходил в сером пальто и чёрных кожаных ботинках, носил очки в тоненькой оправе «Молескин» и даже в солнечную погоду брал на улицу зонтик, не очень-то доверяя калининградской погоде. Он был младше меня на полгода, но выглядел значительно старше больше напоминал первокурсника, чем девятиклассника. Они с Настей неплохо смотрелись бы за столиком в каком-нибудь «Порт-о-Кофе». Сейчас Глеб, одетый в чёрные брюки и синюю водолазку, стоял в нашей штаб-квартире и явно не знал, куда приткнуться. На пляжных стульях сидели Гаммер и Настя, а дедушкин табурет Глеба как-то не прельстил. Он заложил руки в карманы брюк и, скрестив ноги, присел на краешек деревянного ящика с открытками. Сделал это, надо признать, довольно изящно.