Пьер был обижен еще предыдущей репликой, так что на его благосклонность надеяться не приходилось. Что касается Филиппа он лишь молча поднес тонкую руку Мелани к своим губам, легонько поцеловал, и отпустил пташку в свободной полет, но лишь до завтрашнего вечера. Взгляд Шерро, наполненный лишь тоской, был направлен прямо на лицо Лавуана. Филиппу стало немного жаль простодушного мальчика, у которого он только что, непонятно каким образом, увел красивую барышню из-под носа. Однако жалость быстро сменилась торжеством своей персоны над неопытным оппонентом и с этими мыслями писатель вышел из здания театра.
Уже вечерело. Буквально через пару часов должен был состояться спектакль, на который у Лавуана не было времени. Внезапно нахлынувшее вдохновение должно вылиться на бумагу, и если это не произойдет сейчас, то этому уже не бывать никогда. С этими мыслями наш герой поспешил навстречу своей новой пьесе.
~ II ~
Сначала Филипп думал начать творить прямо в парке неподалеку от театра, но, найдя там уйму народу, толпившихся то тут, то там по всей площади зеленой зоны, принял решение немедленно вернуться в свою каморку. Сейчас внешних источников вдохновения искать никакой надобности нет, а вот с мыслями собраться возможно лишь в полной тишине и одиночестве. По дороге до дома мысли Лавуана прыгали с одной сцены на другую, начало перелетало сразу в концовку пьесы и вся работа выглядела цельной и великолепной. Мысль пошла дальше всеобщее признание и почет, важнейшие французские газеты рвутся взять интервью у такого великого писателя, как Филипп Лавуан, а он лишь с презрением отказывает большинству, удовлетворяя запросы абсолютного меньшинства предложений.
Как Филипп взобрался по лестнице на свой этаж было неясно даже ему самому. Краем уха до него донесся голос недовольной мадам Бош, которая хотела было снова завести небольшой светский разговор, однако, увидев настрой Лавуана, не стала настаивать и вернулась в свою комнатку. Мысль испаряется также быстро, как кипяченная вода, так что Филипп старался как можно скорее записать все, что не успело вылететь из головы.
Комната была пуста и темна, когда в нее вновь вернулся француз. Канарейка, завидев свет зажженной лампочки, очень обрадовалась возвращению хозяина, однако тот будто вовсе и не обращал внимания на пение птицы и, быстро достав из большой сумки печатную машинку, принялся корпеть над своим трудом. Поначалу все шло очень даже неплохо. Филипп принял решение погрузить зрителя сразу в самую гущу событий и начать пьесу с большой рыцарской битвы. Разумеется, первым, что пришло на ум французу, было поражение при Пуатье, в котором пал весь цвет французского рыцарства. Этой сценой писатель убьет сразу двух зайцев: представит зрителю интересную баталию, которая позволит приковать интерес к постановке на долгое время и начнет историю восхождения молодой девы, которой впоследствии суждено стать великим рыцарем.
Тут Филипп остановился. Ему не понравилось, что его произведение лишь сухая калька с известных исторических событий и в нем совершенно нет ничего нового и свежего. Поэтому было принято решение немедленно придумать историю для его героини. Пускай ее отца, единственного кормильца семьи, не известного рыцаря, но бравого солдата, храбро погибшего в бою, привезут прямо к ним домой и героиня, поняв, что надежды жить под покровительством сильного мужчины больше нет, сама примерит эту роль. Лавуан был горд своей завязкой, она казалась ему интересной и даже захватывающей. В таком экстазе он принялся писать и писать несколько часов подряд.
Влияние Мелани в данном процессе сложно переоценить. Сам образ девушки всегда оставался рядом, воспоминания о встрече остались на душе приятным послевкусием и придавали сил писателю. Несмотря на большую сосредоточенность непосредственно на написании работы, мысли Лавуана порой возвращались на причал к шахматным столикам и прекрасной Мелани, которая поправляет свои черные волосы, взъерошенные из-за ветра, и обдумывает свой следующий ход.
Очнулся писатель лишь когда наступила ночь. Былое вдохновение пропало, уступив место усталости. Филипп по обыкновению задрал голову, чтобы дать глазам отдохнуть от многочасовой писанины. Результат его трудов был удовлетворительным, но не более. Лавуан был строг к себе и своему творчеству: в голове любое произведение кажется идеальным, но, стоит ему оказаться на бумаге, как вся магия исчезает в мгновение ока. Филипп прекрасно знал, что в этом мире нет ничего идеального, однако это вовсе не значит, что к этому самому идеалу не нужно постоянно стремиться. Вышло так себе. Персонажи плоские и однобокие, сцены баталии попахивают дешевыми романами, героиня и вовсе не привлекает должного внимания. Меланхолия, спокойно сидевшая на краю кровати, потихоньку критиковала работу писателя.
Филипп покачал головой, чтобы выбить из нее надоедливые слова паучихи. Но как ни крути в одном эта бестия была права главный женский персонаж выходил далеко не идеальным, что сильно удручало творца. Было решено выйти покурить. Папироса, которую Лавуан припрятал на такой вот случай, оказалась немного помятой, но это не помешало французу насладиться прелестным запахом табака. Вспомнив слова мадам Бош о том, что курить в доме не стоит и она такого хамского отношения к другим жильцам не потерпит, Филипп решил спуститься вниз, к парадной, и спокойно покурить там. Хозяйка, как и все постояльцы в основном конторские служащие уже спали, потому Лавуану не составило труда незамеченным выйти из дома.
Едва писатель зажег сигарету и его легкие вкусили горький табачный дым, как ему вдруг ни с того ни с сего захотелось проверить свое окно. Такого рода обсессии периодически всплывали в голове у Лавуана, но чаще всего он с успехом их отгонял. Непонятно что конкретно хотел он увидеть в своем окне, но отчего то был убежден, что необходимо проверить целостность того образа его комнаты, который присутствовал в голове. Обойдя дом, окна квартиры выходили на противоположную от парадной сторону Лавуан поднял глаза на свое жилище.
Свет пробивался через полуоткрытое окно и озарял соседний дом. Филипп часто думал, что мешает своими ночными посиделками другим ровно также, как и его сосед, упомянутый ранее, мешает по ночам ему, однако в данном случае эгоизм взял верх, и писатель не собирался менять свою дурную совиную привычку сидеть по ночам в угоду мнения людей, которых он, собственно, и знать не знает. Вдруг Лавуану показалось, что в окне он увидел едва заметную, быстро пронесшуюся тень. Это испугало француза, и он стал вглядываться в родное окно, чтобы лучше разобрать что же там происходит.
Доброй ночи, мсье Лавуан.
Женский голос раздался так неожиданно, что Филипп обронил сигарету. Повернув голову, его глаза были ослеплены огненным светом, отраженным от густых рыжих волос. Девушка стояла прямо под фонарем на почтенном отдалении от писателя. Именно свет этого фонаря так выделял ее из общего мрака переулка.
Доброй, Фрида, с облегчением переводя дыхание, ответил Филипп. Он быстро поднял сигарету, дунул на фильтр, избавляясь от дорожной пыли, и вставил ее в рот.
Не спится? спросила Фрида.
Мне сейчас не до сна. Работаю над пьесой. Ты тоже с работы? Филипп уже давно перешел на «ты» с Фридой, и ее это нисколько не смущало.
Да, только закончила уборку, слегка улыбнулась девушка.
Фрида была гардеробщицей в театре. Разумеется, она пробовалась на роль актрисы, и Лавуан прекрасно помнил историю ее провала на пробах, однако в итоге мсье Гобер посчитал, что ей прекрасно подойдет роль гардеробщицы. Сам факт очень расстроил Фриду, и, как ни пытался Филипп ее уверить, что мол «театр начинается с гардероба», девушка, хоть и выглядела как простушка, быстро догадалась, что писатель лишь пытается ее утешить. В утешении Фрида не нуждалась, хотя многие сочувствовали ее положению. Дело не только в провальных пробах. Они с кузеном, Хельмутом, переехали из Страсбурга в поисках лучшей жизни. После захвата и присоединения Эльзаса и Лотарингии к Германской империи, семья Фриды и Хельмута попала в немилость к новым властям, отчего пострадала прежде всего мать семейства она потеряла мужа на войне, а потом и сама погибла при неизвестных обстоятельствах. Филиппу всегда была интересна эта история прежде всего из-за ее одиозности по отношению к Германии, которую здесь, само собой, не жаловали, однако Фрида настойчиво молчала, аккуратно переводя тему разговора и лавируя так мастерки, что вскоре Лавуану надоело выпрашивать информацию у девочки. Пусть к немцам отношение было весьма негативное, особенно на фоне последней войны, но к Фриде и Хельмуту никто отвращения не испытывал: они были трудолюбивы, молчаливы, нелюбопытны, к тому же славились своей рьяной приверженностью католицизму, что играло им на руку. Оба они проводили свои выходные дни в церкви, помогая по хозяйству и делая это, безусловно, на общественных началах, абсолютно безвозмездно.
Видела Вас с Мелани сегодня, нарушила неловкое молчание Фрида. Пока Филипп погрузился в свои мысли, что было частым явлением, девушка уже поравнялась с ним.
Вы знакомы? Лавуан был крайне удивлен, что такие разные дамы могут иметь какие-то сношения.
Само собой, улыбнулась гардеробщица, Мелани моя соседка. Я частенько помогаю ей по дому. Она не то чтобы хорошая хозяйка, так что ей повезло, что мы с кузеном расположились по соседству Что-то помыть или передвинуть все это делаем мы. Разумеется, если больше попросить некого
Филиппа нисколько не трогала хозяйственность Мелани. В современном мире есть куда более важные качества, считал он. Главное, чтобы было комфортно находиться с человеком, а еще лучше вдохновляться им.
То есть в другое время Мелани просит остальных соседей помочь? Лавуану это было не столько интересно, сколько важен сам факт подогреть разговор о его новом предмете воздыхания.
Нет, задумалась на секунду Фрида. С другими соседями она не особо разговаривает. Она вообще мало с кем говорит. Можно сказать, что для нас она сделала исключение. Просто порой ей помогают ее ухажеры
Ухажеры? резко прервал девушку Филипп. Это слово резало ухо, из-за чего писатель совершенно позабыл манеры.
Да, ухажеры, утвердительно кивнула собеседница. Мелани весьма популярна
Это начинало француза просто бесить. Я не единственный, кого эта девушка вдохновляет. Этого стоило ожидать Такая утонченная натура, от одного вида которой хочется творить, не может оставаться одна. Неужто ты и впрямь думал, что она будет лишь твоей? Такие мысли Лавуана вгоняли в жуткую тоску. Казалось, что из рук уплывает не только Мелани, но и надежды на новое произведение. Сцены, которые еще пятнадцать минут назад отчетливо представлялись в голове, внезапно исчезли в потоке переживаний о предстоящей борьбе за Мелани.
И сколько их? с комом в горле спросил Филипп.
На моей памяти было пять, неуверенно ответила Фрида.
Пять молодых людей! От такого числа Лавуану сделалось дурно. Как ему, такому худому, некрасивому, бесталанному человечишке завоевать даму, у которой уже есть пять ухажеров? Может и вовсе стоит ее забыть, найти кого другого? Это был самообман. По крайней мере, так сразу же заключил сам Лавуан. Мелани сумела за одну встречу, всего парой слов, растопить тот лед, что сковывал творческую натуру писателя. Эта женщина, за которую стоит бороться, ее нельзя просто так отдавать.
Не переживайте так, мсье Лавуан, поспешила утешить явно страдающего Филиппа Фрида. Да, у Мелани много ухажеров, но признаться честно, когда вы оба прошли рядом со мной, даже не заметив, будучи погруженными в свои мысли и чувства, я сразу поняла, что Вы, мсье Лавуан, для Мелани человек непременно особенный. Да что говорить, сколько раз я звала ее к себе в театр на работу, пускай и просто из вежливости, но тем не менее, я всегда получала мягкий отказ, а тут я встречаю соседку, не любящую шумные мероприятия и уж тем более театр, в компании Вас. Простите мне мою прямоту, но я сразу поняла, что вы двое просто созданы друг для друга!
Филиппу стало внезапно стыдно, что он не соблаговолил поздороваться с хорошей знакомой сегодня. Нагло пройти, пусть и не без веской причины, выглядело как оскорбление, хотя таковым не задумывалось. Однако слова Фриды подогрели интерес Лавуана ввязаться в авантюру под названием любовь.
Прошу прощения за свое поведение, оправдывался Филипп. Ты все правильно увидела и поняла. Действительно, Мелани мне показалась девушкой интересной, красивой, умной, обладающей непередаваемым шармом
Надеюсь когда-нибудь я тоже услышу такие высокие слова в свой адрес от молодого человека вздохнула Фрида.
Немку мужчины своим вниманием не баловали. Невысокий рост, яркие веснушки, курносый нос не самые привлекательные черты девушки. Утонченности француженок в Фриде не было вовсе. Несмотря на хозяйственность, честность и прочие никому не нужные сегодня черты характера, в девушке не было женственности и умения правильно себя поставить в обществе, отчего она и страдала.
Не волнуйся, Фрида, Филипп решил утешить расстроенную девушку, ты обязательно найдешь себе кавалера.
Фрида немного насупилась, из-за чего ее нос совсем стал похож на пятачок, а в купе с рыжими волосами, веснушками и бледным лицом стала вовсе похожа на свинку, отчего Лавуан сам не поверил словам, которые только что произнес. Лгать Филипп не любил, но всегда считал, что порой это необходимо.
Надеюсь, Вы правы с явной грустью в голосе ответила Фрида.
Разговор зашел в тупик. Такие моменты от Филиппа сложно было скрыть. Пускай в нем было достаточное количество минусов, но главным достоинством все же оставалась эмпатия. И она говорила, что, если сейчас что-нибудь не предпринять, то столь удачная встреча может закончиться вовсе ничем. Нужно хотя бы глазком посмотреть, как живет Мелани.
Часто ты ходишь одна в такой темноте? сказал Филипп с напускным беспокойством. Совсем небезопасно бродить по улицам города в такой поздний час.
Ваша правда, согласилась Фрида, но боюсь, что выбора у меня нет. Раньше Хельмут всегда меня провожал, хоть и тратил много времени на ожидание окончания моего рабочего дня. Но теперь, когда он нашел вторую работу, я вынуждена добираться до дома одна.
В таком случае, на лице Лавуана появилась улыбка, я просто обязан тебя проводить.
Это было бы замечательно, улыбнулась девушка.
Простая Фрида совершенно не видела подвоха в предложении Филиппа. Лавуан же не чувствовал ничего неправильного в своем предложении. Сейчас все его мысли были сконцентрированы на Мелани, и до чувств молодой немки ему дела не было.
Фрида жила не так близко к театру, как она бы того хотела. Проходя по едва освещаемым улицам, Филипп молча рассматривал дома, пытаясь вспомнить был ли он когда-нибудь в этой части города. Почему мы всегда ходим лишь в центр? Да, соборы, площади, парки все это действительно вдохновляет. Но истинную жизнь людей, их быт, переживания, можно познать лишь на окраинах. Почему же я никогда не бывал здесь? Однако, Лавуан был неправ. Он уже проходил здесь однажды. И вспомнил он этот момент лишь когда дорога свернула к старому католическому кладбищу. Еще пять лет тому назад именно здесь Филипп искал вдохновение для своей мистической пьесы. Как я мог забыть, что бывал здесь? На самом деле, это совсем неудивительно. Еще недавно здесь не было такого количества домов, а был лишь пустырь, который предназначался тоже для кладбища. Филипп, разочаровавшись в жизни, даже примерял себе местечко здесь, на месте, где теперь высился небольшой многоквартирный дом. Время течет неумолимо.
Спасибо, что решили меня проводить, прервала поток мыслей француза Фрида. Я хотела сама Вас об этом попросить, но мне было стыдно, даже при таком плохом освещении Лавуан почувствовал, как девушка покраснела. Мне всегда жутко проходить через это кладбище, но это единственный путь к моему дому.
Не нужно благодарности, успокоил собеседницу Филипп. Это мой долг. Я просто не мог позволить себе отпустить тебя одну.
Вы хороший человек, мсье Лавуан.
О как же ты ошибаешься, глупышка Фрида. Филипп Лавуан редкостный подлец и эгоист.
Филипп не боялся кладбищ. Более того, все эти склепы, мавзолеи, родовые усыпальницы, просто одинокие могилы и, самое главное, отсутствие людей, всегда привлекали Филиппа. Пьеса, про одинокого доктора, который скучает по своей умершей возлюбленной, была написана за рекордные сроки лишь благодаря той тишине и тому покою, которые Лавуан смог отыскать в этом месте. Помпезность католических усыпальниц сыграла немаловажную роль в выборе декораций для пьесы. Тогда Филипп впервые лично участвовал в выборе всех костюмов и прочего материала для композиции. Сейчас, на фоне творческого кризиса, ему казалось, что та работа была едва ли не лучшей, что выходила из-под его пера.