У тети я ощутила себя совсем по-домашнему, и на другой раз мы взяли с собой сестру Клавочку. С тех пор на протяжении всех лет учебы, почти каждый конец недели, проводили в ее доме. И это было великолепно!
Через два дома от тетиного находился драматический театр. В субботу мы шли на вечерний спектакль, в воскресенье на дневной. После тихонько проходили в отведенную нам комнату, где была приготовлена постель, а на столе холодный ужин. Если же приезжали артисты из Москвы или Петербурга и воскресным вечером намечалось какое-то особенное представление, оставались у тети до понедельника. А утром ранехонько, чтобы не попасть на глаза кому-нибудь из начальства, приходили в училище.
Тетя Соня работала фельдшерицей-акушеркой в больнице. Часто ее звали принимать роды на дому, что приносило дополнительный заработок. Тогда мы были слишком малы, чтобы по достоинству оценить эту необыкновенную женщину. За те пять лет, что бывали в ее доме, не помню ни одного случая, ни мгновения, которые бы показались неприятными или обидными. Всегда радушна и приветлива. Расспросит, как дела, что пишут родные, и уходит на дежурство в больницу. А мы, как правило, в театр.
У тети было трое детей. Старшие, сын и дочь, уже жили отдельно, а младшая Наташа училась в последнем классе гимназии. Тетин муж еще в студенческие годы за участие в революционном движении оказался в тюрьме, где заболел туберкулезом и вскоре умер. Тетя Соня тогда осталась без средств к существованию, без специальности, без работы. Но умудрилась окончить двухгодичные курсы фельдшериц и дала старшим детям высшее образование. Видимо, жизнь ее была полна всякого рода лишений и огорчений. Однако ни разу мы не слышали от нее жалоб. Очень к ней привязались. Делились радостями и невзгодами, обсуждали планы на будущее. В общем, общение с ней повлияло на всех нас очень благотворно.
Как-то сидела я в нашем саду под яблоней готовилась к очередному экзамену. Вдруг чувствую, что-то копошится на шее под пелериной. Оказалась обыкновенная гусеница-плодожорка. Но только стоило разглядеть ее, как вся до пояса покрылась я ужасной сыпью. Побежала в больницу, а там надо мной вздумали посмеяться. И дело дошло до истерики. Хотя без особенных причин, просто разнервничалась. Уложили меня в ванну, дали успокоительное. Но я реву без остановки, сама не пойму, зачем, почему Трудно сказать, как тетя Соня узнала о моем плачевном состоянии, но навещала каждый день. Посидит минут пятнадцать, поговорим о чем-либо постороннем и она, заметив, что мне получше, откланивается. А идти ей от училища до дома не менее часа. Да еще работа в больнице. Ах, какая же славная моя тетя Соня, папина двоюродная сестра
В последних классах училища со мной время от времени случались такие совершенно необъяснимые истерические припадки. Однажды вдруг поняла, что у меня страшно распухли щеки. Пощупала, поглядела в зеркало вроде никакой опухоли. Но чувствую, пухнут ужасающе. Побежала к школьному врачу. «Что ты, милая, говорит, Полный порядок!» Но это успокоило ненадолго. Уже через пару дней опять пришла. А в кабинете оказались и другие девочки. «Вот поглядите, обратилась к ним врач, Жалоба на опухоль щек. Замечаете хоть небольшую?» Все только засмеялись, а я бурно разрыдалась. «Ну, хорошо, успокоила она, Полечим, и все пройдет». Однако на экзамене по закону Божьему щеки так сильно растягивало в стороны, что я еле сдерживала их обеими руками. И это продолжалось до самых каникул. К счастью, есть на белом свете Луговатка, папа с мамой, сестры и братья. Как-то сразу позабыла я о щеках, и они благодарно перестали пухнуть.
Крепко запомнила я заветы папы и следовала им всю жизнь. Перед нашим отъездом в школу он так говорил: «Держитесь подальше от начальства, которое всегда заставляет шпионить и доносить на товарищей. Этого делать ни в коем случае нельзя. Начальство любит лесть, что недостойно порядочного человека. Но чтобы держаться от начальства на расстоянии, быть независимыми, нужно вести себя надлежащим образом, то есть выполнять существующие правила внутреннего распорядка».
Довольно скоро имела я случай убедиться, насколько прав был папа.
Первые три года в Епархиальном училище нашей классной надзирательницей, или дамой, была пожилая, крайне суровая женщина. Не любили мы ее. Я ни разу ни с чем к ней не обращалась. Правила распорядка выполняла исправно не завивать кудри, волосы завязывать черной лентой с бантом на темени, в церкви, подходя к Евангелию или к Кресту для целования, руки вложить одна в другую и держать на высоте локтя, в классе сидеть смирно, не болтать, не шалить. И прочие мелочи, не упомню, какие. Вроде придраться ко мне было трудно. Однако надзирательница не раз говорила родителям симпатизировавших мне девочек: «Запретите дочке дружить с Раевой! Это до добра не доведет».
Обыкновенно в часы уроков она сидела за кафедрой. Но иногда занимала парту прямо передо мной и не сводила глаз, так что жутковато становилось. К тому же давала самые неприятные поручения. Например, бороться со вшами, если таковые у кого-то появлялись. Иной раз это оказывалось невыполнимой задачей. Одна наша подружка жила по завету «Всякое дыхание да хвалит Господа». Убить вошь считала большим грехом и аккуратно укладывала каждую в Евангелие. Столько копошилось их меж листочков оторопь брала! Хоть я считала, что обязана помочь в беде, но без врачей нашей школьной больницы никак бы не управилась.
Свободное от уроков время большинство девчат проводило за чтением книг. Только после ужина за час до сна собирались группами и вели всякие беседы, предоставленными самим себе, без бдительных глаз надзирательницы. Наверное, мое независимое поведение не давало ей покоя. Однажды она все же «изловила» меня. Весной всем ученицам шили летние платья. И как-то в часы вечернего чая нас повели к портнихе на примерку. Ожидая своей очереди, почему-то разговорились мы о зарплатах наших наставниц кому, сколько и по заслугам ли? Тут и высказалась я в том смысле, что надзирательнице нашей, которая только ходит по училищу да бадиком-посохом стучит, ничего не делая, платят излишне. И нашелся все же шпион, доложивший об этих словах. Началась разборка на всех парусах! «А ну, Раева, покажи, как я бадиком постукиваю! И кто тебе сказал, что ничего не делаю?! Может, это тебе нечего здесь делать?!» Так пошло-поехало, и довела меня классная до слез и до извинений.