Обоснованные таким образом аргументы отказа от наукоцентризма были исчерпывающе сформулированы Мартином Хайдеггером в его известном произведении «Что зовется мышлением?». В частности в знаменитом пассаже «о цветущем дереве», в котором Хайдеггер предъявил претензии к таким наукам, как физика, физиология и психология с научной философией, которые «со всей их оснащённостью примерами и доказательностью объясняют, что мы, собственно, не видим дерева, а в действительности воспринимаем некую пустоту, в которой определённым образом рассеяны электрические заряды, мчащиеся с великой скоростью туда и сюда» (цит. по изд. 2007). Хайдеггер решительно возражал против иррациональной склонности радикального крыла научного сообщества, ориентированного исключительно на так называемый естественно-научный полюс общего корпуса науки, «скорее повалить цветущее дерево, чем отказаться от наших якобы более ценных физических и физиологических знаний».
Критиками идеи наукоцентризма используется, конечно, не только тезис о несводимости различного опыта получения знания, но также и несопоставимости разных систем анализа такого опыта (психологической, онтологической и логической), и далее собственно ареалов и областей научного знания (естественно-научного и гуманитарного, физики и биологии, и пр.), что дает повод для утверждений в том духе, что наука и эпистемология, как метафилософия науки, так же как и все другие сферы структурированного гуманитарного опыта, переживают период глубинного кризиса, обозначаемого как эпоха постмодернизма. По мысли главных идеологов постмодерна Жиля Делеза и Жака Бодрийяра, этот современный период еще можно обозначить как эпоха тотальной деконструкции, хаоса и конца эпистемологии.
Между тем, что касается собственно эпистемологии и методологии эпистемологического анализа, никакой особой новизны в этих апокалиптических констатациях не прослеживается. Во всем этом видится лишь предельно заостренная и приправленная социальным пафосом форма изложения известного тезиса Карла Мангейма, еще около ста лет назад говорившего о необходимости отказа от использования «монументальных» ориентиров, важности осмысленного отхода от любых мыслительных стереотипов в процессе исследования предпосылок научного мышления. В частности, Мангейм совершенно определенно заявлял о том, что: «В ходе своего внутреннего развития эпистемологическое мышление небезуспешно достигает стадии, на которой стоящая перед ним проблема исследования основных предпосылок сочетается с необходимостью действовать всецело вне этих предпосылок. Это своеобразное положение отличает эпистемологию от всех прочих областей мысли; задача, которую она ставит перед собой поиск основных предпосылок по-видимому, находится в разладе с обычным процессом обыденного или научного мышления» (К. Мангейм, 1922). Вопрос, следовательно, состоит в том и это было совершенно ясно еще в самом начале становления эпистемологии как метафилософии науки, какие стили мышления или более сложные эпистемологические построения и конструкции могут эффективно использоваться в процессе эпистемологического анализа тех самых предпосылок научного мышления. Однако, как понятно из всего сказанного, сущностного ответа на этот важнейший вопрос апологетами постмодерна найдено так и не было.
Тем не менее, нельзя пройти и мимо вклада эпохи постмодерна в общую методологию эпистемологического анализа, основные позиции которого видятся в следующем:
ситуация, при которой наблюдается почти полное упразднение объективизма, легализация множественных миров субъективного, в том числе научного опыта (т.е. процесс «децентрации» мировоззрения современного человека), способствует в итоге тому, что любое научное направление и наука в целом понимается как набор актуальных гипотез, в большей или меньшей степени аргументированных с помощью наиболее адекватной исследовательской методологии, но не претендующих на статус истины в конечной инстанции;
таким образом решается, наконец, извечная дилемма науки, вынужденной раз за разом отказываться от своих же собственных «незыблемых» установлений;
но, кроме того, здесь обращается внимание и на тот факт, что специфика и сила аргументов в пользу той или иной интерпретации исследуемых характеристик реальности тесно увязывается с общей адекватностью избираемого варианта «когнитивной оптики» и разрешающей способностью соответствующей исследовательской методологии (от использования которых, разумеется, никто и не собирался, и не собирается отказываться);
постмодерн, следовательно, лишь «узаконил» принцип относительности в построении методологии научных исследований и интерпретации получаемых соответствующим образом результатов. Что, вне всякого сомнения, послужило импульсом к освобождению общего поля науки от излишней догматической приверженности, привлекло внимание к самому процессу генерации нового знания и способствовало принятию процесса творчества в качестве основополагающей ценности;
соответственно, эпистемология эпохи постмодерна отнюдь не «растворилась» и не лишилась своей предметности всесторонне оцениваемых вариантов когнитивной оптики, но лишь избавилась от навязываемых приоритетов и укрепилась в своей метапозиции по отношению к любой логике выстраивания исследовательского процесса. Кроме того, предметная сфера эпистемологии эпохи постмодерна стала охватывать еще и весь процесс генерации научного знания, с акцентами на взаимозависимость идентифицируемых сущностных компонентов этого процесса с характеристиками промежуточных и итоговых результатов.
И далее нам необходимо рассмотреть вопрос, каким образом последние достижения когнитивной науки весьма взыскательной к понятию информации, особенностям выведения и репрезентации всех сущностных аспектов этого, чрезвычайно емкого феномена могут и должны учитываться в методологии построения современной версии эпистемологического анализа.
Так, в качестве наиболее очевидного приоритета в когнитивной науке позиционируется проблема репрезентации знания, в частности задача выявления сущностных закономерностей формирования так называемых ментальных репрезентаций (С. Э. Поляков, 2011). С одной стороны, такого рода ментальные репрезентации относятся к процессу представления реальности в психическом мире людей, включая процессы осмысления актуальных планов реальности (Э. Е. Бехтель, А. Э. Бехтель, 2005). А с другой стороны к выведению единицы или адекватного символа такого представления. Последний аспект, с точки зрения современных исследователей, представляется особенно важным, поскольку имеет непосредственное отношение к задачам компьютерного (цифрового) моделирования актуальных аспектов реальности и продвижения в сфере разработки искусственного интеллекта.
Первичное распределение ментальных репрезентаций реальности на два больших класса так или иначе присутствует практически во всех разработанных и используемых в настоящее время систематиках и классификациях. Например, в так называемой интегральной классификации речь идет об аналоговых репрезентациях, посредством которых происходит наглядное изображение фрагментов реальности, и символических репрезентациях, представляющих собой когнитивные модели некоторых, дифференцируемых фрагментов объектов, явлений, процессов реальности. Последние воспроизводят лишь часть информации о реальности и могут быть сведены до конвенциального минимума, что, собственно, и происходит при формировании так называемой физической картины мира, выстроенной по «лекалам» естественно-научного полюса кодифицированной системы научных знаний. При этом когнитивная наука не выдвигает каких-либо надуманных аргументов в отношении абсолютного приоритета того или иного способа репрезентации реальности или актуальных аспектов. И в этой позиции присутствует намек на возможность неконфликтного решения уже процитированного нами знаменитого пассажа Мартина Хайдеггера о «цветущем дереве».
В итоге, по-видимому, следует согласиться с тем, что всем предшествующим эпистемологическим концептам вот этой информационно-репрезентационной конкретики в процессах поиска и построения адекватных предпосылок научного знания как раз и не хватало. Что, конечно, не является сколько-нибудь серьезным поводом для очередной «отмены» эпистемологии или даже вообще философии (а такие призывы в связи с успехами когнитивных наук и их претензиями на статус метанауки периодически раздаются). Ведь никто не собирается отменять когнитивные науки на основании только того, что исследованные и систематизированные ими способы репрезентации реальности в итоге так и не решили проблему глубинного кризиса науки. Следовательно, и в этих предлагаемых способах, проясняющих процессы генерации и организации феномена информации, не достает неких существенных компонентов предпосылок научного знания, которые и должны выявляться в ходе использования современной и обогащенной за счет достижений когнитивной науки методологии эпистемологического анализа.
Какими же, исходя из всего сказанного, видятся итоги развития методологии эпистемологического анализа в обозреваемый, практически столетний исторический период. С нашей точки зрения, это весьма впечатляющая динамика и свидетельства интенсивного развития исследовательской мысли от в целом неопределенных представлений о неких универсальных «предпосылках» научного мышления, которые должны укладываться и пониматься через их «систематизации» к аргументированным концептам эпистемы (М. Фуко, 1977), эпистемологической системы, эпистемологического профиля (Г. Башляр, 1972); с такими дифференцированными конструкциями и компонентами этих концептов, как базисная научно-техническая программа (И. Лакатос, 2003), научная парадигма и дисциплинарная матрица (Т. С. Кун, 1998).
Существует понимание в том отношении, каким образом формируются все эти элементы предметного поля эпистемологического анализа в онтологическом и историческом плане (концепты эпистемологических порогов, «археологических» эпох и разрывов М. Фуко и Г. Башляра). Сложились внятные представления о том, в какую итоговую системную последовательность эти элементы укладываются: первичные элементы (отдельные эпистемологические структуры, компоненты и стили научного мышления); промежуточные структурные компоненты (дисциплинарная матрица, научная парадигма, базисная научно-исследовательская программа); эпистемологическая система (эпистемологический профиль, эпистемологическая система, эпистема). Формируется методология полномасштабной эпистемологической реконструкции отдельных научных направлений и корпуса науки в целом, призванная выявить подлинные обстоятельства кризисного состояния определенного сектора или сферы науки как таковой. Складывается понимание определяющей роли эпистемологической структуры современной науки в важнейшем процессе генерации технологической реальности, в которой, собственно, и осуществляет свой жизненный путь современный человек. Понятен и базисный алгоритм формирования такой технологической (в нашем случае психотехнологической) реальности: обновленная эпистемологическая конструкция фундаментальных допущений адекватная концептуализация предметной сферы проработанная теоретизация накопленного массива эмпирических знаний выводимая отсюда эвристическая технологизация рассматриваемой сферы организованной деятельности соответствующим образом проработанная инструментализация основных направлений такой деятельности (в нашем случае научной, образовательной, практической, организационной, нормотворческой, экспертной психотерапевтической деятельности).
Классические методы, представляющие «ткань» эпистемологического анализа (рекурсивная история или метод культурно-исторической реконструкции предметного поля эпистемологии; дискурс-анализ основных тематических источников с идентификацией используемых стилей научного мышления), на сегодняшний день дополняются сложными комплексными методами, исследующими особенности репрезентации реальности человеком. И конечно, главное достижение самых последних лет это включение в систему эпистемологического анализа усовершенствованных генетико-конструктивных и гипотетико-дедуктивных методов, которые позволяют осуществлять не только мысленное или ментальное моделирование каких-либо изменений в системе научных представлений о мире в результате использования тех или иных эпистемологических конструктов, но и получать, и сравнивать полноценные компьютерные модели вариантов реальности, генерируемые с использованием этих конструктов.
Таким образом, метод эпистемологического анализа развивается не только интенсивно, но и экстенсивно, с одной стороны стимулируя появление отдельных научных направлений, исследующих процессы репрезентации реальности и собственно познавательной деятельности человека, а с другой ассимилируя конструктивные достижения этих научных направлений, не утрачивая при этом своей собственной философской идентичности.
Особо важным в этой динамике представляется изменение традиционного рекурсивного аналитического вектора, в целом присущего философии, на перспективный вектор, характеризующий современный этап развития методологии эпистемологического анализа. Последнее обстоятельство подчеркивает беспрецедентную роль эпистемологического анализа в формировании моделей будущего.
Констатация такого положения дел уже не столько ставит вопросы, сколько настоятельно диктует необходимость углубленной проработки концепта информационной генетики главной несущей конструкции эпистемологического анализа, предполагающего адекватное перспективное моделирование актуальных аспектов реальности на основе уже имеющихся и разрабатываемых эпистемологических конструкций. Нет никаких сомнений в том, что такое многовекторное моделирование реальности, проводимое с использованием идентифицируемых эпистемологических альтернатив, во-первых, и будет предоставлять собой исчерпывающую методологию оценки исследуемых вариантов построения «генетического ядра» научной информации, а во-вторых позволит, наконец, адекватно учитывать и управлять рисками взрывного технологического развития на пороге Пятой промышленной революции, связанной с ответственным цивилизационным выбором вариантов реальности, а значит и вариантов будущего.
Общая структура и алгоритм реализации
Как уже было отмечено, эпистемологический анализ, помимо прочего, является матрицей для встраиваемых сюда методов исследования следующего порядка. Отсюда выводится значимость определения собственно структурных компонентов такой методологической «решетки» с уточнением их функциональной специфики, характера их взаимосвязи и взаимодействия в общем формате эпистемологического анализа.
В нашем случае в качестве таких структурных компонентов, имеющих существенное значение в методологии эпистемологического анализа, выступают, во-первых, все учитываемые в исследовании эпистемологические структуры: первичные (идеи, понятия); промежуточные (дисциплинарная матрица, базисная научно-исследовательская программа); итоговые (дифференцируемые эпистемологические платформы, общая теория как несущая эпистемологическая конструкция анализируемого научно-практического направления в общем секторе наук о психике), притом что поименованные промежуточные и итоговые эпистемологические структуры должны быть идентифицированы на предварительных этапах исследования и далее выступали в качестве основных рабочих гипотез.