Примерно то же, что случилось в Персии, произошло по всему исламскому миру. Ислам подстегивал спрос на хлопок, и выращивавшие его мусульмане расширяли производство. «К X веку, отмечают Брайт и Марстон, хлопчатник выращивали почти во всех областях мусульманского мира, от Месопотамии и Сирии до Малой Азии, от Египта и Магриба до Испании»{17}. Когда в Америке испанцы обнаружили хлопчатник, они хорошо понимали, что ищут.
* * *
Хлопок одно из сокровищ Нового Света, от Мексики до Эквадора. Коренные народы Америки выплачивали тонкой хлопчатобумажной тканью дань, пользовались ей в торговле и церемониальных целях. Хлопчатобумажные паруса приводили в движение прочные плоты из бальзы, ходившие вдоль тихоокеанского побережья Латинской Америки. Кожаные доспехи ацтекских и инкских воинов имели ватную подкладку. Из хлопка изготавливались шнуры для кипу, узелкового письма инков. Когда инки впервые встретились в бою с испанцами, их лагерь растянулся на 5,6 километра. «Было видно так много палаток [из хлопковой ткани], что это поистине испугало нас, сообщал испанский хронист. Мы и подумать не могли, что индейцы в состоянии содержать такое великолепное имущество и имеют столько палаток»{18}.
До начала XIX века, однако, в Америке хлопчатник выращивали главным образом в тропиках. Дорогой длинноволокнистый хлопок «си-айленд» (Sea Island cotton; один из сортов G. Barbadense) способен расти в некоторых теплых районах на побережье США, но попытки возделывать его на остальной территории Юга оказались тщетными из-за заморозков. Хлопчатник двух сортов, цветущих до холодов, имел предрасположенность к болезням, к тому же небольшие коробочки этих растений было непросто собирать и очищать. Плантаторы искали такой сорт хлопчатника, который успешно произрастал бы на плодородных землях в низовьях Миссисипи в то время юго-западной границы республики{19}.
В 1806 году Уолтер Берлинг обнаружил его в Мехико.
Берлинг принадлежал к тем безнравственным авантюристам, которые принесли молодому капитализму дурную славу. В 1786 году, когда Берлингу было чуть за двадцать, он убил на дуэли отца своего юного племянника (однако вышла ли тайно замуж (за этого человека) сестра Берлинга вопрос до сих пор спорный). Через шесть дней, прельстившись заработками работорговцев, Берлинг с партнерами занялся куплей-продажей невольников на острове, который теперь называется Гаити. В 1791 году островитяне-рабы восстали, и во время Гаитянской революции Берлинг получил ранение в бедро. Он вернулся в Бостон. В 1798 году Берлинг стал первым американцем, совершившим путешествие в Японию, откуда через два года привез среди прочего тамошние художественные изделия и груз яванского кофе.
Берлинг женился на женщине из Бостона, отправился на фронтир и около 1803 года обосновался в Натчезе, штат Миссисипи. Через несколько лет он стал адъютантом еще одного безнравственного авантюриста генерала Джеймса Уилкинсона, губернатора Луизианы. Уилкинсон не только был сообщником Аарона Бэрра по заговору с целью основать на юго-западе (нынешних США) независимое государство, но и шпионил в пользу испанцев.
В Мехико Берлинга отправил именно Уилкинсон. Он поручил Берлингу передать испанскому вице-королю письмо с требованием уплаты ему, Уилкинсону, 122 000 долларов за раскрытие заговора Бэрра с целью захватить Мексику, а заодно нанести на карту возможные пути вторжения в эту страну армии США. Уилкинсон был из тех, кто работал, покуда платили, на кого угодно.
Денег Берлинг не получил: испанцы, очевидно, посчитали, что уже в достаточной мере вознаградили Уилкинсона, зато нашел в Мексике хлопчатник того сорта, который, по его мнению, мог прижиться в Миссисипи, и тайно вывез семена в США. Согласно легенде, долго сохранявшей популярность в миссисипских школах, Берлинг испросил у вице-короля позволения вывезти семена, получил отказ, поскольку их экспорт был незаконен, но «сумел забрать домой столько кукол, сколько захотел; куклы были набиты семенами хлопчатника». Берлинг умер в 1810 году, не оставив завещания, с огромными долгами{20}. Но его мексиканская находка изменила историю.
Новый сорт хлопчатника действительно оказался идеальным для Миссисипи. Растение рано вызревало, избегая, таким образом, холодов. Все коробочки появлялись примерно в одно время, что давало богатый урожай, они были крупными и очень широко раскрывались, благодаря чему хлопок было гораздо легче собирать. «Благодаря этому необычному свойству, пишет специализирующийся на истории сельского хозяйства исследователь Джон Хеброн Мур, сборщики могли собирать в день в 34 раза больше мексиканского хлопка, чем прежде культивировавшегося сорта "джорджия грин сид"». Соотношение объема волокна и семян в нем существенно выгоднее. Волокна после очистки от семян оказалось примерно на треть больше. При этом мексиканский хлопчатник был устойчив к гнили заболеванию, угрожавшему уничтожить хлопковое производство региона. К 1820-м годам фермеры из низовий Миссисипи уже широко использовали новый сорт. Кроме того, они улучшили его и случайно, и намеренно. Легкомысленно допустив перекрестное опыление мексиканского хлопчатника и хлопчатника «джорджия грин сид», фермеры случайно получили гибрид, сохранивший большую долю преимуществ мексиканского сорта и избавленный от его главного недостатка: если коробочки не собирали сразу после вызревания, они опадали. После этого селекционеры уже целенаправленно улучшали семенной материал. К началу 1830-х годов долину Миссисипи покорил и хорошо прижившийся восточнее, на красноглинье, новый гибрид «пети-галф» (на основе мексиканского).
По словам Мура, находка Берлинга «настолько повысила урожайность и улучшила качество американского хлопка, что в Зале славы старого Юга она заслуживает места рядом с хлопкоочистительной машиной Илая Уитни». Запатентованное в 1794 году изобретение Уитни (и спустя несколько лет менее известная, однако более успешная, созданная на основе пилы модель Ходжена Холмса) с помощью валов и щеток отделяло семена от хлопкового линта (lint); за счет механизации трудоемкого процесса выработка хлопка сильно увеличилась{21}.
Реклама семени хлопчатника, 1858 год. Объявления об «улучшенном хлопке» встречаются во многих сельскохозяйственных изданиях 1850-х годов (Duke University Library, Emergence of Advertising in America: 18501920 collection)
Теперь, с появлением новых семян, новой техники для обработки сырья и благодаря быстрорастущему спросу со стороны североанглийских фабрик, обострилась «хлопковая лихорадка», привлекавшая на «хлопковый фронтир» пионеров наподобие Берлинга. «Спрос на американский хлопок до 1860 года ежегодно рос более чем на 5 %, и Юг стал почти идеальной в доирригационную эпоху областью для выращивания хлопчатника, пишет историк экономики. Говорили, что американский хлопок "упланд" не имел себе равных в "прочности волокна вкупе с его мягкостью и длиной"». На землях хлопкового фронтира делались огромные деньги.
В 18101850 годах население Миссисипи увеличилось почти в 15 раз: с 40 352 до 606 526 человек{22}.
Не все первопроходцы долины Миссисипи были дерзкими плантаторами, мечтавшими разбогатеть на хлопке. Почти половину населения 1 млн человек за полвека до освобождения составляли рабы, насильно оторванные от семей, друзей и родины. Их мучительный опыт представлял собой второе изгнание, повторение на американской земле пути из Африки. Жертвы сравнивали пережитое с похищением. «Они украли ее в Вирджинии, привезли в Миссисипи и продали ее Марсу Берри», вспоминала слова своей бабушки бывшая рабыня Джейн Саттон{23}. Порой невольниками становились похищенные работорговцами свободные граждане как в случае Соломона Нортрапа, чьи мемуары «Двенадцать лет рабства» (Twelve Years a Slave) легли в основу удостоенного «Оскара» одноименного фильма 2013 года.
Чаще они были невольниками с востока страны, хозяева которых отдавали их в уплату долга или просто ради выгоды: на западе требовались рабочие руки. Работорговцы набивали этими несчастными корабли, шедшие в Новый Орлеан, или, сковав их друг с другом, гнали за сотни километров на запад. Такие невольничьи караваны были привычным зрелищем на дорогах в конце лета и начале осени, когда погода позволяла совершить двухмесячный марш.
Других невольников, попадавших на запад вместе с хозяевами, нередко насильно разлучали с супругами и детьми. «Моя дорогая дочь! У меня одно время была надежда увидеть тебя в этом мире, но теперь эта надежда пропала навсегда», писала рабыня Фиби Браунригг своей дочери (свободной) Эми Никсон незадолго до того, как хозяин в 1835 году отправил ее из Северной Каролины в Миссисипи. В одном из редких писем, написанных отправляемой на запад рабыней от своего имени, говорилось: «Пускай мы встретимся возле небесного престола Отца нашего и никогда уж не разлучимся».
Американцы могли заселить и обрабатывать земли хлопкового фронтира и без помощи невольников. Вскоре после Гражданской войны и отмены рабства урожайность хлопка восстановилась и превысила прежний уровень. Небольшие фермерские хозяйства стали производить все больше сырья. Но привлечение добровольных переселенцев, которые мирились бы с тяготами жизни фронтира и жарким, влажным и нездоровым климатом региона, заняло бы существенно больше времени. С помощью подневольной рабочей силы плантаторы сумели быстро освоить новые земли.
«Плантаторы и работорговцы ввозили больше невольников, чем приезжало белых пионеров, отмечает историк, и к 1835 году большинство населения Миссисипи составляли темнокожие». Плодородная почва и появление улучшенного посевного материала ускорили распространение рабства и сделали его выгоднее. Там, где самым дефицитным ресурсом был труд, переселенцы-хлопководы привлекали рабочую силу, которая не могла никуда уйти и, более того, сама могла выступать залоговым имуществом при финансировании производства{24}.
Согласно расхожему мнению, довоенный Юг это территория технологической отсталости, где никто никуда не торопится и царит традиционный уклад, в противоположность Северу, где орудуют находчивые янки. Хлопкоочистительную машину и ту изобрел выходец из Новой Англии. Однако Юг тешил собственные научные и технические амбиции, пусть даже в сфере сельского хозяйства, а не промышленности. Пильный волокноотделитель Холмса из Саванны превзошел валичный механизм Уитни. Жатка (на конной тяге) Сайруса Маккормика, заполонившая собой пшеничные поля Среднего Запада, была сконструирована на виргинской плантации с помощью невольника Джо Андерсона{25}. Рабство было бесчеловечным, однако вполне совместимым с новаторством.
Глубоко укоренившиеся в коллективном сознании образы отсталого довоенного Юга мешают проводить различия между «технологиями» и машинами и оттесняют на задний план такие не менее важные формы технологии, как селекционные семена. В отличие от коллег-северян, плантаторы Юга не были в первую очередь заинтересованы в механизации труда и с энтузиазмом приветствовали такие новшества, которые позволяли добиться большего от имеющейся земли и невольников-рабочих. Они поощряли тех изобретателей, чей посевной материал обещал больший урожай.
«В последние 2030 лет хлопчатник, несомненно, добился существенного прогресса, и единственно благодаря селекции», писал в 1847 году Мартин Филипс, миссисипский плантатор с научным складом ума{26}.
В 18001860 годах благодаря работе семеноводов среднее количество хлопка, собираемого в день работником в южных штатах, увеличилось вчетверо примерно с 11,3 до 45 килограммов. (Лучшие работники собирали гораздо больше.)
Спрос на селекционный хлопчатник и другие инновации был характерен в первую очередь для новых штатов по течению Миссисипи. «Большинство технологий появились в долине Миссисипи, указывают историки экономики Алан Олмстед и Пол Род, изучившие сотни отчетов об урожае с плантаций, чтобы понять эффект влияния нового посевного материала, и были лучше приспособлены для ее геоклиматических условий, чем для условий, общих для большей части территории Джорджии, Северной Каролины и Южной Каролины, не говоря уже об Индии и Африке». По мере того как поля становились урожайнее, хлопководство на Юге год за годом смещалось к западу{27}.
Таким образом, «умное» селекционирование хлопчатника имело огромные последствия для людей и для истории. Появление улучшенного хлопчатника стимулировало движение на запад, в том числе принудительную миграцию рабочих-невольников. Экономические позиции рабства укрепились, что еще сильнее обострило противоречия между свободным Севером и рабовладельческим Югом, в итоге приведшие к американской Гражданской войне. Поставки сырья на британские и новоанглийские фабрики увеличились. Это ускорило промышленный подъем, что способствовало росту благосостояния на планете до невиданного в истории уровня. Производители хлопка из США получили преимущество перед хлопкоробами Индии, Вест-Индии и так далее.
Селекционеры хлопчатника не в большей степени предвидели эти геополитические последствия, чем появление в будущем блюза и джаза, романов Уильяма Фолкнера и Тони Моррисон или джинсов и футболок, которые во второй половине XX века стали символизировать молодость и свободу. Эти люди просто пытались получить больше хлопка лучшего качества. Но текстиль никогда не был отделен от остальных аспектов жизни, и они, к добру или к худу, оказались вплетены в ткань цивилизации.
* * *
Шелководство, то есть выращивание и сбор шелковичных червей, древнее искусство. Белки шелка найдены в почве под телами в китайских захоронениях возрастом 8500 лет. Судя по белкам ткани, она изготовлена, вероятно, из коконов дикого тутового шелкопряда. Со временем китайские селекционеры одомашнили это насекомое и стали получать нить из коконов Bombyx mori. Древнейшим из найденных шелковых тканей около 5500 лет. В них, судя по всему, завернули тело перед тем, как положить в гроб в форме куколки шелкопряда. В эпоху династии Шан-Инь (16001050 годы до н. э.) шелководство оформилось в достаточной степени для того, чтобы стать обыденным объектом для гаданий и обзавестись собственным ритуалом жертвоприношений{28}.
Уход за тутовым шелкопрядом. По «Картинам хлебопашества и ткачества» (Yu zhi Geng zhi quan tu), 1696 год (Chinese Rare Book Collection, Library of Congress)
В результате тысячелетий целенаправленной селекции Bombyx mori стал зависеть от человека. Теперь взрослая бабочка не умеет летать, что делает удобнее ее содержание, и лишена защитной окраски, позволявшей ей жить в дикой природе. Чтобы получить шелк, гусениц кормят свежими листьями тутового дерева. Насекомые живут на специальных подносах, защищенных от непогоды. Люди подкладывают гусеницам палочки, на которых те сооружают коконы, и после внимательно наблюдают за ними. «С того дня, как мы сметаем яйца на подносы, объясняла путешественнику сунской эпохи старуха, собиравшая листья тутового дерева, мы ходим за ними, как за новорожденными»{29}.
Уход прекращается ровно перед вылуплением бабочек. Шелководы собирают коконы и нагревают их, чтобы бабочки погибли, не успев выйти, и не повредили шелк. Вылупиться и оставить потомство позволяют немногим насекомым.