В начале было кофе. Лингвомифы, речевые «ошибки» и другие поводы поломать копья в спорах о русском языке - Бомбора 2 стр.


Такой подход, конечно, тоже сложно назвать адекватным. И эти люди явно не дескриптивисты, как они привыкли о себе думать.

На самом деле прескриптивизм и дескриптивизм не полностью противопоставленные понятия. Это просто разные подходы, рассмотрение языка с разных точек зрения но если в них нет радикализма, они вполне могут мирно сосуществовать.

Дескриптивизм не отрицание норм и не позволение «говарить и песать как вздумаеца». Это описание языка таким, какой он есть,  в том числе его норм, потому что они тоже есть. Но дескриптивиста интересует не только и не столько сама норма, а то, как она складывалась, по каким причинам появилась и как может измениться.

Дескриптивизм это не ликование по поводу любых ошибок («болиелимение», «кокошин эль»[15]) или новообразований вроде «доброго времени суток» или «членкиня». Потому что дескриптивист приветствует развитие языка (естественное, системное, соответствующее языковой логике), а не навязывание ему определенной лексики или правил употребления в угоду общественной повестке или извращенным представлениям об этикете.

Насильно внедрять в язык искусственно созданные новшества ничем не лучше, чем принуждать к соблюдению уже отживших свой век норм.

Агрессивные борцы с прескриптивизмом смотрят на язык очень плоско. «Све́рлит» и «платье в поедках» для них ошибки одного толка. «Раз уж лингвисты говорят об оправданности пока еще не нормативного ударения све́рлит[16], значит, и пайетки можно заменить поедками»,  рассуждают они. Такие люди представляют себе язык как идеально ровную стену из одинаковых кирпичей, каждый из которых можно легко заменить.

На деле же это не так, и ошибка ошибке рознь. Нужно понимать, что язык неоднороден и нестабилен и дескриптивный подход это учитывает. Скорее язык можно сравнить с очень сложным, монументальным архитектурным сооружением, много раз перестраивавшимся, сделанным из разных материалов, где-то обветшавшим и с облупившейся штукатуркой, а где-то с еще не засохшей свежей краской. И все же прекрасным.

Как меняется язык

Какие-то нормы меняются довольно быстро, какие-то крайне медленно. Одни области языка более консервативны, другие постоянно обновляются, поэтому нельзя оценивать нарушения разных норм одинаково: объяснять все ошибки развитием языка или же, наоборот, считать, что любые отклонения от нормы как-то портят русский язык.

Давайте посмотрим на разные области языка и на то, как они менялись и продолжают меняться.

Очень быстро трансформируются некоторые области лексики.

Да, есть базисная лексика (слова вроде «я», «ты», «мать», «отец», «земля», «вода», «новый», «хороший», «дышать», «ходить» и т. п.), которая, как правило, не меняется тысячелетиями (разве что немного трансформируется в произношении). Но в язык постоянно приходят заимствования и неологизмы, да и значения привычных слов могут измениться. Знаете ли вы, что «амбициозный» человек даже в современных толковых словарях определяется как чрезмерно самолюбивый, чванный, спесивый и использовать это прилагательное в качестве нейтральной или положительной характеристики с точки зрения строгой нормы нельзя? Догадываетесь ли, что «одиозный»  это не харизматичный, яркий, необычный, эпатажный, а крайне неприятный (от фр. odieux «отвратительный»)? А «нелицеприятный»  вовсе не неприятный, а объективный, беспристрастный? Но это не значит, что если вы употребляете эти слова не в том значении, которое предписано справочниками, то совершаете преступление против русского языка. Нет просто их значение меняется на наших глазах, и словарям нужно время, чтобы это зафиксировать.

Если вы замечаете у себя симптомы языкового пуризма, рекомендую почитать старые словари.

Возьмем, к примеру, «Опыт словаря неправильностей в русской разговорной речи» В. Долопчева (1909 г.)[17]  и обнаружим, что еще сто лет назад ошибочными считались такие привычные нам слова, как «блузка» (следовало говорить «кофточка»), «диспут» (вместо него нужно употреблять «спор»), «каллиграфия» (нужно говорить «чистописание»), «кулинарный» (лучше использовать «поварской»), «моментально» (следует заменить на «тотчас», «вмиг»), «постелить» (лучше говорить «постлать»), «профессия» (только «занятие» или «ремесло») и многие, многие другие. Но теперь мы пользуемся этими словами совершенно спокойно.

Еще больше удивительных норм можно обнаружить в словаре «постарше»  «Справочное место русского слова»[18] А. Н. Греча, изданном в 1843 году. Если бы автор попал на машине времени в 2023 год, он бы, скорее всего, решил, что русский язык мы с вами безнадежно испортили и что современные нормы (те самые, которые сейчас отстаивают пуристы)  на самом деле ужасные ошибки.

В 1843 году было правильно говорить и писать[19]:

 «азардный», а не «азартный»;

 «азиятский», а не «азиатский»;

 «волкан», а не «вулкан»: «вулкан»  это имя мифологического персонажа, а вулкан-гору нужно было писать через «о»;

 «гас», а не «газ»: «газом» можно было назвать только прозрачную ткань, а воздухообразное вещество это только «гас», поэтому и освещение могло быть лишь «гасовым»;

 «дира», а не «дыра», ведь слово родственно глаголам «отдирать», «задирать»;

 «корридор», а не «коридор», ведь в иностранных языках оно пишется с двумя «р»;

 «мятель», а не «метель»;

 «надобно», а не «надо»: «надо» может быть использовано только как вариация предлога «над» в контекстах вроде «надо мною», а говорить «надо учиться»  неграмотно, следует использовать только конструкцию «надобно учиться»;

 «наизуст», а не «наизусть», ведь наречие образовано от слова «уста»;

 «нумер», а не «номер»: с буквой «о», по мнению Греча, слово стало писаться из-за знака   но это всего лишь сокращение от латинского numero, поэтому и в «нумере» буква «у» должна сохраняться;

 «оплетать» (еду), а не «уплетать»: «уплетать» могло значить только «уходить», «удаляться»;

 «отверзтие», а не «отверстие», ведь слово родственно глаголам «отверзать», «разверзаться»;

 «пастет», а не «паштет»: видимо, Греч рекомендует такое написание потому, что слово происходит от немецкого Pastete;

 «почтилион», а не «почталион» (варианта «почтальон» Греч даже не приводит): скорее всего, такое написание обусловлено немецким Postilion;

 «ряхнуться», а не «рехнуться»;

 «стекляный», а не «стеклянный» (Какое еще исключение? Зачем фиксировать безграмотность? [это сарказм, если что]);

 «стора», а не «штора», потому что это заимствование из французского store;

 «ухищряться», а не «ухитряться»;

 «юпка», а не «юбка», ведь слово заимствовано из польского, где была jupka производное от jupa («женская кофта, куртка»). У этого слова вообще очень интересная история: оно восходит через посредство европейских языков к арабскому «джубба» (разновидность традиционной одежды). От него же произошли «жупан», «зипун» и «шуба»[20].

В 1843 году нельзя было говорить «она хорошо выглядит»  только «она хороша собою». «Выглядеть» в норме значило только «разглядеть», а выражение «она хорошо выглядит» воспринималось как неуместная калька с немецкого.

Нельзя было сказать: «Я вас так люблю!» Слово «так» обязательно требовало пояснения: «Я вас так люблю, как еще не любил никого».

Сейчас многих раздражает слово «обезбаливать» вместо нормативного «обезболивать»  а в 1843 году людей, оказывается, раздражало «обрабатывать» вместо «обработывать», и тем не менее оно давно стало нормой.

Пара глаголов «обрабатывать»/«обработать»  точно такая же, как и «изготавливать»/«изготовить» и «забрасывать»/«забросить», которые сейчас тоже, кажется, ни у кого не вызывают протеста. А еще существует ряд глаголов, где чередование о/а в корне не подчеркнуто ударением, но, по сути, той же природы: «опаздывать»/«опоздать», «заглатывать»/«заглотить», «обматывать»/«обмотать», «осматривать»/«осмотреть» и так далее.

Сейчас то же чередование появляется и в паре «обезболивать/обезболить», и у людей, которые употребляют форму с «а», вообще-то хорошо развито языковое чутье, ведь они интуитивно применяют к слову то правило, которое уже работает в похожих глаголах. Похоже, скоро нормой станет именно «обезбаливать», а «обезболивать», подобно «обработывать», будет считаться странным анахронизмом.


Так есть ли смысл ломать копья из-за новых, непривычных слов или форм? То, что языку не нужно, уйдет само, а то, что по каким-то причинам (иногда одному языку известным) прижилось, все равно останется, несмотря на протесты.

Еще одна динамичная и неустойчивая область орфоэпия (попросту говоря, нормы произношения и ударения).

Например, в старых фильмах, вышедших примерно до 60-х годов прошлого века, еще можно услышать произношение «дожжи» (вместо «дожди»), «церьковь», «я боюс»[21], но сейчас так почти никто уже не говорит. Многие примеры из словаря Греча, приведенные выше, тоже связаны с изменением орфоэпических норм («пастет», «наизуст», «волкан» и др.). И, конечно, ударения во многих русских словах подвижны, и даже самые грамотные носители языка часто в них сомневаются и говорят то так, то эдак но на коммуникацию это почти не влияет. Можно говорить то «обле́гчить», то «облегчи́ть»  и все всё поймут.

При этом вряд ли кто-то скажет «книга́» или «те́лефон»  а если и скажет, это будет однозначно расценено как ошибка, которую никакими изменениями языка оправдать не получится.

Следом по шкале языковой устойчивости идут некоторые аспекты грамматики. Хотя в целом грамматика меняется медленно, существуют некоторые ее области, которые трансформируются быстрее других.

Например, род некоторых существительных. «Кроссовок» или «кроссовка»? «Туфель» или «туфля»? «Красивый тюль» или «красивая тюль»? «Шампунь»  он или она? А «мозоль»? И, конечно, тут не обойтись без многострадального «кофе». На всякий случай: сейчас считаются правильными «кроссовка», «ту́фля», «красивый тюль». «Шампунь»  он, а «мозоль»  она. Ну а вопросу о «кофе» будет посвящен целый раздел 6 главы[22].

Орфография же и пунктуация с естественным развитием языка связаны весьма опосредованно. Письменность это изначально искусственный конструкт, специально созданный для записи речи, поэтому и про нарушения норм орфографии и пунктуации далеко не всегда можно сказать: «Это просто язык меняется!» Правила и нормы в этих сферах, конечно, тоже иногда трансформируются вслед за языком, но совсем не радикально и довольно медленно.

Любая условная система знаков обязательно должна быть унифицирована для того, чтобы ею было удобно пользоваться. Представьте, что будет, если, например, дорожные знаки нарисуют «как хочеца», без единообразия. Последствия ошибок на письме, разумеется, не столь катастрофичны, но на качество коммуникации, на отношение к пишущему и даже на скорость чтения влияют существенно.

Однажды я провела со своими учениками эксперимент: попросила их прочесть два небольших текста похожего стиля и объема, только один был написан грамотно, а второй с многочисленными орфографическими и пунктуационными ошибками. Мы засекали по секундомеру, сколько времени потребуется на чтение каждого из них, а затем сравнивали результаты. Так вот: на чтение текста с ошибками у детей уходило времени примерно в полтора, а то и в два раза больше. Вопроса, зачем нужно учить правила, у них больше не возникало.

* * *

Да, иногда сложно отличить настоящее изменение нормы от банальной ошибки.

Как разобраться, где развитие языка, а где его коверканье? Для этого нужно знать, какие области языка мобильны, а какие консервативны, понимать, что соответствует языковой логике, а что нет. А чтобы развить такого рода чутье, нужно интересоваться лингвистикой и иметь примерное представление об истории языка, в том числе об истории изменения его норм. И, конечно, читать грамотные тексты и качественную литературу, а не комментарии в соцсетях в стиле «фуу прескректевизм».

Эта книга во всяком случае, первая ее часть попытка пройти между молотом и наковальней, между пуризмом и отрицанием норм.

Конечно, как и у всех, у меня есть личные языковые симпатии и антипатии, и полностью скрыть их мне вряд ли удастся, ведь я человек, а не база данных. Но я постараюсь быть объективной а насколько у меня это получится, судить вам.

Глава 2

В Выхино или в Выхине? Разбираемся, почему слова перестают склоняться

Сейчас вам покажется, что я слишком далеко отхожу от поставленного в заголовке вопроса. Но на самом деле я просто хочу ответить на него максимально полно, так что не торопитесь с выводами и просто следите за ходом мысли.

Сравните два предложения с одинаковым содержанием на русском и на английском:


В коробку спряталась маленькая кошка.

A small cat hid in a box.


В них по-разному выражены грамматические значения (которые помогают нам понять сообщаемое): род, падеж, число и так далее.

В русском предложении:

 окончание у в слове «коробку» выражает значение женского рода, винительного падежа и единственного числа;

 суффикс -л- в глаголе «спряталась» указывает на прошедшее время;

 окончание а там же на женский род и единственное число из-за согласования со словом «кошка»;

 приставка с- придает значение совершенного вида: то есть действие уже произошло, кошка уже залезла в коробку. Если убрать приставку, то получится, что кошка «пряталась»  искала место, еще не выбрала, куда именно будет прятаться;

 постфикс сь показатель возвратности глагола: так мы понимаем, что кошка сама залезла в коробку, а не кто-то ее туда посадил;

 окончание ая в прилагательном указывает на именительный падеж, единственное число и на женский род из-за согласования со словом «кошка»;

 окончание а в слове «кошка» выражает значение женского рода, именительного падежа и единственного числа.

Видите, как много грамматических значений «зашито» внутри слов в русском языке? А порядок слов имеет второстепенное значение мы могли бы сказать: «Маленькая кошка спряталась в коробку», и смысл бы не изменился.

А в английском предложении внутри слова выражено разве что значение однократности и прошедшего времени глагола hid (кошка один раз спряталась, это случилось в прошлом), да единственное число существительных cat и box (при помощи нулевого окончания)  и, собственно, все. А вот падежей и грамматического рода в английском языке нет. Зато есть строгий порядок слов (если вы скажете «In a box hid a small cat», вас, может быть, и поймут, но сочтут неграмотным). С возвратностью глагола здесь тоже туго: hide это ведь и «прятаться», и «прятать». Но смысл фразы мы все равно понимаем просто благодаря другим языковым механизмам.

Такие противоположные способы выражения грамматических значений принято называть синтетизмом и аналитизмом, а языки соответственно синтетическими и аналитическими.

Аналитические языки это языки, в которых грамматические значения выражаются главным образом вне слова: с помощью порядка слов, интонации, предлогов, артиклей, вспомогательных глаголов и так далее. К преимущественно аналитическим относится, например, английский язык.


В синтетических языках грамматические значения выражаются в основном внутри самого слова например, с помощью разветвленной системы окончаний и некоторых других частей слова. К такому типу языков относится и русский.

Нельзя сказать, что синтетические языки «лучше», «богаче» аналитических или наоборот. Просто это разные типы систем. Более того, языки могут переходить из одной системы в другую.

Так произошло с английским, где еще тысячу лет назад были и падежи, и грамматический род.

Возможно, когда-нибудь это произойдет и с русским. По крайней мере, сегодня в нем явно видна тенденция к аналитизму.

Тенденция к аналитизму

Некоторые области русской грамматики обнаруживают явный сдвиг от синтетизма к аналитизму.

Например, числительные начали явно терять склонение. «С 5678 рабочими»  как это выговорить? То есть можно, конечно, сказать «с пятью тысячами шестьюстами семьюдесятью восемью», но кто об этом знает, кроме филологов и школьников, натасканных на ЕГЭ? В реальности люди путают даже склонение относительно простых числительных и все чаще говорят, к примеру: «Скидки больше пятиста рублей» (нормативно «пятисот»). А в некоторых конструкциях склонять числительные даже никому и не приходит в голову. Например, уже никто не скажет, что мороженое продают «по пяти рублей»,  и не только потому, что таких цен давно нет, но и потому, что числительное в этой конструкции застыло в другой форме «по пять рублей». Но у классиков вы можете легко найти подобные употребления[23]:

Назад Дальше