За что? повторяла я сквозь рыдания, зная, что не получу ответа.
Устав от слез, вынесла раскладушку в коридор, сдвинула палас к стене и постелила себе прямо на нем.
Той ночью она пришла в первый раз. Несмотря на лекарство, я не могла заснуть, просто лежала, закрыв глаза, и вдруг услышала, как отворяется дверь. Дернулась, словно от удара, тетя Люба стояла у стены, отчетливо рисуясь в слабом лунном свете. Я с ужасом глядела на знакомое лицо, понимая, что давно ждала ее появления. Она двинулась, я сдавленно закричала и провалилась во мрак.
Очнулась утром на зов будильника, включила лампу в изголовье, глянула на дверь закрыта. Ничего, что напоминало бы о визите, лишь перевернутая чашка рядом с матрасом и темное пятно от воды на паласе.
В обеденный перерыв я пошла в агентство недвижимости и оставила заявку на продажу квартиры. А ночью тетя Люба пришла вновь, несмотря на удвоенную дозу снотворного. Она так же стояла у стены, потом спросила с издевкой:
Что, христианкой заделалась? По церквам ходишь? Думала водичкой от меня избавиться? Зачем мебель продала? Ты ее заработала? Цепочку свою небось сохранила, а мое по ветру?
Мне хотелось объяснить, что цепочка единственный подарок родителей стоит совсем недорого, но отчего-то я знала, что не должна отвечать, и лежала, скованная ужасом, и лишь когда она шагнула ко мне, хрипло закричала и вновь отключилась.
Меня вырастили атеисткой, я никогда не верила ни в духов, ни в призраки, и теперь в голове словно молотком стучало: этого не могло быть, этого вообще не бывает. Однако я до деталей помнила ночные события и не могла найти им объяснения. Мой природный рационализм восставал против виденного, и одновременно я чувствовала, что скоро тетя Люба до меня доберется, с каждой ночью приближаясь на шаг. Почему она могла сделать за ночь лишь шаг, почему не придушит сразу, я не могла объяснить: возможно, она имела власть надо мною только когда я бодрствовала, а могло быть и так, что она растягивала удовольствие. С другой стороны, если ее сила кончалась, едва я теряла сознание, значит, она являлась плодом фантазии, галлюцинацией? В общем, я посылала отчаянные сигналы «SOS», пытаясь хоть в чем-то обрести опору, но не находила ее. Наверно, именно так сходят с ума.
Я двигалась как сомнамбула; на работе считали, что я слишком тяжело переживаю смерть родственницы, советовали взять отпуск и посидеть дома, но я и подумать об этом не могла с меня хватало и ночных бдений. Я пыталась переключиться на работу, иногда это на короткий срок удавалось, однако незаметно я вновь и вновь возвращалась в заколдованный круг своих проклятых вопросов. Да и куда от них можно было укрыться?
И снова ночь, и проглочены две таблетки, и снова я цепенею от страха под одеялом в ожидании незваной гостьи. На этот раз дверь не скрипнула тетка беззвучно отделилась от стены и засмеялась:
Думаешь, таблетки помогут? Конечно, если примешь все разом. Что молчишь? Ничего, недолго осталось, скоро сороковой день
Она протянула руку, и через не могу, через паралич воли я закричала. И снова все кончилось.
Так я узнала отпущенный мне срок жизни. О какой работе может идти речь в подобной ситуации? Я сидела за компьютером, уставившись в очередную рукопись, пока Ольга Андреевна не подвела меня к вешалке:
Домой. С завтрашнего дня отпуск. Отдохните, постарайтесь прийти в себя. Статью я передам Наталье Михайловне.
Домой. Это у других дом, а у меня камера смертника. Однако на улице было так холодно, что пришлось брести к станции метро.
На этот раз взбунтовался замок: дверь решительно не желала открываться. Такое случилось впервые: я пыталась повернуть ключ, но он не слушался ни направо, ни налево. Когда я сражалась с замком, на площадку выглянула Ханифа:
Не получается? Дай, я.
Под ее рукой дверь открылась тотчас.
Спасибо. Я уж думала за слесарем идти.
А ведь я тебя караулю: сегодня девять дней, я приготовила, пойдем посидим.
Во время нашего разговора балованный Ханифин кот Барсик бочком, бочком просочился мимо меня в приоткрытую дверь. Он был страшно любопытным и, когда совал нос к нам, получал за это от тети Любы по полной программе: та восхищалась животными лишь у телеэкрана.
Куда ты, бессовестный! запоздало воскликнула Ханифа. Совсем от рук отбился, не слушается.
Ничего, мы сейчас вместе вернемся. Спасибо вам, я только сумку кину.
В этот момент раздался дикий кошачий вопль, и Барсик метнулся через лестничную площадку к себе, шерсть на нем стояла дыбом. Ханифа посмотрела ему вслед и прикрыла мою дверь:
После занесешь. Пойдем.
Я с готовностью шагнула за ней.
Раздевайся. В ванной клетчатое полотенце для рук. А потом сюда.
Стол Ханифа тоже накрыла на кухне.
Суп ешь, с бараниной, полезный. А то ты совсем плохая стала, приговаривала она, окружая мою тарелку полукольцом всяких плошечек с соленьями и маринадом.
Ну, помянем.
Мы выпили по стопочке водки, и меня повело почти сразу; я налегла на суп, но это не помогло, к концу ужина меня катастрофически развезло. Ханифа смотрела так жалостливо, что я не смогла проглотить подступившие слезы.
Ну поплачь, поплачь Ерунда какая-то творится: Филипповна со второго этажа говорит, ты не спишь ночью, ходишь, стулья двигаешь. Я думаю: как так, ведь ты всю мебель продала, что двигать? А она свое: двигает, кричит даже.
Мысли в голове путались, однако я понимала, что не должна ничего рассказывать, и только плакала. Ханифа горестно покачала головой:
Что же ты делать-то будешь?
Квартиру хочу поменять.
Это хорошо, это конечно, а пока, может, у меня поживешь? Комната пацанов свободная, они на сборах.
Я покачала головой.
Почему? Боишься? Ты за меня не бойся, я же мусульманка, другой веры. И не узнает никто, что ты у меня, а то ведь и не поменяешь, как худая слава пойдет.
Ко мне вон даже Барсик не подходит.
Кошка, мозгов мало. А человек понимать должен. И чего ей неймется? Очень беспокойная была, земля ей пухом. Да тебя, я вижу, совсем сморило. Пойдем, постелю.
Когда я проснулась, было светло; я прикинула, что проспала часов десять, без таблеток и кошмаров. Огляделась такая странная комната, словно из далекого детства: две металлические кровати, подушки в белых наволочках, Шифоньер с большим зеркалом, и по сторонам стола два стула. Тем не менее пестренькие занавески на окнах делали ее уютной. Славная комната, спокойная, безопасная. И тут же поежилась под одеялом: непременно следовало наведаться домой, этого совсем не хотелось, но у меня не было с собой даже зубной щетки.
Я тянула, сколько могла: позавтракала Ханифы не было дома, но на столе стояла тарелка со свежими пирожками сполоснула чашку, постояла перед старым зеркалом. Действительно плохая стала. Потом тряхнула головой, сказала вслух «пора!» и шагнула за дверь. На этот раз замок вел себя прилично, я сложила в пакет необходимые вещи и зашла на кухню взять продукты из холодильника. Когда я укладывала их в хозяйственную сумку, за спиной раздался грохот. От неожиданности я присела, оглянулась на полу коричневые черепки керамической вазы, что стояла на одном из шкафов.
Я не стала задерживаться, точнее, испарилась из квартиры в минуту. На Ханифиной кухне под ярким китайским календарем отдышалась, посидела, подумала, решила выйти на улицу, однако вновь почувствовала необъяснимую слабость, прилегла прямо поверх пикейного покрывала и заснула. Да как! Ханифа разбудила меня лишь к ужину. Есть почему-то не хотелось, тянуло опять в постель. Было неловко перед хозяйкой, но я ничего не могла с собой поделать, глаза слипались, и я вновь отключилась.
На следующий день я сказала себе: все, хватит, берись за весла. Привела себя в более-менее божеский вид, подкрасила губы. Господи, как тетя Люба издевалась над моими попытками выглядеть по-человечески!
Опять мажешься? Зря стараешься: поматросит и бросит.
А кто поматросит? Я никогда ничего ей не рассказывала, она даже о Леше не знала, но этот припев я слышала столько раз, что, кажется, поверила в него. Не из-за того ли Стоп, об ушедших ничего, кроме хорошего.
Я бродила по городу целый день, заходя в магазины, что встречались на пути. Несмотря на горячее желание тети Любы превратить меня в некий средний род, я все же осталась существом женского пола: любила помечтать, мысленно примеряя на себя то костюм от Ральфа Лорена, то блузку от Нины Риччи, то норковую шубейку. И, естественно, благоухала при этом продукцией Диора выходило замечательно. Этакие фантазии в стиле блюз. Мой спортивный облик объяснялся одним зарплатой; под брюками не видны ни заштопанные колготки, ни ботинки, которые носишь пятый сезон. Брюки всегда были черными, когда они занашивались до полного непотребства, я покупала другие того же цвета, чтобы тетка не заподозрила подмены я всячески стремилась избегать конфликтов. По этой же причине основная гамма моей одежды была черно-бело-серой, то есть до крайности изысканной и безмерно мне опостылевшей. Одно и то же изо дня в день, из года в год, четко очерченный всяческими «нет» и «ты не можешь себе этого позволить» круг, который, как уверяют психологи, в конце концов обеспечит вялотекущую шизофрению. Мышиное существование и вечные мечты о радужных крыльях опасное соседство.
Яркая афиша частной галереи звала на выставку акварели, но и это заманчивое двухсотрублевое предложение было мне пока не по карману: судя по всему, моя планида занимала незавидное положение в небесной иерархии, поэтому рассчитывать следовало лишь на бесплатные развлечения.
Когда мы сели ужинать, Ханифа вдруг вспомнила:
В твоем ящике бумага какая-то.
Реклама, наверно, вечно проспекты засовывают.
Что же ты не ешь ничего? На работе обедала? Так это уж давно.
Я что-то промямлила, соображая, что с утра потребила лишь пирожок да чашку чая. Есть не хотелось совершенно, однако из уважения к кулинарным способностям Ханифы пришлось все же одолеть пару оладий со сметаной, и, чтобы прервать ее сетования по поводу моего никудышного аппетита, я спустилась к почтовым ящикам. За синей металлической дверцей лежала короткая записка: «Зайдите на почту». Я показала ее Ханифе:
Может, Оля деньги прислала?
Извещение бы оставили, возразила моя хозяйка.
Справедливое замечание. Но тогда что же там? Но час для визита в почтовое отделение был слишком поздний, и я решила наведаться туда утром «перед работой» мне не хотелось рассказывать трудяге-Ханифе об отпуске, как-то неловко было.
Телеграфная барышня, вручившая мне коричневатый бланк, почему-то отвела глаза; я поблагодарила ее и разорвала бумажную скрепу. Текст был такой неожиданный, что вначале я ничего не поняла: «Во вторник седьмого умерла бабушка тетя Рита похороны десятого Дима». Я с трудом продиралась сквозь пропущенные знаки препинания к смыслу, осев у стола и не отрываясь от плохо пропечатанной строчки из одних заглавных букв. Господи, что я рассиживаю, в аэропорт надо!
Я разыскала Ханифу, прочитав телеграмму, та только руками всплеснула:
Да что же это на тебя все валится!
По телефону мне объяснили, что все рейсы на Новосибирск ночные, и я заметалась между двумя квартирами, собираясь в дорогу. Пересчитала наличные очень негусто, самолетом в оба конца не осилить, открыла компьютер цены на железнодорожные билеты были сумасшедшими, хватало только на плацкарту, а ведь еще и на похороны следовало дать: Оля говорила, что едва перебивается. Опять выручила Ханифа: все те же две пятитысячные бумажки вновь оказались в моем кошельке.
Надолго задержишься?
Не знаю, скорее всего, вернусь после девяти дней.
Голова была пустой. Я припомнила, как Оля говорила, что мама простудилась. Как же она недоглядела? Закрутилась, наверно.
***
Мой рейс был самым дешевым, но и самым неудобным, почти два часа пришлось провести в Толмачево, дожидаясь рассвета. На улице мело: десятое ноября в Сибири это уже зима. На автобусе доехала до вокзала, потом минут двадцать ежилась на площади под порывами ледяного ветра пока не подошла маршрутка. Когда вышла на родной Богданке улице Богдана Хмельницкого от слабости закружилась голова.
Дверь открыла сестра, она в недоумении глядела на меня несколько секунд, явно не узнавая, потом охнула, отступая назад и впуская меня в квартиру. Мы обнялись.
Как же ты без звонка?
Телефон испортился, я не решилась сказать, что последние дни жила не дома.
А-а, то-то я полчаса потела впустую, пришлось телеграмму давать. Да ты раздевайся, проходи. А я и в глазок не глянула, думала, это Славка.
В комнате я удивленно огляделась:
Как у тебя здорово!
В прошлом году капитальный ремонт делала, так заодно и мебель поменяла. Пойдем завтракать.
На плите уже кипел чайник.
Она повела меня на кухню по квартире, в которой я прожила полжизни и которую сейчас не могла узнать. Я с готовностью ахала во всех положенных местах, ни минуты не покривив душой.
А где все?
Славка у себя, Михаил у Димки с машиной что-то. Ты же не знаешь: мы им по квартире купили, каждому по двухкомнатной, и по машине, тоже каждому. Да ты ешь.
Честно говоря, после октябрьского разговора я представляла себе их жизнь несколько иначе, и, сидя за столом, заставленным всякой всячиной, даже растерялась.
Тебе кофе или чай?
Лучше кофе, я в самолете совсем не спала, боюсь, к похоронам развезет.
Тогда лучше чай, ты приляг в материной комнате, похороны только в два. А наговориться мы успеем, ты ведь на девять дней останешься, да?
Я кивнула. Сестра была старше меня на восемь лет и всегда верховодила.
Похороны из больницы?
Не сюда же было везти. А ты откуда хоронила?
Я урну с собой привезла, думала, устроить всех в одной ограде будет правильно.
Пожалуй, да. Только не сейчас, позднее, когда памятник ставить будем. Там еще куча бумаг потребуется.
Я все подготовила.
Молодец, какая предусмотрительная, на тебя и не подумаешь. Ой, да ты уже хороша. Пойдем.
Я покорно поплелась за нею и отключилась, едва коснувшись подушки. Потом были похороны никого из знакомых, только мы впятером да похоронная команда. Вернувшись с кладбища, сели за стол; после первой рюмки меня повело, я пыталась есть, но в конце концов вышла на кухню и заплакала. Вскоре туда же зашел покурить Славик, мой старший племянник.
Что это ты, теть Рит? Жалко, конечно, но что поделаешь.
Как же так, Славик, как же так? повторяла я в отчаянии. Ни Фроловых, ни Елисеевых, ни Дорогиных? Они что, одичали? Ведь столько лет вместе, на одном заводе и никого Тебе пока не понять
Он щелкнул зажигалкой, затянулся:
А-а, так это мать никому не сказала. А то набежит всяких на дармовщину: теперь народ не промах.
От неожиданности у меня даже слезы кончились; Славка стоял передо мной спокойный и уверенный, и я растерянно пробормотала:
Ну, если так, тогда что же Тогда ладно
Он снисходительно похлопал меня по плечу:
Все там будем. Живи, пока живется, загасил сигарету, приобнял меня и повел обратно к столу.
В тот вечер я сделала много открытий: оказывается, Ольга уже почти семь лет занималась торговлей брюками и регулярно летала в Китай контролировала их производство.
Вот так, считай, челноком. Думаешь, легко?
Что ты, я понимаю, но как же ты одна?
Мои лбы крутятся с запчастями, у них вроде хорошо пошло. А кто бы подумал, что из Мишани такой помощник получится? Везет пока. Перед самым кризисом думали даже магазин расширить, да слава богу не успели. Сейчас дела выправляются помаленьку, держимся. Видишь, как страна пуп надрывает, не то что вы там, в Москве.