Дорога пролегала по побережью, позволяя наслаждаться видами Делмара. Город, построенный из ракушечника и туфа, походил на цитрусовый сорбет, тающий под солнцем: молочно-лимонные дома перемежались с красно-оранжевыми, как мякоть грейпфрута, зданиями с купольными крышами, а если взгляду становилось горячо, можно было полюбоваться искрящейся синевой моря.
Панорама резко сменилась, когда автомобиль свернул в один из кварталов и остановился рядом с необычным строением, затаившимся в глубине улицы. Внешне оно больше напоминало уютную дачу на побережье, нежели контору столичного дельца. Фасад, увитый плющом, балкон и широкие арочные окна все здесь было преисполнено уюта и праздной лености, явно не пытаясь продемонстрировать статус столичного домографа.
Внутри здание тоже сохраняло домашнюю атмосферу. Вместо кабинетов комнаты, заставленные деревянной мебелью и застеленные мягкими коврами, благодаря которым эхо, свойственное всем официозным заведениям, поглощалось. Флори не могла отделаться от ощущения, что без спроса заявилась в чужой дом и нарушает размеренную жизнь его обитателей.
Они поднялись на второй этаж, в кабинет Ризердайна. Казалось, что все пространство заполнено бумагой: рулонами чертежей и книгами на полках, схемами неизвестных механизмов и городскими картами на стенах, а также сшитыми в объемные стопки документами и ворохом запечатанных конвертов на столе.
Флори украдкой посмотрела на Рина, чей кабинет был образчиком официоза и безупречного порядка. Еще вчера она задавалась вопросом, почему студенческая дружба домографов оборвалась, но ответ наглядно предстал перед ней в ту секунду, когда Рин застыл, будто увидел нечто ужасное, а Ризердайн, ничуть не смутившись, принялся рыться в бумагах, что-то выискивая. Они были слишком разными: талантливый клерк и талантливый изобретатель каждый из них занял предназначенное ему место и преуспел. С привычкой делать все по правилам Рин никогда бы не решился пойти против устоявшейся системы, а такой человек, как Ризердайн, вряд ли снискал бы признание и успех в Пьер-э-Метале: этот жесткий город перемолол бы его металлическими зубами и задавил каменной громадой смелые идеи.
Визит в контору оказался не ознакомительной прогулкой, а рабочей необходимостью. Забрав документы, они не стали задерживаться и отправились на стройку, где их ждали другие дела. Флори знала Ризердайна всего лишь сутки, но уже уяснила, что он ничего не делал просто так; во всем был смысл, скрытая цель, продуманность. Он принадлежал к тем людям, которые даже чаю не выпьют, если не видят в этом пользы или дополнительной выгоды. Все в его жизни казалось подчиненным этому правилу.
Выбравшись из плена желто-оранжевых улиц, они проехали вдоль синего побережья, затем нырнули в черную пасть тоннеля и оказались в другой, зеленой, части города. По дороге, петляющей под куполом листвы, автомобиль забрался в гору и свернул к площадке, огороженной металлическими щитами, скрывающими недостроенный дом. Они обошли его со всех сторон, отмечая ровную кладку камня без единой щели, сложную конструкцию крыши-луковицы и глухие черные окна. Ризердайн не успел объяснить, в чем особенность этого безлюдя, прерванный внезапным появлением Илайн. Комбинезон, запачканный пылью, и закатанные рукава рубашки говорили о том, что домтер отвлекли от работы.
Не думал, что ты здесь, вместо приветствия сказал Ризердайн.
Вот как? Брови Илайн изумленно подскочили и спрятались под длинной прямой челкой. У нас сегодня занятие, а у вас, как вижу, очередная прогулка?
В ее голосе слышались враждебные нотки. Она метнула взгляд в сторону Флори, словно считала ту главной виновницей всеобщего безделья.
Мы решаем вопрос о перевозке.
Хочешь отдать им безлюдя?
Нужно обезопасить самые ценные экземпляры. На случай, если ситуация ухудшится, неохотно пояснил Ризердайн. Кажется, он жалел о том, что ему пришлось раскрыть планы.
Немыслимо! фыркнула домтер. И вот так легко ты позволишь увезти свои изобретения?
Послушайте, Илайн, примирительным тоном начал Рин, все мы здесь, чтобы помочь безлюдям.
Сомневаюсь, что вы представляете масштаб проблемы! прищурившись, ответила домтер и наверняка продолжила бы линчевание заезжих гостей, если бы Ризердайн не вмешался.
Ила? В одном его слове звучали и строгость, и предупреждение, и просьба.
Не смотри на меня так, будто собираешься отчитывать. Ее губы искривились, и темная помада лишь подчеркнула эмоции на молочно-белом лице.
Она замолчала, но весь ее вид по-прежнему выражал несогласие с тем, что затеял Ризердайн, а Флори продолжала ловить на себе жалящие взгляды красноречивее слов.
Они обсудили прочность конструкции и детали перевозки. Вместе с домом следовало перемещать и слой почвы под ним; так растения пересаживали в новый горшок вместе с грунтом, где оно выросло. Объяснение Ризердайна явно предназначалось Флори, среди присутствующих она была единственным новичком. Илайн не удержалась и презрительно фыркнула, как отличница-всезнайка, в присутствии которой невежде объясняют очевидные вещи.
Внутри безлюдь представлял собой только голые стены, но уже начинал проявлять признаки жизни в хартруме, расположенном на чердаке. Чтобы попасть туда, следовало забраться наверх по веревочной лестнице, свисающей из дыры в потолке, где в будущем должны были появиться крепкие ступени.
Преодолеть препятствие оказалось не так просто, и Флори окончательно укрепилась во мнении, что ее летящие юбки и платья совсем не годятся для работы. Зато одежда Илайн была подобрана идеально, каждая мелочь продумана: рукава рубашки легко закатывались, если мешали, комбинезон имел множество карманов, кожаные браслеты на запястьях позволяли носить с собой арсенал склянок и пузырьков, а удобные сандалии фиксировались на ногах. Рядом с опытной домтер Флори чувствовала себя ребенком, что из любопытства полез куда не следовало. Минуты позора повторились, когда пришлось слезать обратно и сражаться с вихляющей лестницей. Флори так отчаянно цеплялась за канатные перекладины, что натерла ладони, и кожа на них зудела, словно от ожога.
Закончив осмотр, они оставили безлюдя в покое. В автомобиль забрались все четверо, поскольку Илайн попросила подбросить ее до Рыбьего проулка. Улицы Делмара носили «морские названия», и если местные уже привыкли к этому, то для приезжей Флори эти хитросплетения рыбьих проулков, коралловых тупиков, жемчужных набережных и корабельных улиц казались нелепицей.
Из-за вынужденного крюка дорога затянулась, и Флори погрузилась в долгие размышления. Она пыталась понять, зачем вдруг понадобилось вывозить безлюдей из Делмара. Что должно угрожать безлюдям в столице, чтобы они искали спасения во враждебном Пьер-э-Метале? Флори хотела спросить, как Рин собирался защищать столичных безлюдей, если не мог гарантировать сохранность собственных домов. Ей хватило такта не озвучить вопрос при всех, но не хватило воли, чтобы перестать думать об этом остаток дня, даже перед сном.
Сидя у распахнутого в ночь окна, она слушала далекий шум волн и уверяла себя, что должна предупредить Ризердайна. Пьер-э-Металь не был для его безлюдей безопасным убежищем.
Ее отвлек стук в дверь, и Флори невольно скользнула взглядом по циферблату часов, отметив, что время уже позднее. Еще больше она удивилась, когда обнаружила на пороге Рина, да еще и в непривычном для него виде: ворот на рубашке был небрежно расстегнут, обычно прилизанные волосы слегка растрепаны, взгляд блуждающий, неспокойный.
Что это с вами? не удержавшись, спросила Флори.
Мы можем поговорить?
Едва она кивнула, он шагнул ей навстречу, оттесняя обратно в комнату, а после решительно закрыл за собой дверь. Ошеломленная таким напором, Флори замерла, наблюдая, как Рин шарит по карманам.
Список заданий, объявил он, протягивая ей бумажку. Ризердайн считает теорию пустыми словами, но у меня другой подход. Поэтому, пожалуйста, не рассказывайте ему об этом, продолжал Рин, пытаясь скрыть неловкость. Он не привык просить у нее. Уж так получилось, что их общение всегда сводилось к тому, что это он делал Флори одолжения, а не наоборот. Не хочу, чтобы вы стали мишенью в борьбе наших взглядов.
Сохраняя невозмутимое молчание, она развернула листок: мелкий убористый почерк, такой аккуратный и ровный, что казался машинописным, позволил вместить на одной странице внушительный перечень поручений.
Спасибо. Почитаю утром. Флори надеялась, что после этого Рин уйдет, но он продолжал стоять перед ней, нервно потирая пальцы и щелкая суставами. Что-нибудь еще?
Втайне она надеялась получить извинения за вчерашний инцидент за ужином. Однако сказанное Рином оказалось вовсе не тем, что ожидала услышать Флори.
Должен дать вам один совет, голос его вновь сделался ровным и серьезным. Пусть вы на меня и обиделись тогда, за ужином, но не обратили внимания на суть замечания. Вам приходится сложно, Флориана, потому что безлюди не реагируют на вас.
Намекаете на то, что я одинока? с вызовом спросила она.
Прямо об этом говорю, ничуть не смутившись, продолжал Рин. Вы должны подумать о будущем. О том, что может облегчить вам работу.
Столичные безлюди не реагируют на безодиночество, возразила Флори.
А вы уже планируете переехать в Делмар? Одним хлестким вопросом он разрушил ее решимость.
Флори хотела поспорить, заявить, что в будущем безлюди Пьер-э-Металя смогут стать такими же ручными, как в столице, но вовремя осеклась. Это было лишь ее наивным желанием, надеждой на изменения, к которым сами домографы не стремились. Рин не собирался признавать превосходство идеи Ризердайна, а тот не торопился раскрывать профессиональные секреты.
Я намерена вернуться в Пьер-э-Металь.
Тогда настоятельно рекомендую прислушаться к моим словам.
То есть советуете мне поскорее обзавестись возлюбленным?
Скорее желаю вам счастья. Рин мягко коснулся ее руки. Совсем несвойственный, слишком личный для него жест.
Флори вздрогнула от прикосновения и укола обиды. Какое право он имел указывать, что ей делать со своими чувствами, как смел говорить об отношениях, словно о рабочей обязанности, как вообще мог рассуждать об этом, когда сам поддерживал Протокол, согласно которому лютенов обрекали на одиночество и казнили за нарушение правил. Слова комком встали в горле, а она так и не решилась их произнести. Ее бесцветное и холодное как лед «спасибо» поставило точку в разговоре. Рин, сама любезность, поспешил уйти, но в дверях его настиг оклик.
И на будущее, господин Эверрайн. Флори поймала его взгляд: пытливый, цепкий, внимательный. Ей хотелось увидеть, как меняется выражение его лица, когда Рин поймет смысл того, что она собиралась сказать: Больше никогда не вламывайтесь в комнату, куда вас не приглашали. Это невежливо.
Она захлопнула дверь перед его носом, не позволив объясниться. Если Эверрайн полагал, что только ему можно манипулировать чужими чувствами, он глубоко заблуждался.
Глава 3
Дом, где торжествует ум
Офелия
Самой бестолковой вещью на свете, которую Офелия встречала, была почта в Хоттоне. Учились здесь местные, писем им никто не присылал. Тем не менее почта существовала. Небольшое строение, напоминавшее скорее будку сторожа, разместили у самой ограды, чтобы принимать письма, не пуская посторонних на закрытую территорию. За безопасностью здесь следили тщательно, и у Офелии нет-нет да закрадывалось подозрение, что Хоттон не учебное заведение, а крепость с заключенными. Школу-пансион основал благотворитель Гилмор Хоттон. Десятилетия спустя управление перешло в руки его внуку Эдмонду Хоттону. Он изменил порядки и превратил школу в закрытое сообщество для избранных.
Заполучив ярко-синий конверт, Офелия нетерпеливо разорвала его и расположилась на ближайшей скамейке, чтобы прочитать письмо. Шла вторая неделя, как Флори уехала в столицу, но казалось, будто минула целая вечность. В письме сестра была немногословна, по большей мере описывая чудесные пейзажи Делмара, а в конце зарисовала горы, море и парусник. Получилось красиво как и все, что она создавала.
До начала вечерних занятий оставалась пара часов. Офелия надеялась, что успеет написать ответ и отправить его сегодня же, поэтому поспешила к зданию школы. Белокаменное, украшенное ажурной ковкой из бронзы, оно задумывалось праздничным и нарядным, о чем намекал девиз «Торжество ума, победа знаний», выгравированный на фронтоне, но в действительности возвышалось над всеми, точно заснеженная скала: древняя, грозная, неприступная. Офелия пересекла зеленую лужайку, залитую солнечным светом, и нырнула в тень портика, предваряющего вход. Ее шаги гулким эхом прокатились по длинной галерее с рядом колонн и утонули в общем шуме школы, когда двери распахнулись.
Во время уроков здесь царила такая тишина, что можно было услышать, как на стене в холле работает механизм больших часов. Они не звонили каждый час, как делали все подобные устройства с маятником, а оживали трижды в день, обозначая начало, середину и окончание учебного дня. Второй сигнал извещал о перерыве, и тогда вся территория становилась похожей на пчелиный улей: эхо разносило голоса, и создавалось впечатление, что в школе учится тысяча человек. На самом деле их было в несколько раз меньше, зато все как на подбор дети из уважаемых, знаменитых и богатых семей Пьер-э-Металя. А Офелия случайно оказалась рыбой, заплывшей в чужой пруд. Ей пришлось выдумать легенду о семье: они переехали издалека, как того требовали важные рабочие дела. Отчасти это было правдой, хотя несколько искажало истинное положение вещей. Врать о родителях Офелия не желала, а потому говорила просто «семья», не уточняя, что смысл этого слова отныне заключается в одном человеке. О богатстве она тоже предпочитала умалчивать и всякий раз смущалась, когда приходилось отвечать на каверзные вопросы хоттонцев: «А чем занимаются твои родители? Они землевладельцы или промышленники? Торговцы? Горъюсты? А дом у вас только один? А есть ли судно для водных прогулок?» и прочие беспокойства от несостоявшихся друзей. Судя по тому, что их интересовало больше всего, они собирались дружить не с самой Офелией, а с имуществом ее воображаемого благородного семейства. Впрочем, их расположение длилось недолго, до тех пор, пока не нашелся повод для насмешек.
В Хоттоне была принята школьная форма, и первую неделю Офелия прилежно носила ее, пока не узнала, что костюм предназначен для торжественных случаев. Этого ей никто не объяснил, зато девочки сразу высмеяли и пустили слух, будто школьная форма единственная одежда, в которой Офелии не стыдно появиться. В тот же вечер она спрятала костюм подальше в шкаф, с глаз долой. Пришел черед разноцветных льняных платьев ее любимых, сшитых мамиными заботливыми руками. Из одних она почти выросла, другие словно бы росли вместе с ней, третьи когда-то носила сестра и со временем перекроила для Офелии. Эти вещи были дороже, чем весь гардероб избалованных хоттонских девчонок. Потешаться над ней перестали, хотя и в подруги больше не набивались. Запятнанная насмешками, она уже не представляла для них интереса.