Вечером, когда взрослые приходили с работы, новоиспеченные школьники усаживались во дворе за длинным столом родители проверяли у своих чад домашние задания.
Ашотик, ишак карабахский, горячился темпераментный дядя Андроник и норовил отвесить подзатыльник своему отпрыску. Почему читать не знаешь? Что, трудно запомнить четыре буквы? Вот, смотри «ма» и «ма». «Мама» тут написано, понимаешь я твою маму ненавидел! «мама» написано. «Ишак карабахский» преданно смотрел отцу в глаза, нещадно тер остриженную «под ноль» голову, но никак не мог взять в разумение, как из двух отдельных слогов «ма» и «ма» получается слово «мама».
«Дядя Андроник, здесь букв только две: «м» и «а», пытался вмешаться Аркашка, но тут же получал энергичный отпор: «Слушай, малчик, не мешай-а, иды дэлом займис».
Через месяц Аркашка, отираясь возле первоклашек, свободно читал по складам, букварь знал чуть не наизусть, считал и запросто складывал двузначные числа. В январе первоклашки пошли на долгие зимние каникулы, уроки, к их радости, делать было не надо, а вот Аркаша загрустил привык уже, что после детского сада помогает своим товарищам по двору готовить домашние задания. В эти январские дни отец принес из магазина новенькую книжку в яркой обложке. Читать отец и мать любили, книг в доме было достаточно, но новая чем-то привлекла внимание мальчишки. Утром он проснулся чуть свет и с нетерпением ждал, когда родители уйдут на работу. Схватил книжку, прочитал на обложке: «Остров сокровищ», и снова юркнул под одеяло. «У меня горло болит», пожаловался он бабушке, когда та пришла собирать его в детский сад. Баба Сима, внука обожавшая, заглянула в его горлышко, нашла, что оно покраснело, и отправилась на кухню кипятить молоко и готовить своему любимцу гоголь-моголь, в который по случаю болезни добавила какао этот «праздничный» гоголь-моголь назывался у них в семье шоколадным и готовился нечасто.
Не все в этой первой своей книге понял маленький читатель, которому едва исполнилось четыре с половиной года. Но понял детским своим естеством, пусть пока еще и не осознанно, что книги переносят его в новый, неведомый, но такой прекрасный мир.
Детские книжки были ему теперь неинтересны, он их помнил наизусть. Стал читать запоем, хаотично, все, что было в их доме и в домах соседей. В голове его творился хаос и сумбур, сны ребенку снились фантасмагорические. В этих снах Арамис сражался на шпагах с Капитаном Сорви-голова, Евгений Онегин охотился в Аравийской пустыне на львов вместе с Григорием Печориным, а Павел Власов из горьковской «Матери» без ума влюбился в Миледи
Жизнь воспитательниц детского сада, куда ходил маленький Марков, изменилась в корне. Заняты они теперь были только во время завтрака и обеда. Все остальное время принадлежало Аркаше. Он пересказывал сверстникам прочитанное накануне, щедро разбавляя содержание книг своими фантазиями и домыслами. Кто знает, может, именно тогда и зародилась в нем эта неистребимая и всепоглощающая тяга к сочинительству
***
Беда пришла нежданно-негаданно. На семейном совете было решено, что хватит-де молодому человеку дурака валять, пора заняться делом. То бишь учиться музыке. И ладно бы на гитаре, на балалайке или, на худой конец, на гармошке. Так нет же, оглушили так оглушили. Отдали, подумать только, на скрипку! И еще этот старый дядька со смешной «бабочкой» под воротничком масла в огонь подливал и подливал: «Ах, у вашего ребенка идеальный слух, ах, какие у него музыкальные пальцы, ах, это, несомненно, будущий Ойстрах». Кто такой Ойстрах, Аркашка понятия не имел, но фамилия его чем-то пугала.
Соседи по двору добродушно посмеивались. Ну теперь нам в театр Навои (Большой государственный театр оперы и балета имени Алишера Навои в Ташкенте. прим. автора) ходить не надо. У нас в Безымянном свой театр: Аркашка будет играть, Бублик петь, а Валька танцевать. Длинноногая Валька уже тогда училась в хореографическом училище и твердо знала, а жизнью своей впоследствии и подтвердила, что станет балетной звездой мировой величины.
Самое обидное, что у юного Маркова и впрямь был совершенный музыкальный слух, невероятно тонкие, гибкие и длинные пальцы, одним словом, все, что необходимо будущему скрипачу. Он устраивал дома скандалы, закатывал истерики, несколько раз ломал скрипку, сбегал с уроков. И все равно в музыкальной школе был первым. Как потом первым стал в музыкальном училище, в котором оказался сам не понял как.
***
Аркаша учился в седьмом классе, когда в их школе решили к Дню победы поставить спектакль «Землянка Симонова». Режиссерская задумка была несложной. Школьники, переодетые в солдатские гимнастерки и сапоги, собирались в сделанной их же руками из фанеры и картона бутафорской «землянке», читали стихи и пели песни на стихи Константина Симонова. Декорации тоже изготовили собственноручно, военную форму предоставила воинская часть, шефствующая над школой. Репетировали с увлечением, стихи Симонова ребятам нравились. Они даже коллективное письмо написали Симонову, в котором благодарили его за выдающееся творчество и сожалели, что он больше стихов не пишет. Писатель ответил, даже попросил их сделать фотографии со школьного спектакля и прислать их ему. Аркашка давно, уже несколько лет, «марал бумагу», как называл он те невнятные то ли дневниковые заметки, то ли литературные наброски, которые потом оседали в нижнем ящике письменного стола. А тут, после того как он несколько раз перечитал письмо Симонова, его словно осенило. Достав чистую тетрадь, он принялся за работу и уже через несколько часов, ненадолго задумавшись, назвал сей опус так, как, собственно, назывался их самодеятельный спектакль «Землянка Симонова». Молодежную газету он, как тогда было положено всем школьникам его возраста, выписывал. Прочитав на четвертой странице адрес, отправился в редакцию. Не на шутку оробев, открыл первую же дверь и увидел просторную комнату, где за письменными столами сидели трое парней и две девушки. Все пятеро нещадно дымили сигаретами и чему-то весело смеялись.
Тебе чего, парень? поинтересовался тот, кто сидел ближе всех к двери. Глянул на смущенного мальчишку и, увидев в его руках несколько тетрадных листочков, прозорливо добавил: Не иначе как заметку принес. Ну давай, юнкор, проходи, не робей. Показывай свое творение. Присаживайся поближе. Меня Сергей зовут. А тебя?..
Недели через две мама, доставшая из почтового ящика газеты, увидела на первой странице молодежки надпись: «Аркадий Марков, ученик 7-го класса ташкентской школы». Заметка была малюсенькой, от его текста остался только заголовок. И все же он был счастлив. В этот день ему исполнилось четырнадцать лет.
Глава пятая
Жизнь изменилась кардинальным образом. Учителя недоумевали: как вчерашний отличник Марков скатился чуть не двоек. Все чаще и чаще слышал он окрик педагогов: «Марков, хватит витать в облаках, вернись в класс». Но он был не властен над собой. Не музыка и уж точно не школьные предметы заполняли его голову. В ней роились отдельные слова, фразы, целые страницы фраз, которые заполняли его сознание, да что там сознание все его существование. Он придумывал любую причину, чтобы сбежать с урока либо вовсе не пойти в школу. Садился в дребезжащий трамвай номер десять, который от его дома до редакции тащился это уже сотни раз было проверено и перепроверено ровно тридцать восемь бесконечно тянувшихся минут. Еще десять минут быстрой спортивной ходьбы: пятка носок пятка, и вот он уже оказывается в том прекрасном мире, насквозь пропитанном запахами табака, типографской краски, бумаги и еще чем-то таким необыкновенным, что называется волшебным словом редакция.
Здесь с ним не больно-то нянькались. Сергей Ормели, тот самый парень, к которому попала первая Аркашина заметка, объяснил школьнику, что любой материал надо начинать так, чтобы читатель первую фразу «заглатывал» и уже не мог оторваться до конца текста. Впрочем, относились к вихрастому мальчишке с симпатией, выдали удостоверение, отпечатанное на редакционном бланке, стали давать немудрящие задания и даже выписали за опубликованные заметки гонорар. Получать деньги на почту Аркаша отправился вместе с бабой Симой лицам, не достигшим шестнадцати лет, получать денежные переводы по советским законам не разрешалось.
К началу нового учебного года нужно было выпустить школьную стенгазету. Аркаша Марков был ее редактором. А тут вдруг выпускать газету отказался наотрез. На вопрос старшой пионервожатой, что случилось, Марков гордо ответил: «Я теперь пишу только за гонорары». Захоти старшая вожатая, и дурацкая эта выходка по тем «гуманным» временам могла бы юному зазнайке боком выйти, но, видать, девушка была доброй, не стала из этой глупой мухи политического слона раздувать.
***
Как-то раз, приехав в редакцию, Аркадий увидел в знакомом кабинете заплаканных девушек и двух хмурых парней. Пятый стол пустовал. В помещении царило мрачное молчание. К знакомым уже запахам явно примешивался еще какой-то, неприятно острый. Он не сразу сообразил, что это запах водки. Пристроившись в уголке, Аркадий соображал, что ему делать. С одной стороны, назрела острая необходимость срочно посоветоваться с Сергеем по поводу написанной минувшей ночью заметки, с другой было совершенно очевидно: сейчас не до него, видно, что-то произошло. По отдельным репликам вскоре стало ясно, что Юра Завацкий, чей стол сейчас пустовал, накануне утонул. В голове Аркашки роем проносились картины героической гибели журналиста, который утонул, спасая маленькую девочку, мальчика, инвалида, старика
Аркадий, а что ты всегда с этим футляром ходишь? У тебя там что, скрипка? вывела его из фантастических грез Рая, одна из сотрудниц редакции. И когда он молча кивнул, попросила: «Может, сыграешь нам что-нибудь».
Он действительно частенько приезжал сюда со скрипкой, потому что потом надо было отправляться на вечерние занятия в музыкальной школе. Футляр обычно старался пристроить в уголке, за книжными шкафами, где валялись старые газетные подшивки. Думал, так незаметно. Заметили, однако ж. Отказываться было неловко. Аркадий извлек скрипку, на минуту задумался что же им сыграть. Почему он выбрал «Чакону», одно из самых сложных произведений великого Иоганна Себастьяна Баха, он и сам объяснить не мог, так на душу легло. Его скрипка плакала и скорбела, «Чакона» пела о том, что жизнь продолжается, и страстно взывала к завтрашнему дню. Он даже не заметил, да и никто в кабинете не заметил, как неслышно отворилась дверь и на пороге столпились другие сотрудники редакции, привлеченные волшебными, чарующими звуками скрипки.
Когда Аркадий опустил смычок, к нему подошла Рая, поцеловала его в макушку и, глубоко вздохнув, сказала: «Ну на хера тебе эта блядская газетная жизнь? Бежал бы ты отсюда, пока не засосало» Он не понял, о чем она толкует, специально слова эти не запоминал, но вспоминал потом частенько. В одном только опытный журналист Раиса Могилевская ошиблась: к тому моменту, когда давала она юнкору тот мудрый совет, его, Аркадия Маркова, уже засосало. Он увяз в вязком газетном болоте в тот самый миг, когда, едва приоткрыв дверь кабинета, вдохнул в себя непередаваемый редакционный дух. Увяз, и долгие-долгие годы тонул, тонул и тонул, сладостно погружаясь в газетные топи все глубже и глубже.
***
Сборная СССР по баскетболу среди девушек выиграла чемпионат мира. В составе сборной была и наша школьница Таня Белова. Она учится в восемьдесят четвертой школе. Поедешь туда и возьмешь у нее интервью, наставлял Аркадия Сергей Ормели.
Честно говоря, я в баскетболе не сильно разбираюсь, промямлил Аркашка.
Ну хорошо, тогда поедешь в обсерваторию. Говорят, ученые через двести, а может, через пятьсот лет обязательно обнаружат новую планету. Подождешь, чтобы не прозевать, когда произойдет это историческое событие, и напишешь информацию тридцать строк.
Ну зачем вы сразу так, попытался обидеться Аркадий.
Зачем? А вот зачем. В популярной песенке фронтовых корреспондентов на текст твоего любимого Симонова есть такие слова: «Жив ты, или помер, главное, чтоб в номер материал успел ты передать». Понял? А раз понял полный вперед. И запомни, нет таких тем, в которых газетчик не разбирается. А если не разбираешься, то разберись. Некомпетентный журналист это нонсенс. Если не знаешь этого слова, загляни в словарь.
Машина времени
(Оглядываясь на будущее)
В Ташкент приехал звезда мировой эстрады итальянский певец Джанни Моранди. Зарубежные гастролеры Союз вообще не баловали, хотя, скорее всего, это Советский Союз не баловал их, дабы не развращать тлетворным влиянием Запада чистые души советских граждан. Как бы то ни было, а гастроли такой именитости, как Моранди, были событием для культурной жизни патриархального Ташкента. Узнав, когда у звезды репетиция, Марков приехал в концертный зал. Моранди с присущей всем итальянцам экспрессивностью метался по сцене, заламывал руки и, судя по энергичной артикуляции, гнусно матерился на родном языке. Переводчица, довольно субтильная особа, вяло переводила претензии певца какому-то местному толстяку, потевшему в черном габардиновом костюме, который он напялил, очевидно, по случаю встречи с иностранным гостем. Когда страсти улеглись, выяснилось, что всех дел-то было сдвинуть микрофон на полметра влево. Марков представился переводчице и сказал, что ему нужно взять интервью у приезжей знаменитости.
Ничего не получится, вяло отреагировала представительница «Интуриста». У него в Киеве какой-то скандал произошел с местными журналистами, что-то они о нем не так написали, и он сказал, чтобы до конца гастролей в СССР к нему ни одного журналиста на пушечный выстрел не подпускали.
Послушай, стал увещевать переводчицу Аркадий. Он иностранец, с него, как говорится, взятки гладки. Но ты-то наша, ты же должна понимать Тебя, кстати, как зовут?
Зовут меня Людмила, и я все понимаю, соглашалась переводчица, но у тебя своя работа, у меня своя.
Ты что, не поняла, я корреспондент самой главной нашей газеты и я должен взять у него интервью во что бы то ни стало.
Должен бери, индифферентно отреагировала Людмила. Только без меня. Я тебе вот что скажу. Он, этот Моранди, упертый, что осел. Ты его не переубедишь, не теряй времени. Я единственное чем могу помочь, так это дам тебе его фотографию, у меня есть слайд, и итальянский буклет о его творчестве, с переводом на русский язык. Только буклет потом верни, он у нас в одном экземпляре.
Ладно, спасибо и на этом.
Засунув в карман пиджака буклет и слайд, Аркадий вышел из зала, постоял минутку, задумавшись, задание было явно провалено: ни буклет, ни фотография актера живого интервью заменить не могли. Достал сигарету, но, пошарив по карманам, ни зажигалки, ни спичек не обнаружил. Возле служебного входа стояла сверкающая черным лаком интуристовская «Волга». За баранкой сидел молодой мужик, читал газетку. Аркадий попросил у него огоньку, прикуривая, поинтересовался: «Итальянца обслуживаешь?»
Ага, коротко ответил шофер, не склонный, видно, к разговорам.
Решение пришло само собой.
Ну я так и подумал, а то мне номер машины сказали, а я сдуру не записал и забыл напрочь. Ладно, будем коротать время вместе, неизвестно, сколько еще репетиция продлится.