Аркадий в растерянности остановился невдалеке от ринга, не зная, чем ему заняться. Но тут подошел тренер: небольшого роста, седой, как лунь, но подтянутый, быстрый в движениях. На руках у тренера были какие-то странные перчатки огромные, но не круглые, а продолговатые. Джаксон объяснил новичку, что это «лапы» и по ним нужно бить, стараясь попасть. Аркашка начал прыгать, следя за тем, как тренер то и дело меняет положение «лап», и вскоре оказался на полу. Он и сам не заметил, куда его ударили, в живот ли, в подбородок, а может, в плечо Просто ноги подогнулись, и он растянулся. Огляделся по сторонам, никто над ним не смеялся, да и вообще каждый был занят и до новичка никому дела не было. Поднялся, вроде ничего не болело. Но было чуть ли не до слез обидно. И отчего-то очень стыдно.
Твоя тренировка на сегодня закончена, заявил Джаксон и пошел прочь.
Конечно, Аркадий не мог знать, что это была излюбленная манера старого тренера проверять новичков. Если сумеет пережить страх от полученного удара, справиться с обидой и придет на следующую тренировку, значит, останется в секции. Ничего этого не зная, Аркаша мучился сомнениями, но через два дня снова отправился во Дворец пионеров, чем несказанно удивил Сиднея Джаксона.
И все же бокс вскоре пришлось бросить с занятиями скрипкой этот вид спорта и впрямь был никак не совместим. Однако те несколько занятий, которые он провел во Дворце пионеров, вспоминал часто.
***
«Может, и Ормели поступил со мной так же жестоко, как когда-то, на первой тренировке, Сергей Львович», терзался сомнениями изгнанный из редакции молодежки Марков. И надо сказать, он был недалек от истины. Хотя, по правде говоря, неуравновешенный и склонный к экзальтации Сергей Ормели действовал скорее импульсивно, нежели в обдуманно воспитательных целях.
«Я поднялся на ноги после удара тренера, вернулся на тренировку, поднимусь и сейчас», красиво фантазировал Марков, трясясь в вагоне трамвая. Ах, какие страстные, убедительные речи и неопровержимые, в свою пользу, аргументы приводил он в той мысленной пламенной полемике, которую воображал себе по дороге в редакцию. Как был убедителен в своей правоте, которую не сможет не признать Сергей.
Но! Юнкор предполагает, а редакция располагает. Ормели в кабинете не оказалось, он был в командировке, и вообще выяснилось, что у Аркадия Маркова теперь совсем другой наставник Раиса Семеновна Могилевская, та самая Рая, которая когда-то попросила его сыграть на скрипке.
Раису осенила идея объединить всех школьников авторов молодежной газеты в единый клуб. Идея пришлась по душе главному редактору. Клуб это красиво, объединение «школьной учащейся молодежи», редактор даже мыслил штампами комсомольского работника, идеологически правильное и выверенное решение. Клуб назвали «Факел». Для «факелят» даже заказали специальные удостоверения, которыми они несказанно гордились. Пацаны, девчонок в «Факеле» почему-то почти не было, за глаза называли Раю «мама», слушались беспрекословно. И молча завидовали «Музыканту». Могилевская и впрямь благоволила к этому худющему нескладному подростку. С того, наверное, дня, когда он своей скрипкой разбередил ей душу. Но скрипка скрипкой, а, будучи опытным журналистом, Рая углядела в Маркове что-то такое, чего пока не видели в нем остальные, да и сам он тоже не видел.
***
Вот о ком писать надо! как-то раз вечером, когда в редакции уже почти никого не было, воскликнула Могилевская и прочитала заметку на первой полосе центральной газеты: «Академику Академии наук Узбекской ССР Виктору Ивановичу Губину присуждена Ленинская премия» И пояснила для Маркова в тот поздний час они в кабинете были вдвоем, все «факельцы» уже разошлись:
Виктор Иванович изобрел принципиально новый прибор, который способен за сутки, а то и больше, спрогнозировать выпадение града. Аналогов такого прибора нет во всем мире. Ты представляешь, какой это для народного хозяйства бесценный прибор.
Аркадий не представлял ни в первом, ни в далеком приближении, о чем идет речь, но, не желая выказать перед «мамой» своей полнейшей безграмотности, согласно кивнул.
А знаешь, Аркаша, мы с Виктором Ивановичем когда-то были соседями, в одном дворе жили. Мои родители с ним и его женой даже дружили. Я постараюсь до него дозвониться и попробую убедить, чтобы он тебе рассказал о своем новом приборе.
Рая, я о баскетболистке Беловой написать не сумел, а ты меня в пасть к академику собираешься засунуть, мрачно отреагировал Марков. И имей ввиду: у меня по физике тройка, а двойку мне не ставят только потому, чтобы меня из училища не отчислили.
Знаешь что, вспылила Могилевская, хватит голову пеплом посыпать. И жалеть себя тоже хватит ах, я бедненький, я несчастненький, меня баскетболистка прогнала. В конце концов, за одного битого двух небитых дают. Слыхал такое?
Могилевская была фантазеркой и выдумщицей, идеями фонтанировала беспрестанно в редакции все это знали. Аркадий успокаивал себя тем, что «мама» либо забудет о своей идее, либо академик, даже если она действительно до него дозвонится, пошлет ее куда подальше. Но через неделю Рая его огорошила: «Записывай. Улица Гоголя, 35, президиум академии наук, третий этаж, кабинет 111, завтра в пять часов вечера. Губин Виктор Иванович. Он уделит тебе тридцать минут». И, видя растерянность своего подопечного, Рая сделала вид, что ей крайне некогда: «Иди, иди, Аркаша, у меня полоса нечитанная, не до тебя сейчас» Она и сама теперь страшилась, что втянула мальчишку в такую историю.
Дома Аркадий достал из книжного шкафа свою палочку-выручалочку детскую энциклопедию, подарок родителей. В общеобразовательных предметах, кроме литературы, истории и обществоведения, учащийся музыкального училища Марков мало чего смыслил мягко говоря. А по правде сказать, ни бельмеса не смыслил вообще. Перед контрольными, вызнав тему, он брал соответственный том той самой детской энциклопедии, наизусть, как стихотворение, заучивал соответствующую статью и потом добросовестно ее переписывал в классе. Преподаватели смотрели на это сквозь пальцы, все же главным критерием в училище была и оставалась музыкальная специальность.
Прочитав в энциклопедии всё, что касалось града и природы его происхождения, Марков, так ничего и не поняв, отправился спать, и снилось ему, что Сидней Луи Джаксон ни за что не хочет принимать в секцию бокса Дворца пионеров Раису Семеновну Могилевскую, потому что она не умеет прыгать на скакалке. После этого идиотского сна он проснулся вконец разбитым и весь день думал о том, как бы половчее соскочить с этого задания, где, кроме позора, его ждать ничего не может. Так ничего и не придумав, надел костюм, который терпеть не мог, и отправился на улицу Гоголя, где размещался храм республиканской науки.
Виктор Иванович Губин никак не соответствовал представлению юнкора молодежной газеты Маркова об академиках. На его взъерошенной шевелюре не было академической шапочки, облачен он был не в мантию и даже не в костюм, а в ковбойку и какую-то довольно потертую несолидную курточку, говорил смешным фальцетом и беспрестанно курил папиросы, то и дело забывая стряхивать пепел в пепельницу и роняя его на собственные брюки.
Так что же вас, молодой человек, интересует? спросил академик и, видя, что молодой человек не в состоянии сформулировать, что именно его интересует, сам начал рассказывать о своем изобретении.
Из этого рассказа Аркадий, кроме слова «град», не понял ни единого другого слова. Он просто добросовестно законспектировал все сказанное Губиным. Когда академик завершил свой рассказ, то поинтересовался, нет ли вопросов, все ли ясно. Вопросов, как выяснилось, не было, по поводу ясности Аркадий благоразумно промолчал. После чего Губин, глубоко вздохнув, произнес довольно грустно:
Правда, мой юный друг, это такая штука, что ее можно только признавать, ибо искажение правды есть ложь. К чему я это говорю, спросите вы меня. А вот к чему. Я воевал с фашистами, и фашизм мне глубоко ненавистен на той войне я потерял родных мне людей, друзей, сам чудом жив остался. А фраза, которая сегодня известна каждому «Все гениальное просто», принадлежит не какому-то древнему философу или мыслителю, а фашистюге, одному из ближайших сподвижников проклятого Гитлера Йозефу Геббельсу. И это, к сожалению, правда. Н-да, так к чему это я? А к тому, что, не считая себя гениальным, обращаю ваше внимание на непреложный факт моя разработка чрезвычайно проста. Надеюсь, я сумел вас в этом убедить.
Академик глянул на часы, протянул руку и, прощаясь, добавил: Не сочтите за труд, молодой человек, показать мне ваш опус, дабы избежать возможных ошибок, вызванных моим невнятным толкованием. Я, знаете ли, не привык интервью давать
***
Промучившись неделю, Аркадий не смог выдавить из себя ни единой фразы. Перенесенный на бумагу конспект речи Губина являл собой полнейшую, на взгляд Маркова, абракадабру, из которой что-либо понять не представлялось возможности. На прощание Губин оставил ему свой служебный телефон. Набравшись храбрости, Аркаша после нескольких попыток дозвонился до академика и попросил его еще об одной, хотя бы коротенькой, встрече, сославшись, что кое-что все-таки хотел бы уточнить.
Позже, спустя годы, Марков, всякий раз вспоминая эту историю, так и не мог сам себе ответить на вопрос, почему академик, мировая величина, пошел навстречу ему, мальчишке.
Дело в том, что я послезавтра уезжаю, и довольно надолго. сказал Губин по телефону. Помолчал, потом добавил: Ладно, приезжайте завтра, только не в академию, а ко мне домой, часикам эдак к двум.
Так завтра же праздник, День Победы, удивился Аркадий.
Вот потому что праздник, потому домой и приезжайте. Жена грозилась гуся в духовке запечь.
Когда Аркаша сообщил, что приглашен к праздничному обеду в дом академика Губина, отец недоверчиво хмыкнул, а мама и баба Сима всполошились и стали что-то обсуждать. На следующий день они всучили своему любимцу весьма объемистую сумку, в которой были произведения их кондитерского искусства печенья, вишневый штрудель, рогалики с маком и даже мамина «коронка» торт «Наполеон». Аркадий пытался отказаться, но его и слушать никто не стал.
Подарки семьи Марковых пришлись весьма кстати. Нина Сергеевна, жена академика, руками всплеснула от удовольствия, когда увидела содержимое сумки: «Ну, надо же! Какие ваши мама и бабушка кудесницы. А у меня, признаться, с пирогами да пышками ничего не выходит. Проходите к столу, Аркадий, мы больше никого не ждем. Мы с Виктором Ивановичем оба фронтовики и этот праздник привыкли вдвоем отмечать».
Виктор Иванович, нарядный, уже сидел за столом. На спинке стула красовался пиджак с многочисленными фронтовыми наградами академика. Открыв бутылку вина, Губин наполнил рюмки, сказал глухим голосом: «В нашем доме первый тост за тех, кто не дожил до этого дня». Он поднялся и со словами: «Вечная память», осушил свою рюмку. Аркашка смело последовал его примеру.
Под гуся, который Нине Сергеевне несомненно удался, выпили еще по паре рюмок, после чего Виктор Иванович и Нина Сергеевна стали вспоминать разные эпизоды, по большей части смешные и курьезные, своего фронтового прошлого, достали из шкафа фотоальбом. Аркашка слушал как завороженный. Глянув на часы, академик обратился к гостю:
Так что ты хотел уточнить, давай спрашивай, а то мне еще в дорогу собраться надо.
Осмелевший после трех рюмок, Аркадий заявил бесстрашно:
Вот вы, Виктор Иванович, в прошлый раз про правду говорили, и я вам правду скажу я ничего про ваше изобретение не понял. А раз я ничего не понял, то и своим читателям о вашем приборе рассказать не могу.
Губин взглянул на паренька так, словно увидел его впервые. Неожиданно он широко улыбнулся и заявил:
Молодец. Как говорят на флоте: «Так держать!» Никогда не бойся признаваться в своих ошибках. Каяться не надо, а признаваться и исправлять необходимо. Ну ты это, я надеюсь, с годами и сам поймешь, раз уже сегодня такое решение принял. А теперь о деле. Может, оно и к лучшему, что ты ничего не понял, и, увидев удивленный взгляд паренька, пояснил:
Дело в том, что моим изобретением заинтересовалась оборонка, так что оно того и гляди теперь под грифом «сов. секретно» окажется. Поэтому ты напиши просто и академик Губин продиктовал Маркову несколько четких фраз, из которых ясно было только то, что все газеты давно уже опубликовали, изобретен новый, очень важный для народного хозяйства прибор.
Впрочем, прибор, изобретенный академиком, теперь интересовал Аркашу меньше всего. Фронтовые рассказы Губиных вот что его будоражило, и он разразился целым очерком, в котором одним-единственным абзацем отметил, что герой войны Виктор Иванович Губин стал академиком и его очень важное изобретение удостоено Ленинской премии.
В этот день, не отмеченный никакими семейными памятными датами, родился, еще сам об этом не ведая, журналист Аркадий Марков.
Глава седьмая
Поезд номер пять «Москва Ташкент» прибыл к станции назначения точно по расписанию. Участник увы, не лауреат, а просто участник всесоюзного конкурса альтистов Аркадий Марков вышел на привокзальную площадь, вдохнул привычный с детства знойный воздух родного города, закинул на плечо сумку с немудрящими пожитками и столичными подарками и на своих двоих отправился домой. Трамваи и автобусы по раннему предрассветному времени еще не ходили, о такси ему и мысль в голову не приходила, а пройтись по любимому Ташкенту каких-нибудь полчаса-сорок минут никаких проблем.
На последнем курсе музучилища Аркадий поменял специализацию переключился со скрипки на альт. Долгое врем альт называли «скрипкой неудачников». Если про музыкантов сочиняли анекдоты, то альтисты в них всегда выглядели ленивыми тугодумами. Но Аркадию на эти анекдоты и подначки было наплевать. Альт, как ему представлялось, требовал куда как меньше усилий, чем скрипка, и, следовательно, оставлял больше свободного времени для газетных дел.
Новоявленный альтист Марков на конкурс в Москву отправился, провалился с треском, да иначе и быть не могло на новом инструменте он играл без году неделю, на что тут было рассчитывать. Впрочем, провал на конкурсе струнников музыканта Маркова ничуть не огорчил, мысли его были заняты совершенно иным
Около пяти утра он заявился домой и, конечно же, всех разбудил. Семейство собралось в палисаднике, баба Сима затеяла любимому внучеку яишню жарить; Аркаша достал из сумки традиционные подарки, без которых ни один периферийный житель из столицы не возвращается конфеты «Лимонные дольки», сыр, сырокопченую колбасу. В тот самый момент, когда Аркадий делился своими впечатлениями о Третьяковке, раздался страшный гул. Нет, не так. Сначала жутко завыли собаки. Потом раздался этот леденящий душу гул, шедший откуда-то из-под земли, в воздух поднялись клубы желтой пыли, и, когда пыльный столб осел, Марковы увидели, что их комнатушки большой нет. На ее месте высилась груда кирпичей, а над этой грудой нелепо раскачивался вишневого цвета абажур с бахромой, который висел у них под потолком.
Стрелки всех городских часов замерли на цифрах 5 маленькая и 25 большая. Страшное, силой больше девяти баллов, землетрясение, разрушившее полгорода и унесшее сотни жизней, произошло в Ташкенте 26 апреля в 5 часов 25 минут, когда огромный миллионный город едва начинал просыпаться. Если бы Аркадий в то утро не приехал из Москвы и семья по этому поводу не собралась в палисаднике, вряд ли бы из них кто-то остался в живых.