Но тогда как он сюда попал? удивился сержант.
Может, есть еще какой-то вход? предположил я. Которого нет на планах? И который мы могли пропустить?
Вызову обходчика, решил Кумар. Он точно знает все входы и выходы.
Ночные обходчики патрулируют тоннели и следят, чтобы все было в рабочем состоянии. Они, по словам сержанта, являются хранителями Тайных Знаний Подземки.
Или вроде того, добавил он.
Оставив его дожидаться туземного проводника, я направился обратно, в сторону станции «Бейкер-стрит». Где-то на середине пути крупный кусок щебня вывернулся у меня из-под ноги, я потерял равновесие и упал на живот. Чтобы не удариться лицом, машинально выбросил вперед руки и левой ладонью как раз приложился к контактному рельсу. Ну зашибись, подумал я: коп с хрустящей корочкой!
Залезая обратно на платформу, я обливался потом. Вытер лицо салфеткой и увидел на ней черные пятна угольной пыли, которая тонким слоем покрывала мои щеки. И, как оказалось, ладони тоже. Пыльный налет на щебне, подумал я. А может, вековая сажа, осевшая еще в те времена, когда паровозы влекли по этим тоннелям вагоны с мягкими сиденьями, в которых ехали чопорные лорды и леди Викторианской эпохи.
Ради бога, дайте парню салфетку! прогремел надо мной голос с акцентом, выдававшим уроженца Севера. А мне объясните, какого хрена он тут делает.
Старший инспектор Сивелл очень крупный джентльмен из очень маленького городка неподалеку от Манчестера. По словам Стефанопулос, именно в таких городках как-то сразу начинаешь понимать, откуда в творчестве Моррисси[10] столько дружелюбия и позитива. Я уже работал с Сивеллом: он пытался повесить меня на сцене Королевской оперы, и мне пришлось вкатить ему пять кубиков транквилизатора для слонов. Поверьте, все эти действия были абсолютно оправданны! Я бы сказал, нам даже удалось выпутаться из той ситуации почти без потерь если не считать того, что старшему инспектору пришлось провести несколько месяцев на больничном. Большинство нормальных копов на его месте только порадовались бы такому отпуску.
Однако теперь Сивелла выписали, и он вернулся на службу, руководить отделом расследования убийств. Явившись сюда, занял стратегически выгодную позицию на лестнице, откуда мог следить за работой криминалистов, не приближаясь к ним. Соответственно, ему не пришлось снимать пальто из верблюжьей шерсти и шитые на заказ ботинки «Тим Литтл». Подошла Стефанопулос, и Сивелл отозвал нас с ней в сторону.
Рад, что вам уже лучше, сэр, не подумав ляпнул я.
Что он тут забыл? кивнул на меня старший инспектор.
Да дело это какое-то странное, пояснила Стефанопулос.
Сивелл вздохнул.
Что, успел сбить мою бедную Мириам с пути истинного? Но теперь-то я снова в строю и надеюсь, старое доброе следствие, основанное на фактах и доказательствах, скоро возьмет верх над вашей паранормальной хренотенью.
Конечно, сэр, согласился я.
Да, коли уж зашла речь в какую паранормальную хренотень вы меня втянули на сей раз?
Сэр, вряд ли здесь имело место какое-то магич
Сивелл поднял руку, обрывая меня на полуслове:
Чтобы я не слышал от тебя слова на букву «м», парень!
Не думаю, что в его гибели было что-то странное, поправился я, вот только
Причина смерти? спросил Сивелл у Стефанопулос, снова не дав мне договорить.
Тяжелое ранение в нижнюю часть спины, возможно с повреждением внутренних органов. Но смерть наступила от потери крови, ответила она.
Дальше Сивелл спросил про орудие убийства, и Стефанопулос подозвала ответственного за вещдоки криминалиста. Он протянул ей прозрачный пакет, в котором лежала моя находка: треугольный кусок чего-то светло-коричневого.
Это что за фигня? нахмурился Сивелл.
Кусок тарелки вроде бы, сказала Стефанопулос, медленно поворачивая пакет так, чтобы можно было как следует разглядеть треугольный осколок разбитого блюда или миски.
Похоже, керамической, добавила она.
И они уверены, что это орудие убийства?
Стефанопулос ответила, что до вскрытия патологоанатом не может предложить другой версии.
Мне очень не хотелось рассказывать Сивеллу о маленьком, но концентрированном сгустке вестигиев, который исходил от орудия убийства. Но поразмыслив, я пришел к выводу, что, если промолчать, проблем потом будет еще больше.
Сэр, тихо сказал я, вот это и есть источник «паранормальной хренотени».
С чего это вдруг?
Я подумал, не пора ли уже рассказать ему, что такое вестигии, но Найтингейл говорил, что коллегам нужны простые, естественные объяснения, на которые можно опираться.
От него исходит своего рода свечение, сэр, сказал я.
Свечение? подозрительно сощурился Сивелл.
Именно.
Которое, конечно, видишь только ты? язвительно добавил он. С помощью своих таинственных суперспособностей?
Да, твердо ответил я, не опуская взгляда, с помощью моих суперспособностей.
Ладно, сдался Сивелл. Значит, картина такая: в тоннеле потерпевшего пырнули в спину волшебным глиняным черепком. Он вышел на пути искать помощь, дошел до платформы, влез на нее, потерял сознание и скончался от потери крови.
Благодаря камерам видеонаблюдения мы узнали точное время смерти: 1:17 пополуночи. В 1:14 ближайшая к платформе камера зафиксировала бледное, смазанное пятно его лица, когда он залезал наверх. На записи было видно, как парень безуспешно пытается встать, как в конце концов бессильно заваливается на бок и больше уже не двигается.
Смотритель выбежал к нему спустя всего несколько минут после того, как увидел на мониторах камер. И, по его словам, застал уже абсолютно бездыханным. По-прежнему непонятно было, как убитый оказался в тоннеле и как оттуда выбрался убийца, но, когда криминалисты закончили с бумажником, удалось хотя бы установить личность.
Вот черт, буркнул Сивелл. Американец!
Он протянул мне пакет для вещдоков, в котором лежала пластиковая карточка. Первая строчка на ней гласила «ШТАТ НЬЮ-ЙОРК», ниже значилось «ВОДИТЕЛЬСКОЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ», затем шли имя, дата рождения и адрес. Джеймс Галлахер, двадцать три года, приехал из некоего Олбани, что в штате Нью-Йорк.
После недолгого спора о том, сколько времени сейчас в Нью-Йорке, Сивелл поручил одному из подчиненных, работающих с родственниками жертв, связаться с полицейским управлением города Олбани. Это, оказывается, столица штата Нью-Йорк а я и не знал, пока Стефанопулос не сказала.
Степень твоего, Питер, невежества, покачал головой Сивелл, прямо-таки пугает.
А нашего бедолагу снедала жажда знаний, заметила Стефанопулос, просматривая документы. Он учился в колледже Святого Мартина.
В бумажнике обнаружилось удостоверение члена Национального союза студентов, несколько визитных карточек, на которых стояло имя Джеймса Галлахера, а также (как мы надеялись) его лондонский адрес: бывшие конюшни рядом с Портобелло-роуд.
Как я люблю, когда нам облегчают жизнь, довольно ухмыльнулся Сивелл.
Итак, Питер, что дальше? спросила Стефанопулос. Обыск дома, допрос родственников и знакомых? С чего начать?
До этого момента я в основном помалкивал и сейчас вообще-то больше всего хотел смыться отсюда и отправиться домой. Но Джеймса Галлахера прикончили магическим оружием. Ну, то есть черепком от магического горшка. И вот этот-то факт я никак не мог оставить без внимания.
Надо бы заглянуть к нему на хату, наконец выразил я свое мнение. На случай, если он сам был адептом.
Адептом, значит? хмыкнул Сивелл. Это у вас терминология такая?
Я снова умолк, и Сивелл бросил на меня взгляд, полный скупого одобрения.
Значит, решили, подытожил он. Сначала обыск, затем найдите всех знакомых и родственников и составьте расписание их допроса. Транспортники пришлют сюда еще несколько человек надо прочесать тоннель в обе стороны.
Транспорт Лондона нам за это спасибо не скажет, заметила Стефанопулос.
Ну что ж, я им сочувствую.
Надо сказать криминалистам, что орудие убийства, возможно, является археологическим артефактом, сказал я.
Археологическим артефактом? переспросил Сивелл.
Возможно.
Это твое экспертное мнение?
Да.
И как обычно, усмехнулся Сивелл, толку от него как от козла молока.
Если хотите, можем подключить моего шефа, предложил я.
Сивелл промолчал, брюзгливо поджав губы, а я потрясенно осознал, что он реально подумывает привлечь Найтингейла. Это бесило, ибо значило, что сам я, по его мнению, не справлюсь. И немного выбивало из колеи: раньше как-то спокойно было оттого, что Сивелл вечно сопротивляется вмешательству «магической херни» в работу его отдела. И если он теперь всерьез прислушался ко мне, то мне за все и отвечать.
Я слышал, к вашей братии присоединилась Лесли, сказал он вдруг.
В корне менять тему разговора излюбленный прием всех копов. Но со мной это не прокатило: я отрабатывал нужный ответ с тех самых пор, как Найтингейл и Комиссар заключили соответствующее «соглашение».
Неофициально, сказал я. У нее бессрочный лист нетрудоспособности.
Какая потеря, покачал головой Сивелл. Прямо до слез жаль.
Так как будем действовать, сэр? спросил я. ЭйБи займется убийством, а я прочими вопросами?
ЭйБи радиожаргонное название участка Белгравия, где базируется отдел Сивелла. Мы, полицейские, предпочитаем не использовать нормальные слова, если можем заменить их никому непонятным сленгом.
Чтобы опять было как в прошлый раз? отозвался Сивелл. Хрена с два. Будешь у нас работать, в нашей диспетчерской. В моей, мать ее так, команде, у меня под присмотром!
Я глянул на Стефанопулос.
Добро пожаловать в убойный отдел, пожала она плечами.
3. Лэдброк-Гроув
Столичная полиция славится простым и незатейливым подходом к расследованию убийств, равно презирая и нутряное, интуитивное чутье матерых следователей, и затейливые цепочки логических заключений гениальных сыщиков. Что здесь любят, так это припахать чертову тучу народу, которая будет методично долбить все мало-мальски возможные версии, пока те не иссякнут или же убийцу не найдут. Или, как вариант, пока руководитель следственной группы не умрет от старости. Вот поэтому дела об убийствах в основном ведут отнюдь не психи следователи, изнуренные алкоголем / семейными неурядицами / умственными расстройствами, а толпа констеблей, только начинающих карьерный путь и оголтело рвущихся к успеху. Так что влился я весьма удачно.
К четверти шестого на станции «Бейкер-стрит» нас таких собралось уже больше тридцати человек, поэтому мы все дружно отправились в Лэдброк-Гроув. Стефанопулос поехала на своем «Фиате Пунто» пятилетней давности, а я предложил подбросить двоих констеблей из отдела убийств. Среди них была моя знакомая Сара Гулид, мы пересекались по поводу очередного трупа в Сохо. Плюс она участвовала в обыске в «Стрип-клубе Доктора Моро», поэтому как нельзя лучше подходила для «странных дел».
Я отвечаю за связь с семьей жертвы, сказала она, усаживаясь на заднее сиденье.
Сочувствую.
Второй констебль из отдела убийств упитанный, светловолосый, в мятом костюме от «ДиСи» сел рядом с Гулид и представился:
Дэвид Кэри. Тоже связь с семьей.
На случай, если семья у него большая, добавила Гулид.
Очень важно связаться с семьей жертвы как можно скорее. Во-первых, чисто по-человечески нужно известить родственников, что случилась беда, до того как они узнают о ней из новостей по телевизору. Во-вторых, надо создать иллюзию, что полиция работает как часы. А в-третьих и главных, мы должны оценить реакцию родственников, посмотреть им в глаза. Искреннее удивление, шок и горе невозможно сымитировать.
Лучше уж Гулид и Кэри, чем я.
Ноттинг-Хилл находится в трех километрах от Бейкер-стрит, поэтому минут через пятнадцать мы были на месте. Могли бы еще быстрее доехать, если бы мне не пришлось разворачиваться перед Портобелло-роуд. В свое оправдание должен заметить, что все эти поздневикторианские особняки в стиле «под Регентство», выглядят, черт их дери, абсолютно одинаково. К тому же я редко бываю в Ноттинг-Хилле иначе как на карнавале[11].
У Гулид и Кэри был ДжиПиЭс в телефонах, но мне это мало помогло: по очереди сверяясь с навигатором, они то и дело указывали диаметрально противоположные направления. Наконец места пошли знакомые, и я остановился у местной церкви, которая и послужила мне ориентиром. Это здешний оплот пятидесятничества, и прихожане люди истово верующие и ужасно шумные. Именно такие места любит посещать моя матушка в те редкие дни, когда вспоминает, что вообще-то христианка.
Что до папы, то он и вовсе ходил в церковь только в тех случаях, когда ему нравилась музыкальная часть службы. То есть, как вы понимаете, почти никогда. В детстве я, помнится, очень любил надевать по воскресеньям нарядный костюмчик, и к тому же в церковь все приводили детей, и мне было с кем поиграть. Но посещения воскресных служб быстро заканчивались. Мама вдруг находила подработку по уборке офиса в выходные, или успевала внезапно разругаться с пастором, или же просто теряла интерес к религии. И все возвращалось на круги своя: по воскресеньям я снова сидел дома и смотрел мультики или менял пластинки на папином проигрывателе.
Я вышел из машины и погрузился в жутковатую тишину. Желтые лучи уличных фонарей отражались в темных стеклах витрин. Ветра не было, и ни один звук сюда не долетал. Вся картина выглядела как-то искусственно, словно декорация для кино. Низкие, тяжелые облака, подсвеченные снизу фонарями, зловеще нависали над пустыми улицами. Холодный сырой воздух глушил даже хлопанье дверей моей машины.
Наверно, снег пойдет, заметил Кэри.
Запросто, по такой-то холодрыге. Руки я мог погреть в карманах, но вот уши, казалось, уже заледенели. Гулид надела поверх хиджаба меховую ушанку и весело глянула на нас, замерзающих без головных уборов.
Вот так вот: надежно и практично!
Она ждала, что мы ответим, но никто не стал доставлять ей такого удовольствия.
Все втроем мы двинулись к бывшим конюшням.
Где ты взяла эту шапку? поинтересовался я.
У брата стащила, ответила Гулид.
А я слышал, вклинился Кэри, в пустыне бывает холодно и без такой шапки точно не обойтись.
Мы с Гулид молча переглянулись что тут скажешь?
Ноттинг-Хилл десятилетиями героически ведет тяжелые арьергардные бои с превосходящими силами денег, волны которых периодически захлестывают его с тех самых пор, как Мейфэйр отдали на откуп толстосумам. Невооруженным взглядом видно: тот, кто проектировал перестройку старых конюшен в жилые дома, несомненно, проникся духом этого места, ибо ничто так не отражает принадлежность к оживленному и шумному району, как здоровенные кованые ворота, воткнутые на въезде в улицу. Мы с Гулид и Кэри глядели сквозь их толстые прутья, словно нищие дети Викторианской эпохи.
Перед нами были классические конюшни старого Ноттинг-Хилла: по обе стороны мощенного булыжником тупика тянулись здания, в которых когда-то давно богачи держали лошадей и ставили кареты. Теперь это были жилые дома, местами даже поделенные на несколько квартир. В таких домах, подальше от чужих глаз, высокопоставленные геи из кабинета министров селили своих бойфрендов в те времена, когда это вызывало общественное порицание. Теперь же здесь наверняка жили сплошь одни банкиры и их ближайшие родственники. Свет ни в одном окне не горел, но небольшая парковка была забита «БМВ», «Рейндж Роверами» и «Мерседесами».