Я оглянулся на Дыбенку он был формальным командиром всего этого бардака. Старшина благодушно смотрел на мои усилия и довольно ухмылялся, затягиваясь самокруткой. Его черёд придёт в бою там, в огне, он в своей стихии. А вот планирование это, по мнению чубатого вояки, лучше получается у меня. По крайней мере, именно это Дыбенко, слегка окосев, внушал мне после бутылки мадеры ещё в предгорьях.
Накомандовался? спросил он. Хватит суетиться. Пошли, промочим горло. У меня на дне ещё что-то булькает.
Старшина достал из нагрудного кармана гимнастёрки плоскую фляжечку и пошевелил ею из стороны в сторону. И правда, забулькало. Я ненароком сглотнул становлюсь латентным пьяницей?
Дыбенко понимающе ухмыльнулся. Белые зубы на его сером от пыли лице, заросшем густой чёрной бородой, смотрелись особенно ярко.
Глава 2. Давид и Голиаф
Воины племени Тарантула устроили свистопляску у входа в ущелье. Они носились туда-сюда меж камнями, потрясали своими исполинскими ассегаями, били древками о щиты, высоко подпрыгивали и истошно вопили, желая сбить с толку защитников Наталя. Стоит сказать, у них получалось. Кафры заметно нервничали, легионеры злились.
Да и выглядели каннибалы грозно эдакие шоколадные молодчики под два метра ростом, мускулистые, раскрашенные как тысяча чертей. Один из них, с огромным плюмажем из страусиных перьев на голове, выбежал вперёд и бесстрашно устремился к нашим позициям. Нельзя было дать ему разглядеть, как тут всё устроено, и вернуться обратно!
На полпути каннибал остановился и принялся кричать что-то оскорбительное, размахивая ассегаем, а потом развернулся к нам спиной, наклонился и продемонстрировал свой афедрон, да ещё и повилял им туда-суда, чтобы оскорбить нас пуще. В ответ ему неслась отборная ругань имперцев и свист кафров, но своих мест никто не покидал.
На бой зовёт! услышал я голос Кэя. Юноша задумчиво глядел на кровожадного исполина, который продолжал потешаться над нами, а потом протянул руку: Можно?
Я не сразу понял, что он просит мой револьвер. Зачем это он ему?
Наши боятся, сказал Кэй. Надо показать им, что каннибалы ничем не отличаются от буйволов.
А ты не боишься?
Не боюсь! Я человек Джа!
Наверное, у Тесфайе нахватался. Они здорово сдружились за время похода. С другой стороны, юный кафр служил в доме архиепископа, и там тоже, наверное, набрался всей этой ветхозаветной риторики
Я пожал плечами:
Держи. Только вот что: как только услышишь крик «Ложись», падай на землю и прижимайся к ней, как к родной матери! Понял?
Так точно! вытянулся в струнку рядовой Кэй, продолжая двумя пальцами держать револьвер в вытянутой руке.
Балбес!
Что «так точно», кафрскую твою душу ети?
Так точно после крика «Ложись» упасть на землю и прижаться к ней как к родной матери! Разрешите доложить, командир!
Разрешаю, докладывай. Я устало потёр пальцами переносицу.
Я матери своей не знал, меня тётушки воспитывали.
Етитьска сила, рядовой Кэй! Меня переполняли разного рода эмоции, требующие словесного выхода, но воспитание не позволяло.
Никак нет! Так точно! Не могу знать! Разрешите выполнять? Кэй тарабанил по-имперски уставные формулы почти без акцента, но чёрта лысого этот парень понимал, что именно он несёт. Солдат, однако!
Развернувшись на босых пятках, кафр чуть ли не вприпрыжку двинулся в сторону огромного каннибала. Тот и вовсе уже потерял всякий стыд задрал набедренную повязку из какой-то пятнистой шкуры и тряс мудями в виду наших окопов.
Какая, однако, скотина! восхищённо сказал Дыбенко. Я бы с ним раз на раз вышел И задумчиво поглядел на свои пудовые кулаки.
А что? Этот мог бы. Я видел старшину в деле не раз и не два лютый боец. Наконец огромный каннибал увидел маленького кафра и расхохотался. Он тыкал в него пальцем и орал что-то явно оскорбительное, а потом воткнул ассегай в землю и принялся недвусмысленными движениями таза и рук показывать, что именно намеревается сделать с Кэем, всей его роднёй и хозяевами-гемайнами.
А Кэй поднял револьвер, зажмурил глаза и выстрелил. Он выронил из рук револьвер кафру никогда не доводилось стрелять из такого оружия прежде, и тут же, не дожидаясь команды, рухнул на землю, расставив руки и ноги во все стороны, словно бы пытаясь обнять каменистое дно ущелья. Балбес.
Чернокожий великан-Тарантул некоторое время стоял на одном месте, а потом с глухим звуком упал навзничь. Чёрт побери, Кэй попал ему прямо в рот! Вот тебе и балбес!
Аборигены как с цепи сорвались ринулись в нашу сторону, ведомые жаждой крови и желанием расправиться с подлым кафром. Их рты были раззявлены в диком крике, ассегаи в напряжённых руках готовы сорваться в полёт, неся смерть и страдания. Ноги топтали каменистую землю, совершая гигантские прыжки
Кэй сделал своё дело. Он показал маленьким и худощавым кафрам, как нужно поступать с огромными и страшными каннибалами. А ещё спровоцировал Тарантулов на яростную атаку. Яростные атаки не лучшее средство против пяти сотен винтовок и одного пулемёта.
Залп! рявкнул у меня над ухом Дыбенко.
Ущелье заполнилось грохотом и запахом пороха, и через секунду стонами раненых и умирающих.
Отря-а-а-ад!!! Старшина решил окончательно обкатать кафрских добровольцев в деле. Контратака!
Барабанщик влупил по тамтаму с удвоенной силой и кафры с какой-то мрачной решимостью полезли из окопов. Ну да, мы немного натаскивали их и на ближний бой тоже. Только ближний бой для этих маленьких и храбрых людей выглядел не так, как для свирепых бородачей-гемайнов, и уж точно не так, как для имперцев. Никакой резни, никакой штыковой. Стрельба в упор!
Они и стреляли в упор, делали шаг, перезаряжаясь и стреляя снова.
Р-рыба-колбаса!!! А-а-агонь! Имперские слова стали для них сакральными, они придавали сил и наполняли руки крепостью, а сердце отвагой.
Ну и ладно. Тоже мне, заклинания.
С диким воплем из-под горы трупов, как чёртик из табакерки, выскочил Кэй. Он был цел и невредим и бежал ко мне, чтобы отдать револьвер, который таки нашёл на поле боя.
* * *
Еэр аан дие вадер, ен зин, ен дие хейлиге геес! Кристиан Боота спрыгнул с седла и теперь оглаживал бороду и хлопал глазами. Это что, кафры наворотили?
Легионеры не сделали ни единого выстрела, минеер! улыбнулся Дыбенко. Каково, а? Пулемёт стоит во-о-он там, около белого камня. Он молчал всё время.
А потери?
Нет потерь.
У вашего товарища, Стетсьенкоо, да? У него убито и ранено около сотни человек там Тарантулам удалось подойти на бросок копья, и только пулемётчики дали возможность перегруппироваться и дать отпор. На западе дела не лучше, но везде мы отбились. Вы можете гарантировать, что никто из каннибалов не ушёл к своим?
Нет, не могу помотал чубом старшина. Тут пылюка поднялась, стрельба, неразбериха Может, кто и ускользнул. Да и быть точно уверенным, что они в атаку пошли всем скопом, никого не оставив охранять тылы, тоже нельзя. Наверняка кто-то ушёл.
Боота грустно махнул рукой.
Ладно! Крепите оборону, скоро к вам подойдёт подкрепление.
Кафры? усмехнулся старшина.
Кафры, кивнул гемайн. Ну, я смотрю, вы своих кое-чему научили. Обменивайтесь опытом с соседями, нам всем предстоят тяжёлые времена. А вы, минеер военный советник, поедете со мной. У меня есть заводная лошадь, так что собирайте вещи, вас вызывают в посольство
Оставалось только хлопнуть фуражкой по бедру от досады. Оставлять тут, на переднем краю, Дыбенку, Перца, даже Кэя и малышей-кафров было как-то неправильно.
* * *
Всё-таки кавалерист из меня препаршивый. Я натёр себе бёдра за четыре часа, и остальное время страдал. Пехота есть пехота. Моё призвание топтать ногами землю. Ни лихие кавалерийские рейды, ни романтичные дальние плавания, как выяснялось, мне не подходили. Ещё более-менее уверенно я чувствовал себя за рулём автомобиля, но нефти в Натале не было, а возить бензин за тридевять земель, чтобы покатать некоего капризного военного атташе на чуть ли не единственном грузовике на тысячу вёрст вокруг, кретинизм редкостный.
Потому приходилось терпеть, скрипеть зубами и пялиться на невозмутимую спину минеера Бооты, который и в ус не дул, чувствуя себя в седле на лошади посреди пустыни как на роскошном диване. К счастью, на небе появились редкие облачка нечастые гости в сухой сезон, так что стало полегче. По крайней мере, пот не заливал теперь глаза.
Лошадка, кстати, была моя старая знакомая ушастенькая Зайчишка. Если бы не её добрый нрав, плавный аллюр и сочувственные взгляды, которые эта милая животинка бросала время от времени на страдающего меня, я бы точно плюнул и пошёл пешком.
Взгляните! Если эти блооди скаам прорвутся через перевалы, в Натале их ждёт тёплый приём! Боота указал ладонью на ближайший к нам крааль.
Это укреплённое поселение выстроил Луис, его старший сын. И неудивительно население Наталя выросло за счёт риольцев, бежавших от освободителей-федералистов. Появились рабочие руки, демографическая ситуация позволила части молодых гемайнов, которых пока не призвали в коммандо, задуматься о собственном поместье.
Хотя этот конкретный крааль напоминал не поместье, а настоящий замок, выстроенный по всем правилам фортификационного искусства конца прошлого века. Возведённый из земли, бревен и обожжённых кирпичей, он представлял собой настоящий звёздчатый редут с восемью углами-люнетами. На каждом из них развевались флаги Наталя и дежурили подростки с винтовками, охраняя кафров, которые углубляли рвы у подножия бастионов и вкапывали в их дно заострённые колышки.
Конечно, сейчас редутов не строили, но по-другому защитить дома и хозяйственные постройки не представлялось возможным. Не селить же людей и скотину в блиндажи и землянки на постоянной основе?
Невдалеке сам Луис Боота, насупленный и недовольный, объезжал на горячем жеребце стадо коров. Завидев нас, он пришпорил коня и приблизился, сходу начав ругаться с отцом на гемайнском наречии. Как я понял, он возмущался по поводу того, что ему не разрешили уйти в коммандо на границу с Федерацией, в вельд. А Кристиан Боота объяснял надёже и наследнику, что его задача не менее важная, и тыкал пальцем в меня, мол, я могу пояснить лучше.
Дамн йо! ругнулся Луис. Что он скажет? Что пристрелил парочку каннибалов? Я знаю этого имперца, он неплохой человек, но настоящие бои развернутся в вельде. Там будут рваться снаряды, скакать всадники, гореть земля, а я должен сажать кукурузу и бабиться с женой? Дамн!
А ну-ка тихо! рявкнул старый Боота, и его сын тут же как-то уменьшился в размерах. Шаам! Шаам! Такие слова на отца? Если бы не малыши-кафры, здесь уже были бы сотни Тарантулов с ассегаями! Кафры и наши союзники из иностранного легиона встали на их пути! А что будет, если к Тарантулам придут Скорпионы, Аспиды, Сколопендры и прочий блооди скаам из Сахеля? Что будет, если кафры дрогнут или погибнут все до одного? Кто защитит их семьи, защитит Наталь? Не знаешь? Я скажу тебе! Ты! Ты и другие первенцы, кого не взяли в коммандо. Вы наш последний рубеж! Или ты думаешь, что твой крааль один такой в предгорьях, что инженеры из Протектората начертили план только тебе? Густав Гёссер строится на семь миль западнее, Отто Бенхауэр на пять миль восточнее. Сколько у тебя людей, а?
Полсотни юношей и стариков потупился Луис. Он уже понял, что был неправ.
Полсотни гемайнов! Если кафры увидят, что кто-то из соседей осаждён, что сделают пять десятков гемайнов в тылу врага?
Снимут пять сотен скальпов! понимающе ухмыльнулся младший Боота.
Он явно повеселел. Вот ведь свирепый народ! Им бы в ветхозаветные времена жить, ей-Богу.
* * *
После отдыха в краале-редуте Луиса и странном общении с молчаливым инженером по фамилии Манштейн, которое заключалось в совместном распитии десяти чашек ройбоса на двоих и разговорах о лютневой музыке шестнадцатого века, я двинулся дальше в сопровождении мальчика-кафра на осле.
На лошадях кафры не ездили, а вот ишаков порой седлали. Мальчик ехал за газетами и лекарствами в Самарию, так что взялся меня проводить, поскольку оттуда до Капернаума, где расположилось имперское посольство, было рукой подать. За десять часов дороги и три привала этот пятнадцатилетний джентльмен здорово успел утомить меня своими разговорами о политике. Большего патриота и шовиниста, чем этот юноша, я до этого не встречал.
Он ненавидел лаймов так, как будто каждый из них самолично накормил его ослика гнильём. По словам кафрёнка выходило, что этих выходцев с туманных островов породил сам Вельзевул, научив их разнообразным грехам, и теперь главной задачей этих исчадий ада было совращать с пути истинного остальные народы. И первыми жертвами коварства островитян пали жители прибрежных городов, потому как выбрали своим архиепископом настоящего лайма.
А жена его ведьма! Она варит зелье и из котла брызгает в облака, и потом идёт дождь из лягушек, со знанием дела шевелил чёрными бровями этот эксперт.
Что, и как зелья варит, видел?
Не-е-ет, только дождь из лягушек! Прошлым сезоном ка-а-ак начали падать на землю, масса. Одна из них была такая здоровенная, что набила мне на голове шишку, вот тут! И ткнул пальцем себе в макушку. Но минеер Боота и архиепископ Стааль, и другие минееры победят всех нечестивых прибрежников, снимут их скальпы и обратят в истинную веру!
Не сходится что-то, покачал головой я. Как же федералисты примут истинную веру, если будут без скальпов?
Мальчишка задумался и молчал остаток пути. Только у самой развилки между Эммаусом и Самарией он сказал:
Пожалуй, не получится обратить их в истинную веру без скальпов. Значит, гореть им в аду, что уж тут поделаешь! Эммаус, это вон туда! И потрусил дальше на своём ослике.
* * *
Я заподозрил неладное, когда увидел на крыльце посольства Феликса. Тут же забылись и мозоли на ляжках, и пустой трёп давешнего специалиста по внешней и внутренней политике. Если прибыл ротмистр Карский или в каком он там уже звании, значит, меня снова пошлют. И дай Бог, чтобы путешествие было пешим и романтическим
А-а-а-а, вот и он! Пойдём, скорее!
Ни тебе здрасьте, ни до свидания.
Куда ты меня тащишь, друг мой ситный? Всё это дурно пахнет!
Дурно пахнут твои галифе после поездки на этом ушастом животном, а у меня для тебя личная просьба от Артура Николаевича.
Не называй Зайчишку животным, это душа добрая и зело полезная. Просьба от кого? не сразу сообразил я, Твою ма-а-а-ать, Феликс, только не говори
Давай-давай, Уткин уже заводит мотор. Вот тебе саквояж, вот конверт, а вот мазь от потёртостей. Сарыч передал, помнишь такого? Ещё увидишься. Ну, всё в конверте, всё в конверте Он разве что пинками меня не подгонял. Почитаешь в воздухе.
В каком, к чертям собачьим, воздухе? Что вообще всё это значило?
Через какие-то несколько секунд всё прояснилось. На лугу за посольством некто Уткин в коричневом реглане, кожаном шлеме и очках-авиаторах заводил мотор двухместного биплана неизвестной мне модели.
Давайте, давайте, опаздываем! «Голиаф» отправляется через три часа! Он лихо впрыгнул в кабину и морщил губы, наблюдая, как я, кряхтя и стараясь не задеть стёртые бёдра, пытаюсь забраться на своё место.
Давай, друг мой! На тебя надеется империя, Наталь и всё консервативное человечество! Не подведи! Феликс снял с меня фуражку, нахлобучил шлем, повязал шарф на шею и отсалютовал по-пижонски, двумя пальцами от виска.
И с чувством выполненного долга спрыгнул на траву, скотина.
Я как раз пристёгивал ремни, когда вспомнил нечто важное:
А куда здесь, простите, блевать, господин пилот?
Но пилот по фамилии Уткин не слышал меня в своём кожаном шлеме. Да и мотор ревел во всю мощь аэроплан набирал ход по взлётной полосе, а потом оторвался от земли, сделал круг и помахал крыльями. Кажется, это он сделал зря желудок мой пошёл на штурм, вознамерившись подчинить своему дурному влиянию все остальные органы.