Пожалуйста, товарищ маршал! забыв отдать честь, выпалил боец таким голосом, каким обычно кричат «Служу Советскому Союзу!»
Маршал медлил, посещение туалета пошло совсем не по заранее продуманному штабом плану, к тому же наш герой чуть не продырявил новенький сапог вырванным с мясом предохранительным гвоздём, чьё острие торчало из невысокой травы. Видимо, не заметил импровизированную пломбу боец, дёрнув пару раз своей мозолистой за ручку. Воцарившееся молчание нарушил налетевший на солдата замполит полка:
Ты кто такой? И что тут делаешь! заорал он, мгновенно осознав всю запредельную глупость своего вопроса.
Рядовой Карпенко из караульного взвода, товарищ подполковник! несчастный Карпенко начинал понимать, что влип в какую-то неприятную историю, как бы тут пару-тройку нарядов вне очереди не схлопотать.
Марш отсюда, и чтобы больше духу твоего в этом месте не было!
Провинившийся не заставил себя ждать и быстрым-быстрым шагом, почти бегом, поспешил удалиться от злосчастного туалета и от взбешённого почему-то начальства.
Пожалуйста, товарищ маршал, туалет в Вашем распоряжении!
Да уж, спасибо, подполковник, медленно произнёс главком, открывая захлопнувшуюся дверь, и, недовольно потянув носом воздух, добавил, а насчёт его духа ты поздновато сказал.
Происшедшее испортило настроение не только маршалу, но и всем офицерам, так тщательно готовившим приезд главкома. Столько стараний, столько усилий, и всё пошло прахом из-за какого-то недотёпы. К счастью, неприятное впечатление от непредвиденного инцидента сгладил удачный ход учений. Лётчики не подвели, точно рассчитав точку десантирования. Не подкачала и крылатая пехота почти все приземлились на допустимом нормативами расстоянии от места сбора парашютистов, только пару десантников внезапный порыв ветра унёс немного дальше, но главком мог их и не заметить.
Командир полка доложил маршалу об успешном окончании выброски, на что услышал в ответ:
Сам вижу, а те двое далеко улетели? К противнику в плен?
«Всё разглядел старый чёрт!» подумал про себя полковник.
Да нет, товарищ главком, аккурат, на берегу реки приземлились, даже ноги не замочили!
Ну ладно, раз так, будем считать, что десантирование произведено успешно!
Все с облегчением вздохнули, командир полка приказал сворачивать лагерь. Началась обычная для такого дела рутина демонтировали шатровые навесы, оптические приборы, складывали имущество в грузовик. Пора бы начальству покинуть полигон, но главком не торопился, похаживая с сомкнутыми на груди руками вокруг суетившихся солдат. Почти как Наполеон на известной картине. Не могли раньше высокого начальства разъехаться и остальные офицеры. Тем более, что на лице главного действующего лица учений, а им, как правило, всегда является проверяющий, особого удовлетворения от прошедшего мероприятия не замечалось. Свита и местные командиры иногда перекидывались друг с другом многозначительными взглядами, в которых без труда читалось: «Не угодили маршалу!» Срочно требовалось что-нибудь предпринять. Но на этот случай у командования полка имелась домашняя заготовка.
Товарищ главком, это замполит взял инициативу в свои руки, дело сделано, лётчики и парашютисты поработали на славу, может, пора пропустить по пятьдесят за нашу славную военно-транспортную авиацию и не менее славные ВДВ!
Ну что ж, можно! маршал оценил проницательность офицера.
В мгновение ока перед проверяющим развернули самодельный походный столик в батальоне аэродромного обслуживания умели обслуживать не только самолёты. Тут же приспособу украсила живописная картина: армянский коньяк в количестве трёх бутылок, телескопические металлические стопки (отдельное спасибо местным умельцам), заблаговременно нарезанное копчёные мясо и колбаса из обкомовского магазина, лучшие консервы из полкового военторга, никогда не поступавшие в свободную продажу, ароматный, ещё тёплый (опять же хозяйственная служба постаралась) пшеничный хлеб. Это импровизированное застолье могло успешно конкурировать с областного уровня протокольным приёмом гостей из стран народной демократии.
Маршалу налили первому, он, чокнувшись со всеми присутствующими, одним залпом осушил стопку и, крякнув от удовольствия, поставил её на место. Подчинённые главкома последовали его примеру, но приступить к трапезе не решались, они ждали более внятной реакции маршала, а он, постояв немного в обстановке всеобщей тишины, не закусывая, молча протянул сосуд распоряжавшемуся за столом замполиту. Тот сообразил мгновенно и лично наполнил его маршалу. Главком опять без лишних слов влил в себя очередную порцию коньяка и, повернувшись спиной к окружающим, двинулся в сторону поля, что-то мурлыча себе под нос.
Доволен, сказал один из его помощников, и, как будто это короткое слово было сигналом, все присутствующие дружно накинулись на еду, не забывая при этом о коньяке. Лишь осторожный замполит, закинув в рот вслед за содержимым стопки кусочек финской колбасы с диковинным названием салями, продолжал внимательно следить за действиями маршала. А главком, на которого выпитый коньяк произвёл совершенно благостное и умиротворяющее воздействие, остановился метрах в двадцати от компании офицеров и медленно вдыхал в себя чистый деревенский воздух, смакуя запах скошенной утром и уже слегка подсохшей травы.
Ах, как хорошо пахнет сеном, произнёс главком не очень громко, но вполне достаточно для того, чтобы внимательное ухо заместителя по политчасти что-то расслышало.
Замполит, накидав в армейскую миску закуски, отделился от группы набивавших желудок офицеров и немного приблизился к маршалу, то же самое сделал самый бдительный помощник главкома.
Товарищ маршал, не желаете ли ещё финской салями! Или коньячку!
Коньячку! Пожалуй, согласился высокий гость.
И тут же, по кивку замполита, капитанпомначштаба подлетел к маршалу с бутылкой высококачественного отечественного напитка.
Гость опять одним залпом опустошил свой сосуд, снова крякнул и медленным шагом продолжил путь к какой-то известной только ему точке. Уничтожавшие полковые запасы деликатесов командиры замедлили темпы поглощения пищи, каждый старался понять какой теперь порядок действий продолжать ли наворачивать дефицитные продукты или пора оставить стол и потихоньку следовать за удалявшимся маршалом? Пока все думали, капитан с коньяком, которому для пущего сходства с официантом из приличного ресторана не хватало только гладкого белого полотенца, перекинутого через руку, проницательный замполит и услужливый помощник главкома вереницей двинулись за маршалом, сохраняя при этом почтительную дистанцию, дабы не мешать полководцу оставаться наедине с родной природой.
Боже, как пахнет се-ее-еном! повторил с ударением на последнем слове главком, вдыхая в себя ни с чем не сравнимый запах русского поля.
Капитан с коньяком чётко расслышал только последнее слово и замер от неожиданности, на его лице читалось определённое разочарование.
Ты что? Чего стоишь? пытался понять догнавший его замполит.
Вроде как сена хочет, отказываясь признать поражение идеи с коньяком, невнятно проговорил капитан.
Чего? Сена? замполит пытался прислушаться к словам маршала, резко замедлившего движение.
А тот остановился и, глубоко вдыхая воздух, закрыл глаза и вспомнил себя, молодого красноармейца, растянувшегося на сеновале вместе с десятком боевых товарищей. Они тогда уморились после длительного перехода и, вкусив импровизированный обед с чаркой забористого деревенского самогона и горячей, ещё дымившейся в чугунке, картошкой, с наслажденьем растянулись на мягкой подстилке несказанное блаженство для усталых солдат. Бойцов быстро разморило и вскоре они дружно провалились в царство Морфея. А впереди их ожидала жестокая рубка с белоказаками Мамонтова, из которой живыми и невредимыми вышли лишь немногие. В деревенском детстве своём будущему главкому частенько приходилось спать на сене, но этот, последний, раз на всю жизнь отпечатался в его памяти.
Эх, сейчас бы вздремнуть на сене!
Опять что-то про сено, услышал капитан.
Надо сена принести что ли? размышлял вслух замполит.
Да что там думать, помощник побежал назад к столу, сена, маршал хочет сена!
Сена, недоумённо пробормотал комдив, зачем?
Не знаю, хочет сена! раздражённо повторил помощник, маршал хочет сена, чего тут непонятного!
Тон его был совершенно неприемлем по отношению к старшему на два звания комдиву, но особам, приближённым к высокому начальству, прощалось и не такое.
Давай, Пётр Иванович, вступил в разговор комполка, организуй маршалу копёнку!
Начальник штаба не заставил себя просить дважды, и минут через пять человек шесть солдат уже несли шесть охапок душистого сена, а начштаба и подбежавший к нему замполит руководили операцией.
Аккуратней ребятки, не рассыпать! командовал замполит.
Процессия подошла к главкому, тот недоумённо уставился на солдат со странной ношей.
Это что? наконец произнёс он, обращаясь к замполиту.
Сено, товарищ маршал! ответил подполковник, Вы просили с-сена, губы его начали нервно подрагивать, он уже осознал всю абсурдность ситуации.
Я вам что, корова, чтоб сено жрать! рассердился маршал. Коньяку налей, рявкнул главком, повернувшись к капитану.
* * *
Больше в тот день ничего заметного не случилось, только напряжённое молчание висело в воздухе, никто и не пытался рассеять его разговорами или, тем паче, какими-нибудь армейскими байками. Солдаты продолжали грузить полковое имущество. Начштаба, отвернувшись в сторону от маршала, хлебнул коньяк прямо из горлышка и пустил остаток бутылки по кругу, а сам приступил к сбору недоеденного дефицита. Офицеры, забыв о стопках, выпили ещё по глотку, и пошли размещаться в автомобилях.
Маршал тоже не промолвил больше ни слова, кроме самых необходимых: «машину», «в гостиницу»; и уехал. Из Москвы вскоре сообщили, что проверка прошла нормально, все участвовавшие в ней части получили хорошие оценки. Но пока наш герой оставался главкомом, никто из присутствовавших на полигоне офицеров ни на йоту не продвинулся по служебной лестнице и не получил очередное звание.
СТАРШИНА СОСНОВСКИЙ
Духи! Подъём! гулко прозвучало в спящей казарме.
Валя Карпов чуть не подпрыгнул на своей верхней койке. Кто-то со всей силы саданул снизу в металлическую пружинную сетку двухъярусной кровати. «Опять Куцый будет измываться, задолбал бандеровец проклятый», мелькнуло в сознании, с трудом отряхивавшем с себя остатки такого сладкого, такого мирного, доармейского сна.
Снизу долбанули ещё раз:
Подъём, духи! Кому сказано! Куценюк явно злился: его команда не была выполнена мгновенно.
По двум соседним койкам тоже молотили. «Значит не один Куцый нас домогается, ещё хуже». Перед тем, как сигануть с верхотуры, Валя поймал невесёлый взгляд сбрасывающего с себя одеяло Яши, тот тоже не ждал ничего хорошего от внезапного пробуждения.
Сорок пять секунд срока, духи! это уже гремел, почти заглушая собственную гнусавость, голос маленького, злобного Зоныча с округлыми, глуповато-бараньими глазами. По данному при рождении имени Володя его никто не называл, а все уважительно величали «Зона» или «Зон Зоныч» он до армии работал при каком-то исправительном учреждении и очень гордился этим фактом своей биографии. Оттуда принёс и повадки бывалого зэка, хотя среди уголовников его, пацана-вольнонаёмного, наверное, даже за шавку не считали.
Новое пополнение караульного взвода в виде трёх солдат свежего, майского, призыва бросилось судорожно натягивать на себя амуницию. Они уже знали, что не успей хоть один одеться вовремя, процедура повторится, и так до бесконечности, пока не устанут их мучители.
Духи, вы не понимаете, суки, какие мы добрые, затянул старую песню Зона, вам дали время проснуться, вы живёте, б, как на курорте, потягушки делаете в кроватке. Вот Сосна что с нами творил, вам такое присниться не может.
Сосну сдававшего уже скоро третий месяц дела перед дембелем старшину роты Сосновского они поминали при каждом удобном случае. Так легче было мучать молодых, ведь иногда возможно просыпались от глубокой летаргии угрызения совести.
Так, время вышло, проверяем готовность молодых солдат, Зона, все полномочия которого объяснялись принадлежностью к когорте старослужащих и узкому кругу «авторитетов» среди них, полез проверять обмундирование стоявших по стойке «смирно» Вали и его двух товарищей по несчастью.
Карпуха, это что такое, почему ремень на яйцах? В «деды» уже записался? Я тебе запишусь, сука! Так, духи, по-новой, сорок пять секунд срока отбой! голос Зоны уже не гремел, а привычно противно гнусавил: за проходом в третьем ряду кроватей кто-то матюгнулся на ревнителя строгих уставных порядков на выборочной основе к своим «старикам» надо было прислушиваться.
И духи уже торопливо скидывали с себя форменные курточки, сапоги, брюки, портянки, которые следовало аккуратно намотать на голенища кирзачей, ровно выстроенных рядом, и складывали одежду на табуретку. Таковы порядки: кровати заправить «кирпичиком», 90 градусов угол между поверхностью и боком, форму сложить как на витрине военторга, обувь выдраить до блеска. Несомненно, всё это должно было повышать боеспособность Вооружённых сил.
Так, вроде уложились, это уже начальник караула, младший сержант Куценюк, взял бразды правления в свои руки, проверим. Эй, Якимчиков, почему сапоги криво стоят? Придётся повторить упражнение! Не доходит через голову дойдёт через руки и ноги!
Давай, Витёк, учи их, напутствовал дружка Зона, а то я устал чё-та.
Зона прилёг прямо в обмундировании на свою нижнюю койку и оттуда наблюдал за дальнейшим процессом.
А Куцый, глядя на циферблат часов, скомандовал:
Сорок пять секунд срока, па-адъём!
С трёх верхних ярусов кроватей дружно выпрыгнули трое «сынков», как «ласково» их именовали по внеустановному старослужащие «деды» для молодых солдат. Почему-то средняя категория, то есть «отцы», в неофициальном армейском табеле о рангах полностью отсутствовала, её заменяли «черпаки». В этой части, отслужив год, «сыны» или «духи» весеннего призыва, минуя промежуточную стадию, зарезервированную немногочисленным «осенникам», становились сразу «дедами», которым в отсутствии офицеров позволялось почти всё, в том числе «воспитание» молодых солдат. Неважно, что «деды» могли быть даже моложе своих подопечных. Важнее было другое в стройроте на 150 «ломов» и 70 человек трёх караульных смен имелось всего четыре с половиной командира со звёздочками на погонах трое взводных, замполит и медленно, но верно спивавшийся комроты. Почти у всех офицеров были семьи и другие заботы, поэтому после семи вечера в казарме наступало безраздельное правление сплочённой и многочисленной команды «дедов».
Ещё несколько раз грохнули о пол голыми ногами, приземляясь после прыжка сверху, худющие Карпуха, Яша-Якимчиков и немного более внушительный с виду Бараныч Баранников. Впопыхах одевались, следя за тем, чтоб ремень был затянут до невозможности, а полы курточки одёрнуты равномерно, также поспешно раздевались до трусов и маек, складывая «как положено» форму, и закидывали свои тела на верхние койки. По-прежнему Куценюк в форменных брюках и неуставных тапочках, но с голым, мускулистым, спортивным торсом стоял с часами в руках. Он, наверное, на гражданке был неплохим, работящим, парнем, а не приблатнённым гопником. Вырос в обычной семье в городке Радехов на западе Украины, но здесь полностью соблюдал правила игры, добавляя к ним втайне от своих однопризывников унаследованную от родителей нелюбовь к «кацапам». Его правильные, даже красивые, черты лица с глубоко посаженными глазами и длинными ресницами, порой принимали такое выражение, что невольно выдавали истинное отношение их обладателя к своим сослуживцам неукраинского происхождения. Однажды на вечерней поверке, сверля взглядом, как буравчиком, стоявшего по стойке «смирно» Карпуху, он сделал почти признание: «Что за армия, твою мать, дай им в руки оружие, они ж нас первыми перестреляют, я бы сам Сосну год назад грохнул!» Поражённый Валя даже слова вымолвить не смог, у него-то и в мыслях ничего подобного не было, хоть и хватало накопленной злости, на Куценюка особенно. К счастью, даже штык-ножей в той части караулу не выдавали, не говоря уже о строителях, составлявших основу отдельного батальона КГБ СССР, занятого на возведении особо важного объекта нового здания «конторы» в центре Москвы.