Никодимов едва заметно кивает. Митя добавляет в голос красок:
За что вы убили маму, Никодимов?
Никодимов едва слышно бормочет:
Я не убивал.
Никодимов, давайте еще раз: мы сейчас о фактах. Вас задержали в Сулыковке, у реки, при попытке избавиться от тела. В реку хотели сбросить, как я понимаю. Умно. Как раз встал лед на Каме. Пока не было льда, тело могло всплыть ниже по течению, да? Вы убили маму, ночью вывезли тело, не знали, куда его девать, и спрятали его в камышах, а когда поиски стали масштабнее, вы вернулись, потому что вам это казалось недостаточно надежным: а ну как охотники обнаружат его раньше вас? Или звери растерзают и кто-нибудь найдет фрагменты тела? Или дрон кто-нибудь запустит и увидит ее? Поэтому нужно было избавиться от тела, и лучшим выходом вам показалось убитую вами маму спустить под лед. Кстати, как вы ее убили? При внешнем осмотре на теле не обнаружено никаких прижизненных повреждений. Конечно, сейчас мы ее вскроем и все найдем. Трупные изменения несущественные, на улице холодно. Одно непонятно может, вы мне поясните. Вот она лежит в камышах со вторника, допустим. Ее ж уже должны были какие-нибудь животные основательно попортить. Но нет, тело совершенно целое, нетронутое совсем. Как вы убили маму, Никодимов?
Я ее не убивал. Я просто ее нашел.
Какая удача! Голос Мити звенит ядовитозеленым. Удивительное совпадение! Что вы глазки-то прячете, Никодимов? Взгляните на фото! Если не убивали, то почему оказали ожесточенное сопротивление при задержании? Чего вам бояться, если вы невиновны?
Никодимов сидит без движения. Лиза то и дело потряхивает браслетами и слушает, как они тихонечко звенят на запястьях.
Чем она вам мешала? И зачем весь этот цирк с добровольцами и поисками? Чего вы добиться хотели?
Маму хотел найти. Волновался.
И сердечко подсказало в Сулыковке поискать, да? Лиза слышит, что голос Мити из зеленого становится металлически серым, и не выдерживает.
Она вскакивает с диванчика и подходит к столу. Никодимов удивленно поднимает на нее голову, краем глаза она замечает, что у него разбит нос и, кажется, ссадина на скуле, но смотрит не на него, а на четыре фотографии на экране худая мертвая женщина с голубовато-серым лицом лежит на припорошенном снежком берегу, как куча ненужного темного тряпья. Вид сверху, вид сбоку. На одной из фотографий рядом с телом женщины лицом в мерзлую землю валяется Никодимов, уже в наручниках.
Обыскали? Лиза говорит обрывисто, боясь, что Митя сейчас рассердится и выгонит ее. Но ей очень надо с ним поговорить, и как можно скорее, ждать она больше не может.
Обыскали, конечно. Митя пододвигает к ней лоток. В общем-то, ничего интересного.
Лиза пробегает пальцами по содержимому лотка телефон, несколько монет, бумажник, разрезанный пластиковый хомутик.
Митя дергается:
Не голыми ж руками-то, господи!
Лиза берет хомутик. Ощупывает его.
Митя шумно выдыхает, шлепает себя руками по коленям, трет шею ладонью.
Как хлебушек, спокойно произносит Лиза.
То, что она собирается сказать про Никодимова, не очень-то вежливо. Бабушка бы наверняка сказала, что такие вещи обсуждать не принято, но Правило номер один гласит: правда важнее, чем вежливость.
Что как хлебушек, Лиза? синим голосом спрашивает Митя.
Мама Никодимова лежала, как хлебушек. Аккуратно лежала. А сейчас неаккуратно лежит, как можно вежливее говорит Лиза.
Никодимов всхлипывает. Лиза возвращает на место хомутик и переводит взгляд на Митю. Точнее, на третью пуговицу на его рубашке. Что-то с ней не так.
Все было очень просто, говорит Лиза, не отрывая глаз от пуговицы. Он ее в пакет положил, как хлебушек. Пакет в машине или в камышах, Лиза точно не знает. Надо искать. Она в пакете лежала. Пакет хомутиком затянул, очень аккуратно. А потом достал ее из пакета. Чтобы в воду бросить. На коленях стоял.
Но на брюках грязи почти нет. Это потому, что снег. Колени намочил, но не испачкал. Они высохли сейчас. Остались серые пятна на коленях. Их почти не видно. А тут и тут, Лиза почти не глядя тыкает в фотографии, следы колен. Он на коленях стоял, пакет с нее снимал. Нет, не снимал. Пакет плотный, рвать тяжело. Срезал. Где-то будет нож. Ищите. Срезал хомут, порезал палец, срезал пакет. Палец порезал. Указательный, на левой руке. На хомуте кровь, совсем чуть-чуть. Это его, не ее. Неудобно было резать. Торопился, нервничал. Кофту ее порезал случайно, тут и тут. Лиза снова тычет пальцем в экран. А умерла она сама. Он не убивал. Не помог, но и не убивал. Она задохнулась. Поэтому повреждений снаружи нет.
Никодимов издает какой-то странный стон. Видимо, хочет, чтобы все побыстрей прояснилось. Она ускоряет речь:
Она очень кашляла. Ей нужно было лекарство. Смотрел, как она задыхается. Глаза стали красные. Она немного себя поцарапала. Под ногтями найдете кожу. Это ее кожа, не его. Он смотрел. Когда умерла или, скорее, потеряла сознание, положил в пакет. Запечатал. Увез. Не собирался убивать. Но и помогать не хотел. А потом почему-то испугался. Почему испугался? Он убрал лекарство. Нет, не убрал, он его использовал. Аэрозоль. Он его в воздух распылил. В квартире на мебели остался порошок. Он толком не мылся, на нем тоже остался. На голове, у корней волос. Лиза, не оборачиваясь, тычет рукой в Никодимова. Тут. Почти не видно. Как мука. Почти совсем незаметно. Нужен смыв с волос. А ей Лиза осекается на мгновение. Снова пускать в себя эту картину не хочется. Ей нужно было лекарство, а он его распылил, чтобы ей не досталось, и она задохнулась. Сама. До пакета или уже в пакете. На вскрытии станет ясно. Он не убивал.
Не отрывая глаз от Лизы, Митя снимает трубку. Никодимов вдруг делает отчаянный рывок к Лизе в ее сторону летит стул, к которому он пристегнут наручниками. Лиза улыбается как можно ласковей и, не сводя глаз с Митиной рубашки, слегка подается в сторону, а Никодимов валится на пол вместе со стулом.
Пока Никодимова отделяют от стула и выводят, Лиза снова забивается в угол диванчика. Митя некоторое время бесцельно перекладывает бумажки на столе, поправляет монитор, снимает трубку телефона и опускает ее обратно на аппарат. Потом, вздохнув, выходит из-за стола высокий, широкоплечий, чуточку нескладный, пересекает комнату и присаживается рядом на диван, протягивает к ней руку. Она едва заметно отодвигается.
Митя вздыхает:
Я тебя сколько раз просил улики голыми руками не трогать, а, Лиз?
Она молчит.
Я так и не понял, что случилось. Что вообще происходит? помедлив, спрашивает Митя. Обставляешь Павлова раз. Могла нормально войти, как обычно? А если бы он стрелять начал? Ты же знаешь инструкции! Врываешься в кабинет вся в крови два. Как нефиг делать раскалываешь подследственного три. А мне теперь доказательную базу по новой собирать, да еще неприятный разговор иметь с адвокатом этого утырка, да еще с Павловым объясняться. И вот когда я всех этих наконец разогнал, а те на меня пока не насели, сидишь теперь и молчишь.
Лиза молчит. Внутри нее полыхает крик, и если сейчас она скажет что-нибудь, придется кричать вслух, а Лизе очень не хочется. Поэтому она позволяет себе молчать, это важное правило разрешить себе молчать, если не хочется говорить. Правило номер два.
К своим двадцати девяти Лиза выработала определенный набор правил, которым она следует несмотря ни на что. Они позволяют ей снизить количество эпизодов и при этом не слишком ограничивают Лизины принципы, которых тоже накопился целый список. Главное, они позволяют ей как можно дольше не переводить внутренний крик во внешний, потому что, когда она кричит внутри, плохо только ей самой, а когда она кричит снаружи, плохо всем, кто это слышит, и они тогда хотят убрать ее подальше, чтобы она не делала им плохо. А здесь, у Мити, она должна сдержаться во что бы то ни стало, чтобы он и дальше принимал ее всерьез.
Митя поднимается с дивана и идет обратно к столу.
Ладно, не дуйся. Ты сегодня супергерой, как обычно, Митя почему-то вдруг смеется, но смех звучит зеленовато, будто он озяб, так что тебе все можно. Пальчики пальчиками, а кровь-то на хомуте осталась. И пакет найдется. Мы все равно его прижмем. Но в следующий раз хотя бы перчатки напяль, а? Вот же, целая пачка стоит. И давай выкладывай, с чем пришла. Кстати, может, сходишь в туалет, ссадины промоешь вначале? Лиза мотает головой. Нет? Ну тогда давай, пересаживайся поближе, и поговорим.
Немного помедлив, Лиза встает с дивана и, стараясь не обращать внимания на саднящие колени, как можно более ровно идет к стулу. Не спеша она садится на стул, на котором совсем недавно сидел Никодимов, примеряет на себя его позу. Лиза ждет: не станет ли она сама немного Никодимовым, сев сюда? Пока нет, не становится.
Вот и славно, кондитерски розовым тоном говорит Митя. Вот и умница. Расскажешь, что там у тебя?
Лиза немножко раскачивается взад-вперед и не отрываясь смотрит на третью пуговицу на его рубашке. Лиза обычно избегает вникать в Митины вещи, это все слишком личное, невежливо разговаривать с вещами друзей без приглашения. Но с этой пуговицей что-то слишком не так, и это раздражает Лизу. Что такого уж личного может быть в пуговице, думает Лиза. Наверняка ничего такого. Но пока Лиза не сообразит, в чем неправильность, не сможет думать о делах. Нужно немножко сосредоточиться, поймать пуговицу в фокус, а остальное максимально расфокусировать, чтоб не увидеть лишнего.
Ага, вот. Пуговица явно расстроена. Все остальные пришиты машиной, аккуратно и последовательно. Каждая из их дырочек несет равномерное количество ниток, они вообще в полном порядке. А третья третья явно пришита человеком, причем кое-как, второпях: четвертая ее дырочка висит лишь на одной нитке, а остальные три задыхаются, забитые нитками до отказа. Митя сидит на кухне, за окном вечер. Низко наклонив абажур настольной лампы, он раз за разом пытается вдеть непомерно длинную нитку в узкое, почти незаметное ушко иглы
Митя отворачивается к окну. Грубо прерывается контакт с пуговицей. Лиза вздрагивает от неожиданности.
А, да, он спрашивает, зачем она пришла. Нужно ответить. Усилием воли Лиза собирает воедино распадающееся пространство тускнеющей комнаты.
Пришла рассказать, произносит она и сама удивляется тому, как отвыкла говорить за какие-то несколько минут.
Митя снова поворачивается к ней. Это движение кажется Лизе ободряющим, и она уже смелее произносит:
Принесла информацию.
Лизе очень хочется быть ценной. Митя хороший друг, а друзья делятся друг с другом. Правило номер пять: смысл дружбы в обмене информацией. Это отличная основа для дружбы. Лиза старается приносить Мите только лучшую информацию.
Так-так, отвечает он, открывает блокнот и щелкает ручкой, готовясь записывать.
Лиза снова вздрагивает.
Прости, день был тяжелый, больше не буду, спохватывается Митя. Продолжай, пожалуйста. Что, опять жулика вычислила и теперь нам его ловить?
Нет, отвечает Лиза, улыбаясь Мите в ответ. В этот раз он будет доволен информацией и похвалит ее. Нет, не жулика. Но вычислила, да. Вычислила.
Это слово очень нравится Лизе оно проходит сквозь воздух, как тщательно заостренная стальная стрелка с идеально симметричными краями, солидная и увесистая. Такая воткнется в дерево и долго еще вибрирует.
Вычислила! Вычислила, да!
Вычислила, да, покладисто повторяет за ней Митя. Кого вычислила?
Владимира Сергеевича вычислила. Владимира Сергеевича.
А что Владимир Сергеевич сделал, Лиза? И кто это вообще?
Это врач. Остеопат. Некоторые считают, что остеопаты не врачи, но Владимир Сергеевич говорит, что он врач. В кабинете у него дипломы по стенкам висят. Там тоже написано, что он врач. Но Лиза не уверена.
Хорошо, Владимир Сергеевич остеопат. Вспомнил, это твой новенький. Сколько ты у него, месяца два? Три? И ты его вычислила, да? Что он натворил? Налоги не платит?
Нет, Владимир Сергеевич очень аккуратный. У него всегда все по стопочкам разложено в кабинете. Насчет ящиков Лиза не знает, он просит Лизу ящики не открывать. Лиза только один раз открывала, и он сказал так больше не делать. Лиза видела, там у него квитанции, много квитанций. И медкарта, очень аккуратная. Он наверняка очень правильно платит налоги. И прививки вовремя ставит, какие положено. Лиза тоже поставила одну, когда посмотрела его медкарту. У Лизы этой прививки не было. И Лиза поставила. Там важно взрослым тоже ставить. Прививка одна, а болезней сразу три. Столбняк, дифтерия, коклюш. Надо каждые десять лет ставить, ты знал? Лиза поставила, и ты поставь. И Лиза его вычислила, Митя. Он делает с мальчиками нехорошее. Никакой он не врач, Митя. Он педофил, вот он что.
Теперь Лиза смотрит прямо в глаза Мите и улыбается. В последнее время она приучает себя не отворачиваться и очень довольна собой, когда получается.
Он такое с ними делает, Митя. Лиза мыла сегодня массажный стол и увидела. Там пятна. И волосы. Детские волосы. И другие всякие, понимаешь? И пятна. И кожа порвана даже. И простыни. Задубели кое-где. Много крови. Их уже не отстирать. И это не первый раз. Лиза уже много раз видела. Приходится выбрасывать такие простыни. Рваные иногда. И всякие пятна, не только кровь. Лиза много раз это видела. А сегодня все сравнила, и все сошлось. Так Лиза вычислила. Иди забери его. Его надо убрать из дома, чтобы он больше не был тем, кто он есть, даже если кто-то считает его врачом. Так нельзя, это неправильно. Родители приводят к нему детей, мальчиков, сами приводят, понимаешь? И у него дома Яся, и Федечка, и еще Катя. И Лиза его вычислила. Ты же его заберешь?
Митя внезапно захлопывает блокнот и спрашивает:
А как фамилия твоего этого Владимира Сергеевича?
Дервиент, совсем успокоившись, говорит Лиза.
М-да, и захочешь не забудешь. Чего раньше не спросил-то?.. Митя встает и начинает ходить по кабинету от окна к сейфовой дверце и обратно к окну. Это отвлекает от главного, и Лиза отворачивается.
Он хочет, чтобы его называли профессор Дервиент, торопливо говорит она. Но он никакой не профессор, раз никакой не врач. Не может же профессор и врач делать такое с детьми. Но какая разница, как его фамилия? Лучше скажи: хорошую информацию Лиза тебе принесла? Ты же заберешь его? Какая разница, какая фамилия? Надо же его забрать!
Митя вдруг резко останавливается, заглядывает ей в лицо:
Знаешь, что меня сейчас интересует, Лиза?
Нет.
Меня интересует, почему ты сейчас улыбаешься. Что такого радостного во всем этом ты находишь?
Лиза улыбается? Лиза пытается найти поверхность, куда можно было бы посмотреться, чтобы найти и убрать улыбку, раз она не нравится Мите.
Да, представь себе. Почему? Его голос становится неприятно сиреневым.
Лиза не знает. Может быть, Лизе нравится, что она все про Владимира Сергеевича поняла, рассказала тебе, и теперь ты тоже в курсе и сделаешь все как надо. Вообще, знаешь, это же очень интересно!
Что именно интересно, Лиза?
Просто захватывающе интересно! Ты должен понимать, раз ты здесь! Интересно узнать о человеке то, что он ни за что никому бы не сказал. Узнать это про него. Понять, с кем имеешь дело.
Мне кажется, ты не осознаешь
Чего именно?
Как опасно то, во что ты лезешь.
Опасно? Лиза и правда не понимает. Что тут опасного? Лиза приносит информацию, ты его забираешь. Как это может быть опасно? И для кого?
Мне иногда кажется, что ты абсолютно не осознаешь, что такое опасность. Я сейчас вспомнил. Лидия Матвеевна рассказывала. В детстве тебе очень нравился скрип тормозов. Ты постоянно от нее удирала, а пока она пыталась тебя догнать, ты пряталась за припаркованными машинами, а потом выскакивала прямо на проезжую часть только чтобы услышать этот звук. И вот сейчас ты выросла, ты взрослая, но совершенно не понимаешь до сих пор, что машина, под которую ты прыгаешь, тебя просто размажет. А звук прикольный, кто спорит. Тебе и сейчас нравится, да?