Алдар сощурил глаза и кивнул на выход:
Ступай, князь. Подумай и возвращайся. Я буду ждать. Тебе отдадут все вещи.
Я на миг склонил голову, поднялся на ноги и вышел из шатра. Конец разговора показался скомканным и странным, но, вероятно, мне действительно требовалось время, чтобы всё обдумать.
Ты не глупец, Кречет, довольно объявил Огарёк, отрезая мне кусок от бараньей ноги. Но всё же со мной тебе было бы легче говорить с тхеном.
Дуешься, что не удалось поглазеть на степняка? хмыкнул я. Ты бы начал скандалить, ни к чему хорошему это бы не привело.
Так уж и начал бы.
Мы сидели в крепости за накрытым столом, уютно потрескивал огонь в очаге, и я тихо радовался, что выбрался из лагеря степняков целым и невредимым. После разговора Алдар вернул мне и обувь, и оружие, и всё остальное. Вывели Рудо: степняцкие женщины расчесали его шерсть, как расчёсывали гривы местных лошадей, и пёс, казалось, перенёс разлуку легко, может, даже её и не заметил. Зато Огарёк и Нилир знатно нервничали, а мне приятно было, что меня ждали и волновались. Конечно, тревога после переговоров с тхеном никуда не ушла, я по-прежнему видел в степняках серьёзную угрозу и понимал, что Алдар не из тех, кто легко отступит.
Между прочим, тут тебе принесли кое-что. Мальчишка-воробей. Огарёк как бы невзначай протянул распечатанное письмо. Уж к Пеплице-то ты обязан меня взять. Не бойся, всё не читал, лишь первую строчку.
Я хмыкнул и выхватил бумагу быстрее, чем Огарёк успел поднять руку выше в дразнящем жесте. Мне бы злиться на него, что принял и распечатал прежде, чем я сам взглянул, да разве я мог? Обтерев руки, развернул и принялся читать.
Княгиня Средимирного просила о личной встрече в Коростельце, её стольном граде. Я перевёл взгляд на самодовольного Огарька.
Будешь защищать от её назойливого сватовства?
Огарёк браво выхватил длинный нож из голенища и сверкнул жёлтыми глазами.
А то!
Мы рассмеялись.
Возьму, произнёс я уже серьёзно. Придётся Смарагделю ещё посидеть в тереме.
Не узнаешь свои покои, всё мхом зарастёт.
Зато никто не осмелится сунуться.
Огарёк вальяжно повёл плечом.
Ну, если тебе срочно будет нужен советчик, то я не побрезгую зайти. Я люблю мох.
Рудо и Шаньга лежали у очага, их могучие косматые тела занимали почти всё свободное место, так что ни я, ни Огарёк не могли даже передвинуть кресла, чтоб не задеть зверей. От очага шёл крепкий жар, пахло можжевеловыми ветками и пряным сбитнем, который подогревался тут же. Я распустил волосы и снял кафтан: пусть это напоминало о разговоре с тхеном, но сейчас я точно не чувствовал себя ни пленённым, ни униженным, напротив. Я подвинул письмо Огарьку, тот взял его и стал внимательно изучать.
Пеплица писала расплывчато, как обычно, но в этом письме речь шла явно не о сватовстве. Она просила приехать, и я сделал вывод, что княгине известно что-то об опасности, исходящей от царя.
Огарёк сдвинул чёрные брови и вернул письмо.
Не боишься, что это западня?
Я почесал бороду. От жары и сбитня я знатно разомлел, но ясность ума не растерял.
Всё может быть. Но если бы меня хотели убить, сделали бы это несколько зим назад. Не думаю, что Пеплица столько ждала, замышляя коварство.
Но ты всё равно должен быть осторожен. Надень кольчугу.
Ты ведь вызвался меня защищать. Так чего мне бояться?
Огарёк улыбнулся, сверкнув зубами.
Если только ты сам будешь благоразумен. А вообще, Кречет, заметил ли, но в последнее время ты вдруг всем стал нужен.
Князья всем нужны, так и есть. Хорошо, что у Холмолесского их несколько. Что Трегор? Ты виделся с ним?
Виделся, как же, проворчал Огарёк. Наш скоморох всё так же легкомыслен. Он уже не променяет повозки и перевозные сцены на княжьи палаты, как ни уговаривай.
Я тепло улыбнулся, подумав о Трегоре. Скомороший князь когда-то тоже наводил ужас на люд. Говорили, будто у него три головы или горб, но он оказался обычным мужчиной, даже не тронутым страшной Морью, той жуткой хворью, которая унесла множество жизней, а выжившим подарила увечья и причудливые метки. Трегор тогда основал гильдию шутов, собрав меченых по всем Княжествам. Представления скоморохов собирали толпы зрителей, несмотря на страх, и за много зим Трегор так сроднился со своей гильдией и с выступлениями, что не мог отказаться от них, даже частично разделив со мной бремя правления Холмолесским княжеством.
Я пошлю его в помощь Смарагделю. Лесовому невмоготу подолгу сидеть в четырёх стенах, человеку всяко проще.
А Нилир?
Я задумался. Брать с собой командира дружины опрометчиво. Пеплица могла бы счесть за оскорбление, приведи я в Коростелец Нилира, но идти без дружины казалось довольно опасным. Я не боялся быть убитым и пленённым, вовсе нет. Я боялся одного: оставить Холмолесское на растерзание воронью, которое тут же слетелось бы на Горвень.
Со мной, конечно, будет Огарёк, но что с того? Соколы гонцы, а не воины. Он ловок, шустёр и горяч, но из-за увечной ноги быстр только верхом на Шаньге, который, увы, зимой ложился в спячку, как и его сородичи. Я решил, что ещё подумаю над этим. Князю, провозглашённому чудовищем, нечего терять, так что я мог бы заявиться со свитой нечистецей, но всё же я уважал Пеплицу и не хотел унижать таким появлением.
Холмолесское и Средимирное ближайшие соседи, а кроме того, граничили с Перешейком, землями, что отделяли Княжества от Царства. Я не был удивлён, что Пеплица обратилась именно ко мне, а не к Мохоту или к Дубу. К тому же ни для кого не было секретом, что я из всех князей ближе всего к нечистецам, особенно к лесовым, которые могут помогать мне перемещаться по Великолесью, тянущемуся по всему княжеству. Меня не пришлось бы долго ждать. Конечно, и Огарёк был прав: никогда нельзя исключать возможность заговора, особенно если ты бельмо на глазу всех соседей.
Лес подхватил, закружил тайными тропами, засвистел ветром в ушах и вытолкнул напротив Коростельца. Воздух звенел от мороза, кружили снежные пылинки в золотом утреннем свете, и равнина перед городом посеребрилась тонким слоем инея. Коростелец сверкал впереди, как драгоценный кокошник, виднелись купола и шпили святилищ, оконца и черепичные крыши высоких богатых теремов.
Нас заметили издалека и открыли ворота. Коростелец всегда нравился мне своей цельностью. Если при подъезде к Горвеню путник в первую очередь видел обширный посад, размазанный по подножию холма, как повидло по ломтю хлеба, а уже после посадских изб и дворов замечал городские ворота, то в Коростельце и посад и детинец прятались за высоченными белокаменными стенами с башенками-бойницами и узорчатыми изразцами. Ажурные кованые ворота издали казались кружевными, тончайшими, но я-то знал, что это впечатление обманчиво, и Коростелец так же неприступен и силён, как его княгиня.
Была бы Пеплицына воля, она бы устелила вместо брусчатки речной жемчуг, но и без того Коростелец ослеплял блеском так, что сперва мне пришлось щуриться. Но к чести княгини надо было сказать, что блеск был благородным, не пестрящим: каждая постройка казалась продолжением другой, и даже крестьянские избы выглядели чистыми, новыми, каждая с резными наличниками и петушками у труб. Загляденье.
Нас провели по главной улице через весь Коростелец, и чем ближе к терему мы подходили, тем больше зевак собирали вокруг. Нам кричали, но беззлобно, как старым друзьям. Несколько девушек даже осмелились подбежать к Огарьку, бледнея при взгляде на Шаньгу, и протянули моему соколу туесок с гостинцами: собрали леденцов, пряников и варенья. Огарёк вежливо принял угощение и поклонился, а девушки и рады были, только разбежались в стороны тут же, как Шаньга повернул к ним косматую голову, почуяв запах сладкого.
Ты не ешь сейчас, Пеплица тоже любит сладкое на стол подавать, посоветовал я, видя, как Огарёк вертит в руке пряник.
Пеплица была из тех женщин, что способны захватить все мысли и навсегда остаться в сердце: высокая, с безукоризненной осанкой и прекрасной фигурой, в свои сорок зим с небольшим она могла бы сойти за девицу на выданье. Наверное, я был глупцом, раз не единожды отвергал её предложение о женитьбе, но успокаивал себя тем, что эта женщина хотела отнять у меня Холмолесское, выставив незаконным князем, и занять терем в Горвене сама. Прошлого мужа, князя Легеда, она отравила слухи ходили, но сама Пеплица утверждала, будто Легед тихо умер во сне от остановки сердца. Я подозревал, что такая же участь могла постичь и меня.
По правде сказать, мы с Пеплицей были схожи. Она княгиня, единственная женщина из правителей Княжеств, однако ей удалось расположить к себе и армию, и народ, и других князей. Я же слыл самонаречённым, и пусть княжество меня признало, а всё же до доверия соседей мне было далеко.
Терем встретил тем же, что и весь Коростелец, только умноженным на дюжину: блеском, роскошью, богатством. Признаться, у меня уже болели глаза от блеска, а правильная красота зданий надоела так, что хотелось увидеть просевшую старенькую избу или терем недавно разбогатевшего купца: такой, чтоб нескладный, неладный, а с душой построенный.
Приём у княгини мог бы впечатлить царя, привыкшего к роскоши, или простолюдина, никогда не видевшего ничего, кроме пашни и посеревшей избы. Я же едва сдерживался, чтобы не усмехнуться. В пиршественном зале накрыли стол, да так, что в глазах рябило от диковинных яств. Здесь не было ни пирогов, ни дичи, ни крепкой браги по вытянувшемуся лицу Огарька я понял, что он разочарован. Пеплица выставила мочёные ягоды и клюкву в сахаре, пастилу, варенье, ватрушки на меду, орехи и сушёные фрукты из Царства, покрытые тонкой засахарившейся корочкой.
Мы на приёме у пятизимней царской дочки? спросил я вместо приветствия.
Пеплица гордо качнула головой, и жемчужные нити её кики, обрамляющие благородное лицо, сверкнули снежинками.
Я тоже рада видеть тебя, Лерис, и твоего сокола.
Огарёк поклонился, положив руку на грудь: проявил всё почтение, какое положено соколу при встрече с чужим князем.
Подавальщики отодвинули стулья, приглашая нас сесть, а чашники налили брусничного киселя. Я сел и поднял кубок, кивнув княгине, и проворчал:
Неужто в твоих погребах не нашлось браги для гостей?
Пеплица хитро улыбнулась, надменно глядя на нас со своего высокого кресла.
Не люблю разговоры, при которых разумы затуманены хмелем. Пить будешь в своём тереме, бывший соколик, а у меня отведай киселя.
Сперва ты отведай.
Боишься, что отравлю? Ах, легковерный мальчишка! А ты дай сперва своему соколу.
Огарёк метнул на княгиню предостерегающий взгляд.
Я берегу своего сокола, покачал я головой.
Пеплица поджала накрашенные губы и послушно отпила киселя из чарки того же чашника, что наливал мне. Под столом я легонько наступил на ногу Огарька, благодаря за то, что не вмешивался и сидел молча.
Так что там царь? спросил я, пробуя сливовую сбивную пастилу. Сладости у Пеплицы были недурные, но с гораздо большим удовольствием я бы отведал перепелов и шанег с луком.
Царь занят своими делами: он задумал взять другую веру. Опасная задумка, как я считаю, но об этом чуть позже. Мне гораздо больше нравится царица потерянная женщина, оказавшаяся между слабоумным сыном-царевичем и самодуром-мужем. Ещё немного, и я слеплю из неё нечто занятное.
Слепишь? не понял я.
Пеплица обворожительно улыбнулась и с завидным изяществом отправила в рот ягоду.
Мы ведём переписку. Большего пока сказать не могу, зато хочу представить тебе кое-кого.
Пеплица встала с кресла, отошла к дальнему выходу из залы и легко взмахнула рукавом. Я ожидал, что в залу войдёт какой-нибудь мальчишка так небрежно подзывают только посыльных и служанок, но скоро передо мной предстал мужчина зрелых лет, показавшийся смутно знакомым. Судя по наряду, он был далеко не беден: взять хотя бы сапоги из зелёной кожи и ножны с золотой окантовкой. Волнистые каштановые волосы были вымыты и гладко расчёсаны, лицо украшали тонкие усы.
Мой гость, Норелет, промурлыкала Пеплица, ожидая какой-то необыкновенной реакции. Лерис Гарх, самонаречённый князь Холмолесского.
Гость протянул руку, но на последних словах Пеплицы его лицо свела еле заметная судорога.
Я пожал протянутую руку и вскинул бровь, посылая Пеплице безмолвный вопрос. Ох уж эти бабьи хитрости, могла бы сразу сказать, что задумала и чего ей ещё от меня надо.
Норелет старший сын Ведедора. Того самого, что сын дяди почившего Страстогора.
В горле мигом пересохло и стало кисло, несмотря на сладкий Пеплицын кисель. Ещё один самозванец, Страстогоров родич, только хитрый: решил чужими руками меня убрать, не стал сам в Горвень соваться.
Рад знакомству, сухо бросил я.
Норелет жал руку чуть дольше и чуть крепче, чем требовалось, а сам не стыдился разглядывать меня. Огарёк предупреждающе шагнул вперёд. Я видел его только краем глаза, но догадывался, что рука сокола уже лежит на рукояти ножа.
Рад, несказанно рад, так же сухо ответил Норелет.
Мы вновь сели за стол. Будь мы с Пеплицей одни, я бы не постеснялся отчитать её за дерзость, но теперь оставалось только восхищаться тем, как ловко она меня провела. Не отступилась за столько зим, всё равно решила занять Холмолесское или хотя бы накрыть его своими изящными ладонями. Не через меня, так через другого.
Что же ты сам ко мне не приехал? спросил я, пытаясь безоблачно улыбаться. Наверное, получилось плохо, потому что Норелет и не подумал ответить на улыбку.
Княгиня отыскала меня и любезно предложила помощь, ответил он.
И ты принял её предложение, конечно. Как можно отказаться? Прекрасная жена и два княжества в придачу. Просто чудесно.
Норелет посерел лицом. Огарёк пересел так, чтобы оказаться напротив него, но Норелет нарочно не смотрел на моего сокола. Конечно, я понимал его: нелегко выдержать жёлтый взгляд зеленокожего юноши, до того странного, что не сразу веришь в его существование, особенно если видишь впервые.
Я перегнулся через стол и сделал вид, что обнимаю Норелета, похлопывая по спине, а сам приблизился к его уху и шепнул, чтобы Пеплица не слышала:
Чудесно-то чудесно, только ты наверняка слышал, что прежнего мужа она отравила, чтобы единолично править.
Улыбнувшись, я отстранился и с удовольствием посмотрел на Норелета. Он, видать, не был приучен к хитрым разговорам, что обычно ведутся в княжеских теремах, и выглядел теперь до того жалко, что хотелось налить ему киселя послаще и положить на тарелку пастилы: слишком болезненный и несчастный сделался у него вид, хотя я понимал, что это может быть напускным.
Что бы тебе ни сказал ушлый сокол, подумай хорошенько, кому из нас ты веришь, промурлыкала Пеплица. Да-да, Лерис Гарх был соколом Страстогора, ты ведь не мог не слышать о Кречете так его звали когда-то.
Я помню, процедил Норелет. Я смотрел на него и гадал, жалеет ли он о том, что ввязался в Пеплицыну игру.
Ты говорила о своих делах в Царстве, бесцеремонно напомнил Огарёк. Этот человек как-то связан с ними?
Пеплица обворожительно улыбнулась, глядя на Огарька, как мне показалось, с искренним женским интересом. Я ухмыльнулся себе под нос.
Все мы связаны, ответила Пеплица. Но ты прав, молодой сокол. Давайте скорее перейдём к делу.
Она жестом отослала чашников и подавальщиков, чем окончательно разрушила мою надежду на приемлемый ужин. Пришлось довольствоваться пирогом с мочёной брусникой.