У школы труповозка стоит, прошептал Сомов, давайте я принесу мешок для трупов, туда упакуем тело, то, что рассыпалось, соберём в пакет и в лабораторию.
Соловец покачал головой:
Рассыплется всё к едрене-фене, одну труху в одежде привезём и никому ничего не докажем, даже с записью. Я думаю, ребятки, и вы послушайте меня старика, надо сначала поумерить пыл этого молодого энтузиаста, он качнул головой в сторону двери. Камеру здесь включённой оставим, мало ли какие изменения произойдут, пока нас не будет, пусть фиксирует.
А где мы будем? вырвалось у Кунгурова.
Не перебивай старших, одёрнул его Соловец, Так. Значит, камера пусть снимает, с этими словами он осторожно на цыпочках переступил через тело и обошёл останки головы, стараясь не потревожить их, поставил камеру на стол около Влада, удостоверился, что нужная часть пола в кадре и продолжил, мы сейчас выйдем, сарай запрём. И
И?.. снова перебил Кунгуров.
Не нашего это уровня дело, вот что я вам скажу, коллеги. Я почти тридцать лет в органах, и ничего подобного не видел, а уж вы и подавно. Надо доложить наверх. Пусть генерал решение принимает.
Что, прямо самому начальнику главка? поразился Влад. А моего начальника уведомить не надо? Может, сначала начальнику РОВД Краснову позвонишь?
Нет, это не уровень начальника РОВД, Самому позвоню, покачал головой Соловец. Мы когда-то учились вместе, и у меня его личный номер есть. Займись своим Димоном, чтоб он к объекту не сунулся. Ну, а вы, Сергей, действуйте по обстоятельствам. Всё. Выходим.
Кунгуров подошёл к двери и громко сказал:
Дмитрий, три шага назад от двери отошёл быстро, а то по лбу получишь, прислушался и отодвинул щеколду.
Они вышли друг за другом, Соловец последним. Он осторожно прикрыл дверь и снова навесил замок. Кунгуров, зацепив локоть Дмитрия, потянул его к машине, Сомов шёл за спиной Степанова почти вплотную. Соловец завернул в глубь естественной беседки за углом сарая и пропал из виду.
Чего там? Степанов, увлекаемый оперативником, оглядывался на судебного медика, который едва не наступал ему на пятки. Чего дверь-то опять заперли? Я готов как пионер трудиться, не покладая ручки, он для достоверности потряс зажатыми в руках листами и шариковой ручкой.
Угомонись, с досадой сказал Кунгуров. Тебе будет новое задание. Сейчас идёшь обратно к школе вместе с судмедэкспертом. Останешься с Белозёровой.
Не, ну я так не играю! Я хочу осмотр делать вместе с тобой, а ты меня всё время куда-то отсылаешь! Чего у Белозёровой делать? Массовость создавать? Я живую работу хочу.
Как же ты меня достал! Хочу то, хочу сё! снова не сдержал раздражения Кунгуров. Мне твои хотелки до одного места. Твоё дело исполнять мои указания. Если сам не понимаешь, доступно объясняю: все понял? абсолютно все допросы следователя на первоначальном этапе делаются на основе объяснений, взятых нами на доследственной проверке. Вот иди и перепиши все её допросы на бланки объяснений и время не забудь согласовать, чтоб не получилось, что ты опрашивал людей после её допросов. Вперёд!
А труп? Я хочу увидев, как зверски исказилось лицо старшего опергруппы, Степанов попятился, понял, понял, уже ушёл.
Дима опустил голову, нарочито понурился и развернулся в сторону чернеющей за спортплощадкой школы.
А трупа нет, проговорил подошедший Соловец.
К счастью Дмитрий отошел достаточно далеко и не услышал слов эксперта.
Как это нет? одновременно воскликнула Лара и Алексей Перов.
А вот так, развёл руками криминалист. Вещи мальчика, его телефон есть, а тела нет. Ошиблись вы, голубчик.
Не мог я ошибиться, растерянно ответил Алексей, он хотел быстро выскочить из машины, но из-за головокружения едва не вывалился наружу. С одной стороны его удержала от падения крепкая рука водителя, дымившего очередной сигаретой, а с другой цепкая подмога кинолога.
Кунгуров и Сомов переглянулись, но промолчали. Михаил Данилович пригладил рукой в медицинской перчатке волосы надо лбом.
У вас, Алёша, сотрясение, а это, знаете ли, чревато Соловец поправил очки на носу, спутанностью сознания, правда, коллега? обратился он за подтверждением к Сомову. Тот неопределённо покачал головой, то ли соглашаясь, то ли удивляясь такому предположению. Ну, вот, доктор со мной согласен. Пришлось доложить, что вызов былошибочным. Сейчас начальство понаедет
Соловец обратился к Кунгурову:
Владислав, уж не обессудьте, что распоряжаюсь, но мне кажется, что машину с санитарами можно отпустить. Это раз. Мальчику раненому в больницу бы желательно попасть, да и кинолог вроде тоже больше не нужен, может быть Сашу попросить, чтобы он их развёз? Как вы считаете? Я ни в коем случае не командую. Просто добрый совет.
Влад Кунгуров стянул с рук перчатки, несколько раз сжал и разжал ладони. Он поймал выразительный взгляд криминалиста и ответил:
Михал Данилыч, я ведь старший только в отсутствие следователя, а Белозёрова здесь, то есть не прямо здесь, а там, но всё же здесь запутавшись, Влад скомкал перчатки и махнул рукой. Ладно, семь бедКороче, так и сделаем. Санёк, обратился он к воителю, доедешь до школы, заберёшь Степанова, скажешь, что я велел ему стажёра к врачу сопроводить, ну, подождёте пять минут, пока он там объяснения переписывает. Потом Лару в отдел доставь, оттуда прямо в госпиталь. Потом с Степановым остаётесь в отделе. Ларочка, если дежурный спросит, скажи, что мы ещё работаем.
А если Димон меня пошлёт куда подальше? поинтересовался Блинов.
Не пошлёт. Скажешь, что я ему голову откручу.
Если дежурный спросит, сказать, что тело не обнаружено? Что ошибся стажёр? уточнила Лариса.
Ага, кивнул Кунгуров, именно так и скажи. Пока вы едете, я ему позвоню, предупрежу. Сергей Михайлович, обратился оперативник к Сомову, ты останешься или уедешь?
Судмедэксперт задумчиво выпятил и без того пухлые губы. Он размышлял. С одной стороны, если уже сказано, что тело не обнаружено, то ему делать здесь абсолютно нечего, но в действительности-то всё иначе. Они столкнулись не просто с загадкой, произошло что-то совершенно непостижимое. Уехать, значит, ничего не узнать. Прикоснувшись к тайне, Сомов не мог не попытаться узнать, как будут развиваться события дальше. И что произошло на самом деле. Хотя бы с точки зрения судебной медицины.
Труповозку я отпущу, ответил он, но сам останусь, и мальчика-стажёра, может быть, тоже отправлять пока никуда не надо?
Давайте, друзья мои, не будем спорить, твёрдо сказал Соловец. Я сообщил Николаю Васильевичу, что на месте останутся только те, кто видел. Поэтому уехать должны все, кроме нас троих. Это не обсуждается.
Кунгуров покачал головой.
Как потом мне оправдываться не представляю.
Ты пока об этом не думай. Ты о том, что в сарае думай. А руководство уже в пути, Николай Васильевич обещал, что будет в течение часа. Идите, коллеги, отправляйте всех отсюда. Ты уж постарайся, Влад, чтобы не в меру энергичный Дмитрий и госпожа следователь уехали. Будем ждать начальство.
Глава 4
Начальство в лице Колыванова Николая Васильевича, неделю назад вступившего в должность начальника Главного Управления МВД, и областного прокурора Санджиева Захара Хонгоровича действительно уже было в пути.
Вечер у Колыванова начался прекрасно. Сегодня была годовщина свадьбы, день рождения семьи, как говорила его жена Татьяна. Она традиционно пекла пирог с черникой и покупала портвейн, называемый в народе «Три семёрки». Популярное когда-то за свою дешевизну и вполне приличный вкус вино их молодости. Сегодня можно позволить себе какой угодно алкоголь из любой страны мира, но дело ведь не в напитке, а в сложившейся семейной традиции и памяти о юности. Тогда, больше тридцати лет назад, свадьба пришлась на самый пик антиалкогольной компании, поэтому выпивки на столах было мало, а домашней выпечки много. С тех пор каждый год, если получалось, они устраивали уютные вечерние посиделки с пирогами и бутылкой дешевенького винца для души.
Утром Татьяна решительно объявила, что пригласила чету Санджиевых, тем более, что юбилей общий в один день женились. Вот так перед фактом поставила, что хочешь теперь, то и делай с этим фактом. Сожми себя в кулак и принимай гостей. Так подумал Николай Васильевич в первую минуту и рассердился.
«Не знаю, какая кошка пробежала между вами, но нам теперь тут жить, и со старыми друзьями ссориться последнее дело, сказала Татьяна. Поэтому, хочешь ты или нет, а они со вчерашнего дня у нас на даче. Я Лиле неделю назад рассказала, как мы обычно отмечаем. Предупредила, что будем только мы вчетвером. Она так обрадовалась, обещала, что Захар барашка привезёт, кюр приготовит, а его сутки запекать надо, поэтому я ей ключи от дачи ещё третьего дня отдала. Будь добр, не задерживайся на службе, мы тебя ждём не позже шести».
«Не было никакой ссоры», буркнул Николай Васильевич для порядка, а на душе полегчало, будто давивший на неё много лет камень-слон, вросший так, что ощущаться перестал, свалился, наконец.
Николай Васильевич по приезду в родной город Захару Хонгоровичу позвонил, конечно. Но Санджиев разговор прервал словами: «Извини, занят», и не перезвонил. Что ж неясного?
Две недели назад Колыванов устроил фуршет, что называется «обмыл» должность и «влился» в коллектив руководства области в неформальной обстановке. Было бы странно, если бы областной прокурор проигнорировал приглашение нового начальника Главка МВД. Но чествовать виновника торжества Санджиев поручил своему заму, а сам сидел с непроницаемым лицом, пил минералку, к еде не притронулся и очень быстро покинул высокое собрание. Колыванов отметил это и с горечью подумал: «Глядите, какие мы принципиальные! В доме врага не едим, спасибо, что хоть воду пьём. Тоже мне, Эдмон Данес!» Хотя никакие они не враги, и это не дом, а вовсе даже ресторан, а вот поди ж ты.
На даче всё сложилось по-другому. Аромат готовящегося мяса распространился, кажется, на весь посёлок. Во всяком случае, Колыванову показалось, что оглушительный мясной дух ворвался в открытые окна его машины уже на подъезде к дачному кооперативу. А возле калитки родного участка благоухало так, что у голодного Николая Васильевича живот подвело, и слюна разве что через губу не потекла. Он увидел, как Татьяна с Лилей весело суетятся под навесом у накрытого на улице стола.
Чуть в стороне от них Захар босой, в расстёгнутой рубашке с засученными до локтей рукавами и подвёрнутых до колен потёртых джинсах сидит на корточках у костра и неторопливо помешивает что-то в висящем на треноге котелке. Легкомысленная соломенная шляпа с лохматыми широкими полями шалашом прикрывала ему лицо. Ни за что не догадаешься, что это прокурор области просто варит суп словно шаман готовит булькающее зелье.
При мысли о «шамане» сжалось сердце. Ох, не к добру вспомнилось. Колыванов внутренне напрягся и подобрался, как пловец перед прыжком в воду, вышел из джипа, махнул рукой: «Всем привет!» распахнул калитку и вернулся в машину, чтобы въехать во двор.
Увидев, что хозяин дачи открывает ворота, Санджиев аккуратно положил ложку на блюдце, стоящее тут же прямо на траве, поднялся, сдвинул на затылок смешную шляпу и тоже приветственно махнул в ответ, но не подошёл, а опять опустился на корточки около костра и снова погрузился в процесс помешивания.
Он не изменился вовсе, будто не было тридцати лет. Остался, каким его помнил Колыванов со времён их общей армейской молодости, когда никому в голову не приходило называть их по отчеству. Был тогда просто Захарка отличный парень и лучший друг, почти брат: высокий, плотный, слегка кривоногий, неторопливый, с малоподвижным лицом.
Давешний слон, что свалился было с Колывановской души, привычно поставил ногу на прежнее пригретое годами место. Душа вздрогнула и замерла.
Не успел Николай Васильевич выйти из машины, подбежала Лиля целоваться, и после взаимных приветствий, как в былые времена, они в обнимку направились к костру. Захар перестал, наконец, медитировать над котелком, и буднично, словно и не расставались никогда, распределил обязанности, потому что предстояло не только снять с огня горяченный котелок с маханом, но и произвести раскопки под костром, где томился кюр бараний желудок, полный потрясающего мяса. Доставать сокровище дело мужчин, так же как и раскладывать горячую ароматную баранину на тарелки.
Николай Васильевич поставил и заправил на веранде самовар. Около колонки в большом тазу с холодной водой остывал арбуз, привезённый, видимо, тоже Санджиевыми.
Сели за стол, где на почетное место, конечно, водрузили традиционный черничный пирог и бутылку «Трёх семерок». Хоть и положено хозяину дома раскладывать мясо гостям, но Санджиев, на правах повара и знатока традиций, сделал всё сам. Колыванов с восхищением смотрел, как Захар ловко добывает из дымящегося нутра бараньего желудка исходящее соками мясо почти голыми руками и виду не подаёт, что горячо.
Принялись за еду, обжигаясь и посмеиваясь друг над другом, пили портвейн за встречу после долгой разлуки, за трёх дочерей Санджиевых, уехавших в Москву. Захар чокался стаканом с водой алкоголь он не признавал. У Колывановых детей не было, не сложилось. Вспоминали друзей и общих знакомых, которых растеряли за тридцать лет.
Напряжение, не отпускавшее Николая Васильевича, закрутилось тугой воронкой и распространялось кругами. Его чувствовали все. Разговоры подруг замирали, приходилось заполнять неловкие паузы тостами, после которых все дружно жевали. Почти каждая фраза у Татьяны и Лили начиналась: «а помнишь», и, перебивая друг друга, они то весело хихикали, то вытирали навернувшиеся слёзы.
Быстро стемнело. Ночь отгородила их навес от окружающего мира непроницаемой стеной, и атмосфера за столом стала интимной и уютной от стрекотанья сверчков и шелеста крыльев бестолковых мотыльков, вьющихся вокруг светильника.
Николай Васильевич и Захар Хонгорович не принимали участия в женских обсуждениях, придумать тему чисто мужского разговора у Колыванова не получалось, потому что кроме работы у них с Санджиевым осталась только одна общая тема, но не говорить же об этом сейчас весь праздник испортишь. Вот и женщины говорят о чём угодно другом, хотя тема эта близка им всем. Потом, может быть, один на один сядут они вдвоём и по-мужски поговорят начистоту. Но не сейчас. А больше им с Захаром, оказывается, и говорить не о чем. Вот и сидят два сыча. Он молчит, Санджиев молчит, сидит истуканом, ест мясо, пьёт воду, трезвенник, едрит его налево. Выпил бы винца, а лучше водочки, глядишь, беседа бы и завязалась. А так вроде и хорошо сидят, душевно, а все ж стоит между ним и Захаром стена, и слон проклятый по-хозяйски по Колывановской душе топчется, примеривается, как половчей на обжитом месте устроиться.
Так продолжалось, пока женщины не переключились на обсуждение внешности американских артистов. Лиля сказала вдруг, что Ричард Гир, по её мнению, образец мужской красоты, а Татьяна ей в ответ, что, дескать, ничего удивительного, ведь «нашего дорогого Захара», как и Гира, можно описать двумя фразами: «много-много щёк, мало-мало глаз». Лиля замерла и вытаращила глаза, соображая, обижаться или нет, а Захар рассмеялся, да так заливисто! Глядя, как он откинулся на спинку стула, как хлопает себя по ляжкам, а его узкие калмыцкие глаза совсем утонули в щеках, удержаться от смеха было невозможно. Общий дружный хохот тараном врезался в стену отчуждения. Слоновья туша испуганно отдёрнула ногу. Обстановка разрядилась.
Вот и до чая с пирогом дело дошло. Захар больше не походил на отрешённого Будду, случайно попавшего на чужой праздник. Он принёс и начал нарезать арбуз. Тонкая полосатая кожа от лёгкого прикосновения ножа с хрустом лопнула. Арбуз плюнул в окружающих сочной, свежей, охлаждённой в колодезной воде мякотью и развалился на несколько больших кусков. Несколько красных ошмётков смачно ляпнулись на Захаровы джинсы. И это вызвало новый взрыв хохота. Хозяин испачканных штанов смеялся громче всех и анекдот рассказал про арбузы, и все развеселились вдвойне, потому что к месту. Николай Васильевич занялся самоваром и совсем расслабился.