Ну, у меня есть магазин тканей в Варанаси.
Тогда почему ты здесь? Надо деньги зарабатывать, а не прохлаждаться.
Мне лучше уехать? спросил Ман.
Нет-нет Что ты, мы тебе рады, ответил отец Рашида. Мы очень рады такому гостю! Хотя время ты выбрал жаркое и тоскливое. Приезжай к нам как-нибудь на Бакр-Ид[35] увидишь деревню во всей красе. Да-да, непременно приезжай Так о чем это я? Ах да, гранаты. Старик тот был добрый, веселый, и они с Мехер быстро спелись. Она знала, что всегда может поживиться чем-нибудь вкусненьким у него дома, и заставляла меня к нему ходить. Помню, в первый раз он угостил ее гранатом. Он был еще неспелый, но мы его почистили, и она съела аж шесть или семь ложек за раз, а остальное мы приберегли на завтрак.
Мимо прошел пожилой имам местной мечети.
Заглянете к нам завтра вечером, имам-сахиб? озабоченно спросил его отец Рашида.
Да, завтра в это же время. После молитвы, с мягкой укоризной в голосе отвечал имам.
Интересно, куда запропастился Рашид, сказал Ман, поглядев на свое незаконченное задание. Должен был уже прийти.
Да ясное дело куда опять обходит деревню! с неожиданной злобой и яростью в голосе воскликнул отец Рашида. Взял привычку якшаться со всяким отребьем. Ему следует быть разборчивее. Скажи-ка, он брал тебя с собой к нашему патвари?
Ман был так потрясен его злобным тоном, что даже не услышал вопроса.
Патвари! К деревенскому патвари вы вместе ходили? В голосе отца Рашида зазвенел металл.
Нет, удивленно ответил Ман. А что случилось?
Ничего. Отец Рашида умолк, а потом попросил: Только не говори ему, что я тебя спрашивал.
Как скажете. Ман по-прежнему был озадачен.
Ладно, я тебе и так помешал заниматься. Больше не буду приставать, учись.
И он пошел в дом с Мехер на руках, хмурясь в свете фонаря.
10.20
Обеспокоенный Ман поставил фонарь поближе и попытался вернуться к чтению и переписыванию заданных Рашидом слов, но отец Рашида вскоре опять вышел на улицу, на сей раз без Мехер.
Что такое гигги? спросил он.
Гигги?
Так ты не знаешь, что такое гигги?.. с нескрываемым разочарованием сказал отец Рашида.
Нет. А что это?
Да я сам не знаю!
Ман недоуменно уставился на собеседника:
А почему спрашиваете?
Да просто мне нужен гигги прямо сейчас.
Вам нужен гигги, но вы не знаете, что это такое? изумился Ман.
Ну да. Мехер попросила. Проснулась и говорит: «Дада, я хочу гигги. Дай гигги!» И теперь она плачет, а я даже не знаю, что такое гигги и где его взять. Придется ждать Рашида. Может, он знает. Ну вот, опять я тебя отвлек, прости.
Ничего страшного, заверил его Ман.
Он был даже рад этой возможности отдохнуть от тяжелого умственного труда. Поломав голову над тем, что такое гигги какая-нибудь еда, игрушка или то, на чем скачут? он вновь нехотя взялся за перо.
Через минуту его отвлек Бабá: он вернулся из мечети, увидел во дворе одинокого Мана и подошел поздороваться. Откашлявшись и сплюнув на землю, он спросил:
Зачем такой молодой парень портит зрение над учебниками?
Да вот, учусь читать и писать на урду.
Знаю, знаю. Помню твои каракули: син, шин син, шин На кой тебе это? спросил Бабá и вновь откашлялся.
На кой?
Да. Зачем тебе урду помимо непристойных стишков?
Ну, раз уж я что-то начал, надо довести дело до конца, ответил Ман.
Это изречение понравилось Бабé. Он одобрительно хмыкнул и добавил:
Еще выучи арабский, очень хороший язык. Сможешь читать Писание в оригинале. Глядишь, и кафиром быть перестанешь.
Думаете? весело спросил Ман.
Ну да, почти не сомневаюсь. Тебя ведь не оскорбляют мои слова?
Ман улыбнулся.
Есть у меня друг хороший, тхакур[36], живет в деревне неподалеку, предался воспоминаниям Бабá. Летом сорок седьмого, незадолго до Раздела, на дороге к Салимпуру собрался народ. Они хотели напасть на его деревню из-за нас, мусульман. И на Сагал тоже. Я отправил срочное послание своему другу. Он созвал людей, они взяли латхи, ружья, вышли на дорогу и заявили той толпе, что сперва им придется разобраться с ними. Молодцы ребята. Если б не они, я умер бы в той драке. Достойная смерть, но все же смерть, да.
Ману вдруг пришло в голову, что он теперь универсальное доверенное лицо.
Рашид говорил, вы в свое время наводили ужас на весь техсил, сказал он Бабé.
Бабá одобрительно закивал и с жаром ответил:
Я всегда был строг. Даже вот его, он ткнул пальцем на крышу, однажды выставил голого на улицу, когда он отказался учиться. Семь лет ему было.
Ман попытался вообразить, каким был отец Рашида в детстве, с букварем в руках вместо кисета для пана. Баба́ тем временем продолжал:
При англичанах все было честно. Власть была жесткая. А как иначе управлять народом? Нынче как: стоит полиции поймать преступника, какой-нибудь министр, или депутат, или ЧЗС говорит: «Это мой друг, отпустите его!» и его отпускают.
Да уж, скверно, кивнул Ман.
Если раньше полицейские иногда брали маленькие взятки, то теперь берут большие и не краснеют, сказал Бабá. А скоро начнут брать огромные. Им закон не писан. Эдак они весь мир развалят, а страну продадут. Теперь вот задумали отобрать у нас земли, политые потом и кровью наших прадедов. Да я им ни единой бигхи[37] не отдам, пусть так и знают!
Но если закон примут начал было Ман, вспомнив про отца.
Слушай, ты ведь умный законопослушный парень, не пьешь, не куришь, наши обычаи уважаешь. Вот скажи мне: если б приняли закон, что отныне молиться надо не на Мекку, а на Калькутту, ты послушался бы?
Ман помотал головой, изо всех сил сдерживая улыбку. Насмешил его и сам закон, и то, что ему пришлось бы молиться чему бы то ни было.
Вот и здесь так. Рашид говорит, твой отец близкий друг наваба-сахиба, а его в наших краях держат в большом почете. Что наваб-сахиб думает об этой попытке отнять у него землю?
Конечно, ему это не нравится, сказал Ман. К этому времени он научился как можно мягче высказываться даже о самых очевидных вещах.
И тебе бы не понравилось. Со временем все будет становиться только хуже, хотя мир и так уже разваливается на части. В нашей деревне, к примеру, есть семья недостойных людей, которые бросили родных отца и мать помирать с голоду. Сами брюхо набивают, а родителей выставили на улицу! Вот тебе и независимость Политики душат заминдаров, разваливают страну. Раньше, если б кто-то посмел выгнать мать на улицу мать, которая его кормила-поила, мыла, одевала! мы всей деревней его побили бы, вправили бы ему и кости, и мозги. Таков был наш долг. А теперь попробуй кого-то побить тебя тут же по судам затаскают, в тюрьму бросят!
А нельзя просто с ними поговорить? Вразумить их? спросил Ман.
Бабá раздраженно пожал плечами.
Конечно Только характер лучше всего исправляет латхи, а не болтовня.
Вы, наверное, железную дисциплину тут поддерживали, заметил Ман, восхищаясь теми чертами и замашками, которых никогда не простил бы родному отцу.
Конечно, согласился дед Рашида. Дисциплина ключ ко всему. Человек должен серьезно относиться к тому, что делает, и работать не покладая рук. Вот тебе, например, следует учиться, а не трепаться почем зря со всякими стариками Скажи-ка мне, тебя сюда отец послал?
Да.
Зачем?
Ну, чтобы я учил урду и жизни поучиться, наверное, на ходу сочинил Ман.
Славно Славно. Ты ему передай, что избирательный округ у нас хороший. И он пользуется доброй репутацией среди местных Выучить урду, говоришь? Да, мы должны защищать свой язык Это наше наследие Знаешь, ты мог бы стать отменным политиком. Мячик у тебя полетел аккурат в ворота ловко ты его уделал Правда, здесь ты в политику не сунешься Нетаджи не пустит. Ну да ладно, продолжай, продолжай.
Дед Рашида встал и зашагал к своему дому.
Вдруг Ман кое о чем вспомнил.
А вы случайно не знаете, что такое гигги, Бабá? спросил он.
Тот остановился:
Гигги?
Да.
Не знаю. Первый раз слышу. Может, ты неправильно прочитал? Он вернулся и подобрал с чарпоя учебник Мана. Дай взглянуть. Эх, очки забыл.
Нет-нет, это Мехер так сказала. Требует у деда гигги.
А что это такое?
В том-то и загвоздка, мы не знаем. Она проснулась и плачет, просит у дедушки гигги. Может, приснилось что-то. В доме никто понятия не имеет, что это.
Хм-м, протянул Бабá, ломая голову над задачкой. Пожалуй, без моей помощи им не обойтись. Он изменил направление и зашагал к дому сына. Я ведь единственный, кто по-настоящему ее понимает.
10.21
Затем к Ману подошел Нетаджи; к тому времени на улице почти стемнело. Нетаджи на несколько дней уезжал по очередному таинственному делу, а теперь вот наведался к Ману, думая расспросить его о ГПА, имении наваба-сахиба в Байтаре, охоте на волков и любви. Увидев, что Ман занимается урду, он решил ограничиться последней темой. В конце концов, он же дал Ману почитать свой сборник Мира.
Можно присесть? спросил он.
Можно, ответил Ман, подняв голову. Как дела?
А, все хорошо, отмахнулся Нетаджи.
К тому времени он уже почти простил Ману свое унижение на железнодорожной станции, потому как с тех пор в его жизни случилось еще несколько куда более крупных падений и взлетов. В целом он значительно продвинулся на своем пути к покорению мира.
Можно задать тебе один вопрос? начал Нетаджи.
Нельзя. Можешь задать любой, кроме этого.
Нетаджи улыбнулся и все-таки спросил:
Скажи, ты когда-нибудь влюблялся?
Разве о таком спрашивают? Чтобы увильнуть от ответа, Ман сделал вид, что оскорбился.
Ну, видишь ли Нетаджи виновато потупил взгляд. Я подумал, что жизнь в Брахмпуре в современной семье
А, вот кто мы такие, по-твоему.
Нет-нет, тут же пошел на попятную Нетаджи. Нет, я не А что, собственно, плохого в моем вопросе? Мне просто любопытно.
Что ж, раз ты спрашиваешь о таком, то будь готов и сам ответить на свой вопрос. Ты когда-нибудь влюблялся?
Нетаджи охотно ответил, поскольку много думал об этом в последнее время:
Видишь ли, в деревне все женятся по договоренности родителей или родственников. Так было всегда. Будь моя воля, я поступил бы иначе, но что поделать, так уж оно устроено. Сложись все иначе, я наверняка влюбился бы в кого-нибудь, но сейчас это только помешает мне на пути к цели. А у тебя как?
О, смотри, Рашид идет, сказал Ман. Попросим его присоединиться к нашей беседе?
Нетаджи поспешно ретировался, дабы не ронять достоинство перед племянником. Он как-то странно на него посмотрел и исчез в сумерках.
Кто это был? спросил Рашид.
Нетаджи. Хотел побеседовать со мной о любви.
Рашид раздраженно фыркнул.
Ты где пропадал? спросил его Ман.
Заглянул в лавку баньи побеседовать с людьми устраняю ущерб нашего визита в замшелый Сагал.
Какой ущерб-то? удивился Ман. Ты так пылко разговаривал со старейшинами. Я был восхищен, честное слово! А вот отец по какой-то причине очень зол на тебя.
Ущерб изрядный, ответил Рашид. Согласно последней версии сплетен, я повздорил со славными старейшинами и утверждал, будто имам сагальской мечети воплощение дьявола. Еще я планирую построить на территории медресе коммуну, для этого и притащил тебя сюда чтобы ты уговорил отца каким-то образом отнять земли у школы. Впрочем, надо отдать должное народу Дебарии в это они не верят. Рашид хохотнул. Ты произвел хорошее впечатление на местных. Все тебя полюбили я потрясен!
А вот у тебя, похоже, неприятности, заметил Ман.
Возможно. Но необязательно. Как нормальному человеку бороться с повальным невежеством? Народ ничего не знает и не желает знать.
Скажи-ка, ты не в курсе, что такое гигги?
Нет. Рашид лоб.
Тогда тебе точно светят неприятности. Очень большие.
Неужели? спросил Рашид, и лицо у него почему-то стало испуганное. Кстати, как твои занятия?
Замечательно. Просто превосходно. С тех пор как ты ушел, я только и делаю, что занимаюсь.
Когда Рашид скрылся в доме, к Ману подошел почтальон и вручил ему письмо. Они обменялись парой слов, но Ман, сам не свой от волнения, даже не понимал, что говорит.
Конверт бледно-желтого цвета казался прохладным и нежным, как лунный свет. Адрес на урду был написан размашисто, даже небрежно. На марке значилось: «Пасанд-Багх, Брахмпур». Она наконец-то ответила!
Ман, пытаясь поднести конверт к фонарю, едва не упал от обуявшего его влечения. Надо немедленно вернуться к Саиде, немедленно, что бы там ни говорил отец и все остальные. Закончилась его ссылка официально или нет.
Когда почтальон наконец ушел, Ман вскрыл конверт. Едва заметный аромат знакомых духов поднялся от страниц и смешался с ночным воздухом. Ман тут же сообразил, что прочесть это письмо написанное таким неуловимым размашистым курсивом, сдобренное диакритическими значками и сокращениями ему не под силу. Слишком зачаточны его познания в урду. Он с трудом прочел приветствие Дагу-сахибу и по внешнему виду строк догадался, что Саида-бай то и дело цитирует стихи, но больше ничего разобрать не смог.
Если в этой деревне человеку нельзя остаться одному, досадливо подумал Ман, то о личном пространстве не может быть и речи. Отец или дед Рашида, проходя мимо и увидев письмо на урду, наверняка возьмут его в руки и тут же, без труда и малейших колебаний прочитают. А Ману, чтобы разобрать хоть строчку, придется часами биться над ее смыслом, разглядывая символы один за другим.
Ман не хотел разглядывать письмо много часов. Он хотел узнать, что ему написала Саида-бай, прямо сейчас. Но кого попросить о помощи? Рашида? Нет. Нетаджи? Нет. Кого позвать в переводчики?
Что же она ему написала? Перед глазами Мана предстала ясная картина: изящные пальцы любимой, унизанные сверкающими кольцами, парят над желтой страничкой. И тут же в голове прозвучала нисходящая гамма на фисгармонии. Он ведь никогда не видел, чтобы Саида-бай писала. Нежные прикосновения ее пальцев к его лицу и к клавишам не нуждались в долгом осмыслении или переводе. А тут ее рука скользила над страницей, рождая стремительные и грациозные строки, и Ман понятия не имел, о чем они: о любви или равнодушии, о серьезном или легкомысленном, о радости или гневе, о влечении или душевном покое.
10.22
Рашида в самом деле ждали куда более серьезные неприятности, чем он мог представить, но узнал он об этом лишь на следующий вечер.
Когда наутро после бессонной ночи Ман наконец попросил Рашида помочь ему с письмом от Саиды-бай, тот задумчиво поглядел на конверт, потупился (видимо, просьба ученика его смутила) и надо же, просто невероятно! согласился.
После ужина, хорошо? сказал он.
Хотя до ужина была еще целая вечность, Ман благодарно закивал.
Однако сразу после вечерней молитвы грянула беда. Рашида позвали на крышу, где к тому времени собралось уже пять человек: его дед, отец, Нетаджи, брат матери, пришедший сегодня в деревню один, без гуппи, и дебарийский имам.
Все они сидели на большом ковре посреди крыши. Рашид произнес все полагающиеся адабы.
Сядь, Рашид, велел ему отец. Больше никто ничего помимо приветствий не говорил.
Только Медведь был искренне рад видеть племянника, но и на его лице отчетливо читалась тревога.
Выпей стаканчик шербета, Рашид, сказал дядя чуть погодя, протянув ему стакан с красной жидкостью. Его приготовили из рододендронов. Отличная штука. Когда я в прошлом месяце ездил в горы Он не закончил и притих.
В чем дело? спросил Рашид, поглядев сперва на смущенного Медведя, затем на имама.
Имам дебарийской мечети был хороший человек, глава еще одной большой семьи землевладельцев. Обычно он тепло здоровался с Рашидом, но в последние пару дней тот заметил странную отстраненность в его взгляде. Быть может, его расстроила стычка в Сагале Рашид не удивился бы, если сплетники все перепутали и рассказывают, что он поносил имама Дебарии, а не Сагала. Однако, даже если допустить, что Рашид был теологически и морально не прав, как унизительно отвечать на обвинения в грубости на таком вот судилище (иначе эту встречу не назовешь)! И зачем они вызвали из такой дали Медведя? Рашид сделал глоток шербета и поглядел на остальных. На лице отца читалось отвращение, дед смотрел очень строго. Нетаджи пытался напустить на себя мудрый и рассудительный вид, но выглядел в лучшем случае самодовольным.