Бремя ответственности за чужие судьбы всегда тяготило Прана, и Савита видела, как ему не по себе от происходящего. Он не мог спокойно читать газету за завтраком и вообще выглядел неважно. Савита чувствовала, что его гложет необходимость принять жесткие меры в отношении юных идиотов. Вчера вечером он не смог даже заняться лекциями по комедиям Шекспира, хотя специально выкроил под это время.
Не понимаю, зачем тебе принимать их дома, сказала Савита. Пригласи их в кабинет проктора!
Нет-нет, дорогая, это еще больше их напугает. Для начала я хочу узнать их версию событий той ночи. Они будут говорить куда охотнее в спокойной обстановке. Одно дело посидеть со мной в гостиной, а другое стоять и мяться перед проктором. Надеюсь, вы с ма не против? Это не займет много времени, максимум полчаса.
Нарушители порядка явились в одиннадцать часов утра, и Пран предложил всем чаю.
Раджкумару Марха было очень совестно за свое поведение, и он не сводил глаз с ладоней, а вот его друзья, сочтя доброту Прана признаком слабости, решили, что им ничего не грозит, и на его просьбу объясниться только ухмыльнулись. Они знали, что Пран брат Мана, и приняли его сочувствие как данность.
Мы занимались своими делами, сказал один из них. А ему следовало заниматься своими.
Он попросил вас представиться, а вы сказали Пран опустил глаза на листок, который держал в руках. Да вы и сами знаете, нет нужды это повторять. Цитировать правила поведения в общежитии и университете я тоже не буду: вам они отлично известны. Согласно этому отчету, у входа в университет вы громко пели: «Любой студент, которого увидят в неподобающем месте, будет незамедлительно отчислен».
Два главных нарушителя с усмешкой переглянулись и даже не попытались оправдаться.
Раджкумар, боявшийся, что за отчисление из университета отец в лучшем случае его кастрирует, пробубнил:
Я ничего плохого там не делал!
Ему просто не повезло: он всего лишь хотел составить компанию друзьям.
Один из этих друзей с нескрываемым презрением в голосе сказал:
Ну да, так и есть! За него мы можем поручиться. Ему это неинтересно, в отличие от вашего братца, который
Пран резко осадил молодого человека:
Это к делу не относится. Не будем сейчас обсуждать поведение тех, кто не учится в университете. Вы, похоже, не сознаете, что вам грозит отчисление. Штраф тут бесполезен, поскольку вам плевать на штрафы. Он обвел взглядом их лица и произнес: Что ж, факты мне ясны, и подобным отношением к делу вы себе не поможете. Вашим отцам и так сейчас непросто, а вы добавили им хлопот.
Пран заметил уязвленное выражение на лицах парней скорее не раскаяние, а страх. В самом деле, их отцы в связи с отменой системы заминдари стали куда нетерпимее к расточительности сыновей. Рано или поздно они наверняка урежут расходы на их содержание. Эти молодые люди понятия не имели, куда себя деть, и не знали ничего, кроме веселой студенческой жизни. Если у них и это отнимут, то впереди лишь мрак и безысходность. Они смотрели на Прана, но тот молчал, делая вид, что читает разложенные на столе документы.
Им сейчас трудно, думал Пран. Они только и умеют, что кутить да буянить, но скоро их веселью придет конец. Возможно, им даже придется зарабатывать себе на жизнь. Студентам любых социальных слоев это дается непросто. Работу еще попробуй найти: страна не стоит на месте, и пример, который им всю жизнь подавали старшие, теперь ни на что не годится. На ум невольно пришли образы раджи Марха, профессора Мишры и цапающихся политиков. Он поднял голову и сказал:
Мне необходимо решить, что посоветовать проктору. Я склонен согласиться с комендантом
Нет, господин! Пожалуйста! взмолился один из студентов.
Второй молчал и лишь жалобно глядел на Прана.
Раджкумар теперь гадал, что ему сказать своей бабушке, вдовствующей рани Марха. Даже отцовский гнев проще вынести, чем разочарование в ее глазах.
Он замялся:
Мы не хотели так себя вести Мы были
Остановись. Хорошенько обдумай, что ты собираешься сказать.
Но мы были пьяные! сказал невезучий раджкумар. Поэтому и вели себя так
Так позорно, тихо добавил его приятель.
Пран закрыл глаза.
Все принялись наперебой заверять его, что больше такое не повторится. Они поклялись честью своих отцов и несколькими богами. Они сделали виноватые лица и в результате этого действия, кажется, искренне раскаялись.
Наконец Прану это надоело, и он встал.
В ближайшее время вас уведомят о решении руководства, процедил он по дороге к выходу и невольно осекся: странно было произносить и слышать из собственных уст эти бездушные, бюрократические слова.
Не придумав, что еще сказать в свою защиту, парни немного помешкали и обреченно зашагали прочь.
12.9
Сказав Савите, что вернется к обеду, Пран отправился в Прем-Нивас. День был жаркий, хоть и пасмурный. По дороге он немного запыхался. Его мать была в саду, давала указания садовнику.
Она шагнула ему встречу и резко остановилась:
Пран, что с тобой? Ты очень плохо выглядишь.
Ничего, аммаджи, у меня все хорошо, ответил он и, не удержавшись, добавил: Молитвами Рамджапа-бабы́
Нехорошо смеяться над добрым человеком.
Да-да, прости, сказал Пран. Как дела у Бхаскара?
Он неплохо говорит и понемногу начинает ходить. Очень хочет вернуться в Мисри-Манди. Но здесь такой целебный, свежий воздух. Она обвела рукой сад. Как Савита?
Злится, что я провожу с ней мало времени. Я обещал ей вернуться к обеду. Вся эта возня с комиссией, конечно, мне сейчас ни к чему, но кто-то должен этим заниматься. Он умолк. В остальном у нее все прекрасно. Ма окружила ее такой заботой, что теперь, чего доброго, она захочет рожать каждый год.
Госпожа Капур улыбнулась каким-то своим мыслям, но потом помрачнела и обеспокоенно спросила:
Не знаешь, куда пропал Ман? В деревне его нет, на ферме тоже, и в Варанаси его никто не видел. Просто как сквозь землю провалился. Две недели не писал. Я так волнуюсь! А твой отец говорит, что ему плевать пусть хоть в преисподней сидит, лишь бы в Брахмпур носа не казал.
Пран нахмурился (уже второй раз при нем вспоминали Мана!) и заверил мать, что исчезновение Мана на две недели да хоть на десять совершенно не повод для беспокойства. Он мог отправиться на охоту, в туристический поход по предгорьям или на отдых в Байтар. Наверняка Фироз знает, где он. Сегодня Пран как раз встретится с Фирозом и спросит, не получал ли тот весточки от друга.
Мама удрученно кивнула и через некоторое время сказала:
Почему бы вам всем не приехать в Прем-Нивас? Савите будет полезно отдохнуть перед родами.
Нет, аммаджи, в родных стенах ей лучше. А баоджи подумывает уходить из Конгресса: скоро в дом нагрянут политики всех мастей уговаривать его и отговаривать. Тебе и без нас хлопот достаточно. Ты, кстати, тоже выглядишь усталой. Заботишься обо всех и никому не позволяешь позаботиться о себе! Видно, что ты без сил.
А, ерунда. Просто старость, сказала его мать.
Почему бы тебе не пригласить садовника в дом? Там прохладней.
Ой, нет! отмахнулась госпожа Капур. Ни за что. Это подорвет боевой дух моих цветов.
12.10
Пран вернулся домой и вместо обеда прилег отдохнуть, а чуть позже встретился с Фирозом в Высоком суде Брахмпура, где тот защищал интересы студента любимца преподавателей, одного из наиболее талантливых молодых химиков, когда-либо учившихся в Брахмпурском университете, подавшего в суд на свою альма-матер. В конце учебного года, во время апрельских экзаменов, он совершил удивительный и необъяснимый поступок: посреди экзамена вышел в туалет, а затем, увидев в коридоре двух друзей, остановился перекинуться с ними парой слов. Он утверждал, что обсуждали они только духоту в аудиториях, мешавшую думать, и никто не заподозрил бы его во лжи. Друзья учились на философском факультете и при всем желании не могли помочь ему со сдачей экзамена по химии; кроме того, он был лучшим студентом на потоке (как минимум).
Однако на него написали докладную. Он нарушил строжайшие правила проведения экзаменов, за что любой учащийся исключений здесь ни для кого быть не могло получал незачет по всем экзаменам и оставался на второй год. Студент написал заявление ректору с просьбой оставить его «на осень» то есть дать ему возможность вместе с остальными должниками пересдать экзамены в августе. Это позволило бы ему продолжить обучение на своем потоке. Его просьбу отклонили. В отчаянии он решил прибегнуть к крайней мере и обратиться в суд. Фироз согласился его защищать.
Проктор попросил Прана как младшего члена комиссии по социальному обеспечению студентов, с которым руководство университета изначально консультировалось по этому вопросу, присутствовать на слушании. Он кивком поприветствовал Фироза и сказал: «Давай потом встретимся на улице, надо поговорить». Фироз, хоть и выглядел несколько нелепо в черной мантии с белыми лентами на шее, произвел на него приятное впечатление.
Фироз от имени студента направил в суд заявление, в котором утверждалось, что руководство университета нарушило конституционные права его клиента. Главный судья быстро постановил оставить жалобу без движения. Он сказал, что из решений по трудным делам получается плохой прецедент и плохие законы, а университет имеет все полномочия действовать в подобных делах по собственному усмотрению (если, конечно, процесс принятия решения не является вопиюще несправедливым, а в данном случае это не так). Если студент все же настаивает на обращении в суд (поступая, по мнению главного судьи, неразумно), то ему следует подавать иск в местный мировой суд, а не в Высокий. Подача заявлений напрямую в высокие инстанции неприятное нововведение, появившееся в судебной практике с принятием новой Конституции. Очень часто к этой мере прибегали нетерпеливые истцы, надеясь таким образом влезть без очереди.
Главный судья склонил голову набок и, глядя на Фироза сверху вниз, сказал:
Я не вижу никакого смысла в вашем обращении в Высокий суд, молодой человек. Вашему клиенту сперва следовало обратиться к мировому судье. Если бы тот не одобрил решения университета по данному вопросу, то заявление передали бы окружному судье, а оттуда оно пришло бы сюда. Вам следовало немного подумать и выбрать правильную инстанцию, а не тратить время суда на такого рода пустяки. Обыкновенный иск и заявление в Высокий суд разные вещи, молодой человек, совершенно разные вещи.
На улице Фироз вышел из себя. Он посоветовал клиенту не приходить на слушание и теперь был рад, что тот внял его совету. Фироза самого трясло от несправедливости происходящего. Как главный судья мог его отчитать, упрекнуть в поспешности и необоснованном выборе инстанции? Это неприемлемо! В этом самом зале он не так давно отстаивал интересы заминдаров; главный судья должен знать, что уж кому-кому, а Фирозу такое поведение не свойственно он всегда тщательно подходил к выбору инстанции и умел аргументировать свою позицию. Да и само обращение «молодой человек» допустимо только в похвале, а в таком контексте прозвучало унизительно.
Пран тоже был на стороне студента и сочувственно похлопал Фироза по плечу.
Инстанцию я выбрал правильно, сказал Фироз, развязывая ленты на шее, они, казалось, полностью перекрыли доступ крови к его голове. Через несколько лет подача заявлений непосредственно в Высокий суд станет обычным делом, вот увидишь. Пока пройдешь все инстанции уйму времени потеряешь. Пока мы дождемся первого слушания, август уже закончится. Он умолк и запальчиво воскликнул: Вот бы их по уши завалили такими заявлениями! Потом он с улыбкой добавил: Конечно, к тому времени главный судья уйдет на пенсию. И вся его братия тоже.
Ах да, сказал Пран. Чуть не забыл спросить. Где Ман?
А он вернулся? Он в Брахмпуре?
Нет, потому я и спрашиваю. От него давно нет вестей. Я думал, может, он тебе писал.
Разве я сторож брату твоему?[80] спросил Фироз. Хотя в каком-то смысле, наверное, сторож, мягко добавил он. Да я и не против. Но весточек от него я не получал. Вообще-то, я думал, что он уже приехал, племянника проведать и прочее. Мне он не писал. Надеюсь, повода для волнений нет?
Нет-нет, я просто так спросил. Мама волнуется. Ох уж эти мамы!
Фироз ответил молчаливой, слегка печальной улыбкой так улыбалась его мать. В этот миг он был очень красив.
Что ж, сменил тему Пран, а своему брату ты случайно не сторож? Почему я так давно не видел Имтиаза? Вы бы хоть иногда выпускали его из клетки ноги размять.
Да мы и сами его почти не видим. Все по больным мотается. Единственный способ привлечь его внимание это заболеть. Дальше Фироз процитировал стихотворение на урду про любовь, что сама и болезнь, и лекарство от этой болезни, она же доктор, ради встречи с которым хочется заболеть. Услышь его главный судья, он наверняка сказал бы что-нибудь в духе: «Не понимаю, как это относится к вашему обращению», и его можно было бы понять.
Что ж, пожалуй, так и поступлю, сказал Пран. Я что-то стал быстро уставать. И иногда чувствую странное напряжение в области сердца
Фироз засмеялся:
Вот чем хорошо болеть по-настоящему получаешь полное право на ипохондрию! Затем, склонив голову набок, добавил: Легкие и сердце разные вещи, молодой человек, совершенно разные вещи.
12.11
На следующий день Прану стало плохо прямо во время лекции: ноги подкосились, началась одышка. В голове тоже помутилось, что было ему несвойственно. Студенты удивленно переглядывались, а Пран продолжал читать лекцию, навалившись на кафедру и уперев взгляд в дальнюю стену аудитории.
Хотя пьесы эти изобилуют картинами сельской местности и охоты в частности, пять слов: «Вы будете охотиться, мой герцог?» моментально переносят нас в мир шекспировской комедии Пран умолк, затем продолжал: тем не менее нет никаких оснований полагать, что Шекспир уехал из Стратфорда в Лондон, поскольку
Он опустил голову на кафедру, затем поднял ее. Почему все переглядываются? Его взгляд упал на первый ряд, в котором сидели одни девушки. Вот Малати Триведи. Что она вообще делает на его лекции? Она ведь не получала официального разрешения на посещение занятия. Причем во время переклички он ее заметил. Впрочем, он ведь не смотрит на студентов, когда называет их имена Несколько парней вскочили с мест. Малати тоже. Вот его подвели к письменному столу. Усадили. «Господин, вам плохо?» спрашивал кто-то. Малати считала его пульс. В дверное окошко заглянули профессор Мишра с коллегой. Когда они зашагали дальше, Пран услышал обрывки его слов: «увлекается театром, знаете ли, играет в студенческих спектаклях да, студенты его любят, но»
Пожалуйста, не толпитесь, сказала Малати. Господину Капуру нужен воздух.
Парни, несколько опешив от властного тона этой странной девушки, расступились.
У меня все хорошо, сказал Пран.
Пойдемте-ка лучше с нами, господин Капур.
Да я здоров, Малати! раздраженно пробурчал он.
Однако его отвели в преподавательскую и усадили на диван. Коллеги Прана заверили студентов, что позаботятся о нем. Через некоторое время Пран окончательно пришел в себя, но случившееся не укладывалось в голове. Почему ему стало плохо? Он ведь даже не кашлял, не задыхался. Может, дело в жаре или влажности? Вряд ли Наверное, Савита права: просто перетрудился.
Малати тем временем решила сходить к Прану домой. Лицо госпожи Рупы Меры просияло от радости, когда она увидела ее на пороге. Потом она вспомнила, что именно Малати, вероятно, уговорила Лату играть в спектакле, и помрачнела. Но почему у нее такое взволнованное лицо? Очень странно