Савита, подсказал Ман.
Да-да, сказал его отец нетерпеливо, Савита. Твоя суеверная мать начнет паниковать, если они пропустят подходящее расположение звезд. Иди и успокой ее. Ступай! Сделай хоть что-то полезное.
Махеш Капур вернулся к своим обязанностям хозяина. Он нетерпеливо насупил брови и поглядел на одного из церемониальных священников, а тот вяло улыбнулся в ответ. Господин Махеш Капур чудом избежал удара под дых и нокаута в исполнении троицы детишек отпрысков его деревенской родни, носившихся по саду, словно кони по полю. Не пройдя и десяти шагов, он был немедленно поздравлен профессором литературы (кой мог быть полезен для дальнейшей карьеры Прана), двумя влиятельными членами Законодательного собрания от партии Индийский национальный конгресс (которые могли подсобить ему в нескончаемой борьбе за власть против министра внутренних дел), судьей последним англичанином, оставшимся в составе Высокого суда Брахмпура после провозглашения Независимости, и своим старым другом навабом-сахибом Байтара, одним из богатейших землевладельцев штата.
1.3
Лата, слышавшая обрывок разговора Мана с отцом, не смогла сдержать улыбку, проходя мимо.
Вы, я вижу, наслаждаетесь вовсю, сказал ей по-английски Ман.
Его диалог с отцом происходил на хинди, Лата с матерью разговаривали по-английски. Ман хорошо говорил на обоих языках.
Лата смущенно застыла, как порой с ней случалось в присутствии незнакомцев. Особенно тех, кто улыбался так же смело, как Ман. Что ж, пусть улыбается за двоих.
Да, ответила она просто, всего на секунду задержав взгляд на его лице. Апарна дернула ее за руку.
Ну вот, теперь мы почти семья, сказал Ман, должно быть почувствовав ее неловкость. Еще каких-нибудь пять минут и церемония начнется.
Да, согласилась Лата, глядя на него снизу вверх, но уже более уверенно. Она помолчала и нахмурилась. Мама волнуется, что они не начнут вовремя.
Наш отец тоже, сказал Ман.
Лата снова заулыбалась, но, когда Ман поинтересовался почему, она лишь покачала головой.
Что ж, подытожил Ман, смахивая розовый лепесток со своего красивого белого ачкана[17], ладно облегающего его стройную фигуру. Ты ведь не надо мной смеешься?
Я вообще не смеялась, ответила Лата.
Но улыбалась точно.
Нет, не над тобой, сказала Лата. Над собой.
Это очень загадочно, сказал Ман, изобразив на добродушном лице крайнее недоумение.
Боюсь, что так и есть, сказала Лата, теперь уже смеясь. Апарна хочет мороженого, и я обязана исполнить ее желание.
Попробуйте фисташковое, посоветовал Ман.
Он несколько секунд провожал взглядом ее розовое сари.
«Симпатичная девушка, снова подумал он. Розовый, впрочем, не гармонирует с цветом ее кожи. Лучше бы надела темно-зеленый или темно-синий как у вон той женщины, например». Его внимание переключилось на другой объект созерцания.
Несколько секунд спустя Лата нос к носу столкнулась со своей закадычной подругой Малати, студенткой медфакультета. Они к тому же жили в одной комнате в общежитии. Малати была очень общительной и в разговоре с незнакомцами за словом в карман не лезла. Впрочем, незнакомцы сами зачастую теряли дар речи, едва заглянув в глубину ее зеленых глаз.
Кто этот кэд, с которым ты сейчас разговаривала? немедленно спросила она у Латы.
На самом деле это слово не означало ничего плохого, просто на жаргоне студенток Брахмпурского университета любой красивый парень назывался кэдом. Слово происходило от названия шоколада «Кэдбери»[18].
А, это просто Ман младший брат Прана.
Правда? Но он такой симпатяшка, а Пран ну он, конечно, не урод, но знаешь он слишком уж темнолицый и невзрачный совсем.
Может, он темный кэд, предположила Лата. Горький, но питательный.
Малати задумалась.
И к тому же, продолжила Лата, как мои тетки напомнили мне уже раз пять за последний час, я тоже не белоснежка и найти мне идеально подходящего мужа просто невозможно.
Лата, и как ты их только выносишь? спросила Малати, которая росла без отца или братьев, зато в окружении очень отзывчивых женщин.
О, они мне нравятся, большинство из них, сказала Лата. И если бы не все эти разговоры, то и свадьба для них не свадьба вовсе. А уж когда они увидят жениха и невесту вместе, то настанет для них золотая пора. Красавица и Чудовище.
Ну, он и впрямь смахивал на чудовище всякий раз, как я его встречала в университетском городке, сказала Малати. На темного жирафа.
Какая ты жестокая, сказала Лата, смеясь. В любом случае Пран очень популярный преподаватель, продолжала она. И мне он нравится. Непременно навести меня, когда я перееду из общежития и поселюсь в его доме. А поскольку он станет моим зятем, тебе придется его принять. Пообещай, что постараешься его полюбить, как брата.
Ни за что, твердо пообещала Малати. Он отнимает тебя у меня.
Он тут ни при чем, Малати, вздохнула Лата. Это все мама со своей обостренной бережливостью вешает меня ему на шею.
Ну, я не понимаю, почему ты должна подчиняться своей маме. Скажи ей, что не переживешь разлуки со мной.
Я всегда подчиняюсь маме, ответила Лата. К тому же кто будет платить за мое место в общежитии? А мне тоже очень хочется пожить какое-то время рядом с Савитой. Но и тебя терять я не согласна. Ты непременно должна нас навестить ты обязана навещать нас. И если не будешь грош цена твоей дружбе.
Малати секунду-другую казалась совершенно несчастной, но затем ободрилась вновь.
А это кто? спросила она.
Апарна воззрилась на нее строго и бескомпромиссно.
Моя племяшка Апарна, представила ее Лата. Апарна, скажи тете Малати: «Привет!»
Привет! сказала Апарна, терпение которой было уже на исходе. Можно мне фисташковое мороженое? Пожалуйста!
Конечно, кучук[19], прости, сказала Лата. Ну-ка, давайте все вместе пойдем и съедим понемногу.
1.4
Вскоре Лата потеряла из виду Малати, оставшуюся в обществе нескольких друзей из колледжа. Но далеко они с Апарной уйти не успели были пойманы родителями Апарны.
Вот ты где, прекрасная маленькая беглянка, произнесла ослепительная Минакши, запечатлев поцелуй на лбу дочери. Правда, она прелесть, Арун? Где же ты была, моя милая прогульщица?
Я ходила искать дади[20], начала Апарна. И я ее нашла, но ей было нужно идти в дом из-за Савиты-буа, а мне с ней было нельзя. Тогда мы с Латой-буа пошли кушать мороженое, но не смогли, потому что
Но Минакши уже не слушала ее и повернулась к Лате.
Честно говоря, розовый не идет тебе, Латс, сказала Минакши. Ему не хватает чего-то чего-то
Je ne sais quoi?[21] услужливо подсказал друг ее мужа, стоявший рядом.
Спасибо, сказала Минакши с таким искусительным обаянием, что молодой человек ненадолго воспарил и сделал вид, что смотрит на звезды. Нет, розовый определенно не твой цвет, Латс, подтвердила Минакши.
Оценивающе разглядывая золовку, она томно, по-кошачьи вытягивала свою длинную смуглую шею. Сама она была одета в зеленое с золотом сари из шелка Варанаси и зеленый чоли[22], обнажавший гораздо бо́льшую часть ее живота, чем брахмпурское общество было достойно или готово узреть.
О! только и смогла сказать Лата, внезапно смущаясь. Она знала, что не слишком-то разбирается в нарядах, и решила, что рядом с этой райской птицей выглядит довольно блекло.
А кто этот парень, с которым ты сейчас разговаривала? строго спросил Арун, который, в отличие от жены, заметил, что Лата беседовала с Маном.
Двадцатипятилетний Арун был рослым, светлокожим, красивым интеллектуалом-задирой, любившим поставить на место младших сестер и брата, безжалостно мутузя их эго. И с наслаждением неустанно напоминал им, что после смерти отца именно он, фигурально выражаясь, стал для них in loco parentis[23].
Это Ман, младший брат Прана.
А-а. В голосе Аруна сквозило неодобрение.
Арун и Минакши этим утром приехали ночным поездом из Калькутты, где Арун был одним из немногих служащих индийского происхождения в преимущественно «белой» фирме «Бентсен и Прайс». У него не было ни времени, ни желания знакомиться с семьей или, выражаясь его языком, «кланом» Капура, за которого мать сосватала его сестру. Он неодобрительно посмотрел вокруг. «Как обычно, перестарались во всем», думал он, глядя на цветные огоньки в изгороди. Неотесанность местных политиков, важно расхаживающих в своих белых шапках, и деревенских родственников Махеша Капура вызывала у него презрение. Ни бригадный генерал Брахмпурского военного округа, ни представители крупных компаний Брахмпура, таких как «Бирма Шелл», «Империал тобакко» и «Колтекс», не были представлены в толпе приглашенных, и этот вопиющий факт в его глазах не компенсировало даже присутствие большей части профессиональной элиты Брахмпура.
Похож на прохвоста, я бы сказал, заметил Арун, от которого не укрылось, что Ман невзначай проследовал глазами за Латой, прежде чем отвлекся на что-то еще.
Лата улыбнулась, и ее кроткий братец Варун, следовавший нервной бледной тенью за Аруном и Минакши, тоже улыбнулся, точно сдержанный сообщник. Варун изучал, вернее, пытался изучать математику в Калькуттском университете. И жил он с Аруном и Минакши, в их маленькой квартире на цокольном этаже. Долговязый, неуверенный в себе, добросердечный Варун с вечно бегающим взглядом был тем не менее любимцем Латы. Будучи младше Варуна на целый год, сестра тем не менее всегда его защищала. Пугливый Варун многого боялся и Аруна, и Минакши, и в некотором роде, пожалуй, даже не по годам развитую Апарну. Его увлечение математикой ограничивалось расчетами вероятностей и формул гандикапов[24] в скачках. Зимой, с ростом увлеченности Варуна во время гоночного сезона, усиливался и гнев его старшего брата. Арун и его обожал обзывать прохвостом.
«Да что ты знаешь о прохвостах, Арун-бхай?»[25] подумала Лата. Вслух же она сказала:
Он кажется довольно милым.
Тетя, которую мы повстречали, назвала его «кэд», заявила Апарна.
Прямо так и сказала, родная? заинтересованно спросила Минакши, Ну-ка, покажи мне его, Арун.
Но Ман уже исчез из виду.
В некоторой степени я виню себя, сказал Арун.
Впрочем, без тени вины в голосе. Арун был просто не способен ни в чем себя винить.
Я действительно должен был что-то сделать, продолжил он. Если бы я не был так занят на работе, я мог бы предотвратить это ужасное фиаско. Но как только ма вбила себе в голову, что этот Капур подходит, отговаривать стало бессмысленно. Спорить с мамой бесполезно тут же включается фонтан слез.
Тот факт, что доктор Пран Капур преподавал английскую литературу, слегка ослаблял предубеждение Аруна. Но, к вящему сожалению старшего сына госпожи Рупы Меры, едва ли в этой толпе провинциалов найдется хоть один англичанин.
Какая ужасная безвкусица! устало сказала Минакши себе, кратко выразив мысли супруга. Совершенно не похоже на Калькутту. Сокровище мое, у тебя носик чумазый, добавила она Апарне, присматриваясь к воображаемому пятнышку, чтобы стереть его платком.
А мне здесь нравится, отважился возразить Варун, видя, что слова старшего брата уязвили Лату. Он знал, что Лате нравится Брахмпур, хоть это был далеко не мегаполис.
Замолчи, грубо отрезал Арун. Он не желал, чтобы низшие оспаривали его суждения.
Варун, борясь с собой, пронзительно посмотрел на него, но затем опустил глаза.
Не болтай о том, в чем не разбираешься, добавил Арун.
Варун молча хмурился.
Ты меня слышал?
Да, сказал Варун.
«Да» что?
Да, Арун-бхай, пробормотал Варун.
Такое стирание в порошок было стандартной платой для Варуна, и Лата не удивилась подобному размену. Но она чувствовала себя ужасно виноватой перед Варуном и страшно злилась на Аруна. Она не могла взять в толк, зачем он так поступает и какое в этом удовольствие. Лата решила, что как только свадьба закончится, при первой же возможности поговорит с Варуном, чтобы помочь, хотя бы поддерживая морально, вынести такие нападки. «Даже если сама я не очень хорошо их переношу», подумала она и сказала невинно:
Что ж, Арун-бхай, я полагаю, что уже слишком поздно. Мы все теперь одна большая, дружная семья, и нам придется мириться друг с другом настолько, насколько возможно.
Впрочем, фраза эта была далека от невинности. «Одна большая, дружная семья» так любили выражаться в семействе Чаттерджи, на что иронически и намекнула Лата. Минакши Мера была Чаттерджи, до того как они с Аруном встретились на коктейльной вечеринке и между ними вспыхнула жаркая, восторженная и изысканная любовь. Через месяц элегантных ухаживаний они поженились, вызвав ужасное потрясение в обоих семействах. Были или не были член Высокого суда Калькутты господин Чаттерджи и его супруга рады принять небенгальца Аруна в качестве первого придатка в круг пятерых своих чад (не считая пса Пусика), и была или не была госпожа Рупа Мера в восторге при мысли о том, что ее первенец, свет ее очей, женился на девушке, не принадлежавшей к касте кхатри (да еще такой избалованной снобке, как Минакши), но сам Арун чрезвычайно высоко ценил свою связь с семьей Чаттерджи. У Чаттерджи имелись богатство, положение и огромный дом в Калькутте, где они устраивали грандиозные (но исполненные тончайшего вкуса) вечеринки. И даже если «большая, дружная семья», особенно братья и сестры Минакши, порой надоедала ему своим бесконечным неуемным остроумием и импровизированными рифмованными двустишиями, он принимал это именно потому, что привычки Чаттерджи казались ему неоспоримо светскими. И как же далеки они были от этого провинциального городка, толпы Капуров и этих праздников при свете гирлянд на живой изгороди с гранатовым соком вместо спиртного!
Что именно ты хочешь этим сказать? взвился Арун. Будь папа жив, думаешь, нам пришлось бы родниться с выходцами из подобных семей?
Аруна, похоже, совершенно не волновало, что их могут услышать. Лата покраснела. Но подобная грубая точка зрения имела свои основания. Если бы Рагубир Мера не умер в сорок лет, а продолжил свой стремительный взлет по карьерной лестнице управления железнодорожного транспорта, когда британцы толпами покидали индийскую государственную службу в 1947 году, то он обязательно стал бы членом Железнодорожного совета. Его опыт и блестящие личные качества могли бы даже сделать его председателем. Семье не пришлось бы так тяжко бороться за существование, как приходилось в течение долгих лет и до сих пор, при помощи иссякающих сбережений госпожи Рупы Меры, доброты друзей и, позднее, жалованья ее старшего сына. Ей не пришлось бы продавать изрядную часть своих украшений и даже небольшой домик в Дарджилинге, чтобы обеспечить детям школьное образование, которое она считала крайне необходимым. Несмотря на ее всепроникающую сентиментальность и привязанность к, казалось бы, вечным фамильным ценностям, напоминавшим ей о любимом муже, свойственное ей же чувство жертвенности заставляло материальные ценности стремительно, даже угрожающе, таять и преобразовываться в нематериальные преимущества вроде отличного англоязычного образования в школе-интернате. И таким образом Арун и Варун смогли продолжить обучение в школе Святого Георгия, а Савиту и Лату не забрали из пансиона при монастыре Святой Софии.
Капуры, может, и достойные представители брахмпурского общества, думал Арун, но если бы папа был жив, то все звезды упали бы к ногам семьи Мера. Сам-то он, во всяком случае, победил обстоятельства и преуспел, обзавелся прекрасной родней. Как можно сравнивать брата Прана, этого ловеласа, болтавшего с Латой, который, как слышал Арун, управлял всего-то магазином тканей в Варанаси, и, скажем, старшего брата Минакши, который учился в Оксфорде, собирался стажироваться в юридической палате Линкольнс-Инн и, кроме того, был публикующимся поэтом?