Сделано все возможное, дабы поддержать на чужбине тех, кто потерял свое здоровье на поле брани, сражаясь за честь Родины.
Медицинская помощь
По прибытии армии в Константинополь на ее средства содержались более полугода врачебно-санитарные учреждения военных лагерей Галлиполи, Лемноса и Чаталджи, лазареты для беженцев в Константинополе и его окрестностях и 3 госпитальных судна.
Все эти учреждения в достаточной мере полно обслуживали армию и выполняли свое назначение как по ликвидации привезенных из Крыма эпидемических заболеваний, так и по борьбе с развитием новых в военных лагерях и в районе Константинополя.
Отпущенных средств хватило по их назначению лишь до середины 1921 года, после чего все указанные учреждения, постепенно сокращаясь, содержались примерно в течение года на средства, отпускаемые Совещанием послов в Париже, а затем с августа месяца 1922 года все они снова поступили на содержание армии. Кредит на санитарные нужды был увеличен, что дало возможность открыть несколько новых санитарных учреждений и пополнить запас перевязочного материала и медикаментов, в особенности хинина, столь нужного для борьбы с малярией. Санитарное состояние, несмотря на нездоровые местами стоянки частей и тяжелые условия их жизни, вполне благополучно.
Армия содержит полностью и поддерживает функционирование следующих лечебных заведений:
1) В местах расположения рабочих групп околотки: в Королевстве С.Х.С. 10, на 5 коек каждый, и 6 амбулаторий, а в Болгарии 25 околотков, из коих 4 на 10 коек каждый, а все прочие на 5, и 1 амбулаторию. Всего 145 коек.
2) Обслуживающие рабочие группы санитарные учреждения (в том числе и Красного Креста): в Королевстве С.Х.С. 3 лазарета и в Болгарии 2 госпиталя на 50 и 25 коек.
3) Частично поддерживает функционирование медико-санитарных учреждений российского общества Красного Креста, обслуживающих как русских воинов, так и русских беженцев: в Королевстве С.Х.С. госпиталь, лазарет, амбулатории и зубоврачебные кабинеты, в Болгарии 2 госпиталя.
Всего израсходовано на санитарные нужды армии за год по Сербии свыше 500 тысяч динаров, а по Болгарии более 1 миллиона левов.
Заключение
Итоги сделанному почти за три года пребывания армии на чужбине: спасено от красного ига 150 000 человек, заработок обеспечен до 40 000 военнослужащим; учится в высших учебных заведениях разных государств до 3000 человек, в средних учебных заведениях до 5000 человек; поддерживается в разных странах существование до 6000 инвалидов и престарелых, а также до 2000 семей чинов армии. Многим десяткам тысяч оказана медицинская помощь.
В начале весны 1920 года, когда Добровольческая армия, после двухлетней борьбы, была прижата к морю, а великобританское правительство, дотоле поддерживавшее армию, ее оставило, генерал Врангель призван был в Крым, для того чтобы из рук Главнокомандующего генерала Деникина принять то русское знамя, которое подняли из праха, среди развала Родины, генералы Алексеев и Корнилов. Новый Главнокомандующий не мог обещать армии победу. Он обещал лишь «с честью вывести ее из тяжелого положения».
Хотя армия, оставленная всем миром, и вынуждена была, после беспримерной 8-месячной борьбы, покинуть пределы Отечества, но она не склонила русское знамя и вынесла его незапятнанным за пределы России.
Несмотря на то что Главнокомандующий открыто предупредил всех о полной необеспеченности в будущем и предложил каждому свободно решить свою судьбу, 150 тысяч русских людей предпочли оставление Родины позорному игу большевиков.
Беспросветным казалось ожидавшее их будущее, но, как и 8 месяцев назад, Главнокомандующий обещал им «с честью вывести их из тяжелого положения», «отстоять честь русского родного знамени на чужбине» и «дать возможность, не ложась бременем на приютившие их страны, собственным трудом обеспечить свое существование в ожидании лучших дней, когда служба их понадобится Родине».
В тяжелой борьбе со всем миром, среди страданий и лишений, армия сохранила честь русского знамени на чужой земле, заслужив уважение даже врагов. Перевезенная на Балканы, она обеспечена своим трудом.
Армия сохранила свою независимость она не связана ни договорами, ни обязательствами ни с государствами, ни с партиями. Она спокойно может ждать дня, когда служба ее понадобится Родине.
В. Даватц
12
, Н. Львов13
Русская Армия на чужбине
14
На рейде Константинополя сосредоточилось до 126 русских судов. Здесь были и военные корабли, как крейсер «Корнилов», большие пароходы пассажирского типа и маленькие суда самой различной вместимости. Везде развевались русские флаги андреевский и бело-сине-красный.
Раздавалась русская команда, слышна была русская молитва на утренней и вечерней заре, и громкое русское «Ура!» неслось с кораблей, когда они проходили мимо «Корнилова», где на мостике появлялся Главнокомандующий Русской Армией генерал Врангель.
Так вот каково появление русских в Царь-граде. Многовековая история перевернута вверх дном. Это те русские, которые с давних времен являлись угрозой с севера для Оттоманской империи, надеждой всех порабощенных христианских народов Востока, те, отцы и деды которых появлялись на берегах Босфора, стояли под самыми стенами Константинополя в Сан-Стефано.
На городских зданиях развеваются флаги всех народов-победителей Англии, Франции, Италии, Греции, Сербии, нет только русского знамени. Воды Босфора все также ровным прибоем ложатся на старинные стены и башни Византии. С кораблей виден по берегам Золотого Рога великолепный силуэт города, виден купол Святой Софии. Щемящее чувство охватывает, когда одну минуту задумываешься над тем, что случилось.
На Босфоре стоят английские дредноуты с гигантами пушками. По улицам проходят войска во французской, английской, греческой формах, а русские, затерянные в толпе, приравнены к тем, кого чернокожие разгоняют палками у ворот международного бюро, ищут приюта в ночлежках, пищи в даровых столовых.
Великолепные, с колоннами, здания дворца русского посольства на Пере все переполнены толпой беженцев, комнаты отведены под лазарет, и залы, видевшие прежнее великолепие, с портретами императоров на стенах, теперь превращены в сплошной бивуак для прибывающих постояльцев.
Во дворе посольского здания толпа в дырявых шинелях с женщинами и детьми. Кто эти люди? Это те, которые были не последними в старой России, те, которые руководили делами, создавали культуру, богатство и могущество государства. А военные? Это те, которые с 14-го года пошли на войну, исполняя свой воинский долг, израненные в боях, теперь бездомные скитальцы, те генералы, которым воздаются почести во всем мире, национальные герои, прославленные за свой подвиг, это те «неизвестные», память которых чтут все народы, одержавшие победу в мировой войне. Здесь, в передних русского посольства, они жмутся и ютятся у стен, ожидая, где найти себе приют и помощь.
На первых же днях по прибытии в Константинополь состоялось совещание на крейсере «Вальдек Руссо». В этом совещании приняли участие Верховный комиссар Франции де Франс, граф де Мартель, генерал де Бургон, командовавший Оккупационным корпусом, адмирал де Бон и его начальник штаба и с другой стороны генерал Врангель и генерал Шатилов.
На совещании было подтверждено соглашение, которое состоялось еще прежде с графом де Мартелем, что Франция берет под свое покровительство русских, прибывших из Крыма, и, в обеспечение своих расходов, принимает в залог наш военный и торговый флот.
Вместе с тем было признано необходимым сохранить организацию кадров Русской армии с их порядком подчиненности и военной дисциплины. На сохранении армии генерал Врангель настаивал самым категорическим образом. Это было необходимо по мотивам морального характера.
Нельзя было относиться к союзной Русской армии иначе, чем с должным уважением; нельзя было пренебречь всем ее прошлым, ее участием в мировой войне вместе с союзниками, кровью, пролитой за общее дело Европы, наконец, ее верностью до конца в тяжелой борьбе с большевиками.
Сохранение дисциплины, подчиненность своему командованию диктовались также практическими соображениями. Вся эта масса людей, сразу признанная толпой беженцев, оскорбленная в своем достоинстве и вышедшая из повиновения, могла бы представить серьезную угрозу для сохранения порядка. Эти соображения учитывались официальными представителями Франции.
Адмирал де Бон, генерал де Бургон и адмирал Дюменилль, как военные, чувствовавшие наиболее свой долг в отношении Русской армии, горячо поддерживали заявление русского Главнокомандующего. И под их влиянием Верховный комиссар Франции господин де Франс, типичный представитель дипломатического корпуса, дал свое согласие на сохранение в военных лагерях войсковых частей и подчиненности последних их генералам.
Таким образом, с согласия французских властей армия осталась цела, подчиненная своему командованию в порядке строгой дисциплины, со своей организацией, со своими судами, со своими боевыми знаменами и оружием.
На совещании было намечено также рассредоточение армии. Были выделены войсковые части и направлены 1-й корпус, под начальством генерала Кутепова, в Галлиполи, кубанцы, с генералом Фостиковым, на остров Лемнос и донцы, под командой генерала Абрамова, в Чаталджу.
Штаб Главнокомандующего был сокращен до минимума. Правительство Юга России было переформировано. Кривошеин
15
16
17
18
Генерал Врангель дал такое объяснение происшедшей перемене Южно-русского правительства: «С оставлением Крыма я фактически перестал быть Правителем Юга России, и естественно, что этот термин сам собою отпал. Но из этого не следует делать ложных выводов: это не значит, что носитель законной власти перестал быть таковым, за ненадобностью название упразднено, но идея осталась полностью. Я несколько недоумеваю, как могут возникать сомнения, ибо принцип, на котором построена власть и армия, не уничтожен фактом оставления Крыма. Как и раньше, я остаюсь главой власти».
Акта отречения не последовало. Генерал Врангель не сложил с себя власти, преемственно принятой им от адмирала Колчака и генерала Деникина, и продолжал нести ее как долг, от которого нельзя отказаться. А в то время это означало возложить на себя всю ответственность в почти безнадежном положении. Русские общественные организации в Константинополе единодушно поддерживали Главнокомандующего.
В обращении своем от 17 ноября к генералу Врангелю представители Городского и Земского союзов, комитета русской адвокатуры, торгово-промышленных и профессиональных организаций Юренев
19
«Мы ждем полного выяснения позиции Франции, говорил генерал Врангель. Если она не признает армию, как ядра новой борьбы с большевизмом, я найду путь для продолжения этой борьбы».
В этих словах левая печать усмотрела угрозу нечто зловещее. На генерала Врангеля посыпались обвинения, что он хочет начать какую-то новую авантюру, жертвуя людьми ради своего личного честолюбия. «Дело Крыма безвозвратно кончено», не без злорадства провозглашали они.
Для тех, кто не жил с армией, было непонятно, что иначе и не мог говорить генерал Врангель. Он говорил так (ив этом была вся сила его слов) потому, что так думали, так чувствовали и этого хотели десятки тысяч людей, офицеров и солдат Русской армии.
У них было свое прошлое, которое они не могли и не хотели забыть, свои подвиги и жертвы, которыми нельзя было пренебречь, у них сохранились ненадломленные силы и крепкий дух, непоколебленная вера в себя и в своих вождей. Они хотели оставаться тем, чем были, Русской армией.
Таким людям нельзя было сказать: «Вы кончили ваше дело, вы больше не нужны и можете расходиться на все четыре стороны, кто куда хочет».
Были ли упадочные настроения среди войск? Да, были. Они не могли не быть. Тяжелые удары судьбы, пережитые испытания, усталость после трехлетних непрерывных боев, лишения и страдания моральные, неизвестность будущего угнетали людей. Чтобы устоять в буре, нужны были исключительные силы, которых у многих не хватило. Но ядро армии было здорово. Люди готовы были идти тем же трудным путем, идти без конца, даже без надежды. Нашлись вожди, которые влили в них новые силы, подкрепили слабевших и падавших и вновь поставили их на ноги.
Положение русских на константинопольском рейде было тяжело, особенно в первое время, когда не организована была помощь. Однако те описания ужаса, которые стали появляться в печати, не соответствовали действительности.
«Уже два дня идет проливной дождь, отмечает корреспондент. Подул норд-ост, море свежеет, и палубные пассажиры, а их на каждом пароходе 60 процентов, в ужасном состоянии. Прибавьте к этому полное отсутствие горячей пищи в течение 10 дней, ничтожное количество вообще пищи, и слова объезжавшего пароходы морского врача вам не покажутся преувеличением. «Продержите пароходы еще неделю, и не понадобится хлопот о размещении беженцев. Все они разместятся на Скутарийском кладбище». «Стон и ужас стоят на Босфоре, пишет другой. Те лаконические вести, которые идут оттуда, только в слабой степени дают представление о творящемся там кошмаре». И наконец, третий говорит: «Они лежат, потому что не могут сидеть. Они сидят, потому что не в состоянии протянуть руку и произносить слова. Но есть еще стоящие, просящие, протягивающие руки и даже о ужас, не понятый еще миром, и даже улыбающиеся. О, эта улыбка распятого! Вспомните ее все, кто имеет еще память».
Такие свидетельства очевидцев являются скорее показателем развинченности нервов и страдают преувеличением. Поражало скорее другое то спокойствие, с которым русские переносили невзгоды, обрушившиеся на них, поражала та бодрость, которую они сумели сохранить в себе, несмотря на всю тяжесть пережитого. «Мы шли семь дней в пути от Севастополя к Босфору, пишет один из ехавших на пароходе «Рион». Погода стояла тихая, безветренная. Море было спокойно. Если спросить, что переживало огромное большинство тех людей, которые битком набили каюты, палубу, трюм и все проходы на пароходе «Рион», то правильно было бы ответить: все были поглощены заботой, как бы согреть свои застывшие пальцы, как бы укрыться лучше от дождя, добыть кипятку, теплой пищи и кусок хлеба. И эти заботы так захватывали всего человека, что ничто Другое не приходило на ум. Люди, находящиеся в Совдепии, должны испытывать нечто подобное. Ощущение голода и холода доминирует над всем. Старый, развалившийся «Рион» был перегружен сверх меры. На нем, кроме большого военного груза, помещалось до 6 тысяч человек. Пароход шел медленным ходом, с сильным креном на левый борт. В пути не хватило угля. Это случилось на 5-й день. Ночь была темная, накрапывал дождь. Ярко в темноте светился электрический фонарь на палубе парохода и качающийся то синий, то красный огонь на миноносце, шедшем на буксире. С вахтенной будки в рупор слышался голос капитана, и ему отвечал такой же голос в рупор с миноносца. Зловеще звучали эти голоса. Нужно было перегружать уголь с миноносца, где оставался его некоторый запас. По палубе заходили люди, и слышно было, как звякала цепь и шуршал канат. На противоположном конце какой-то старик с седыми волосами (его лицо было освещено светом электрического фонаря) громко произносил речь. Отдельные слова долетали до нас. Это была проповедь. «Туманы и мглы, гонимые ветром» говорил старик. Среди шума каната, топота ног по палубе вдруг раздалась песнь женского голоса. Пела помешанная миловидная молодая женщина, которую мы часто видели на пароходе ходящей по палубе. Ее мужа расстреляли большевики, ребенок ее умер, она сошла с ума в чрезвычайке. Она бродила по пароходу с веселой улыбкой и по временам пела всегда веселые песни. Глаза ее глядели, широко раскрытые, по-детски радостно. Вся ночь прошла в нагрузке угля. Это была страшная ночь. На следующий день нас взял на буксир американский крейсер и привел на Босфор. Мы стали среди голубого разлива. Зеленые холмы и скаты и красные камни у берега все были залиты лучами солнца. Раздалась громкая песнь, удалая русская песнь. Пели 40 кубанцев на нашей палубе. Говор замолк на пароходе, смолкли крики лодочников внизу. Песнь захватила всех. Как рукой сняло тяжелые переживания прошлой ночи. Как будто все стало иным, и даже наш «Рион», накренившийся на левый борт, уже перестал нагонять тоску своим унылым видом развалившейся проржавелой посудины».