«Чернильный Человек»
Пол под ногами Лоренца зашевелился, раздался в стороны, немного наклонился. Ударил резкий порыв ветра, затрепетали портьеры на окнах, зазвенело стекло, затрещал камень. За столом кто-то вскрикнул, кто-то застонал, кто-то тихо и безрадостно засмеялся.
«Просто причуды модуля, твердил про себя Лоренц, вцепившись в эту мысль, как в спасательный круг, Нелепый трюк. Ты же не позволишь обвести себя вокруг пальца, дружище?»
Новый порыв ветра такой силы, что затрепетал огонь свечей на столе. Пламя погасло. Комнату заполнила густая и липкая темнота.
Только спустя несколько секунд Лоренц осознал, что Николь пропала. Его рука, некогда сжимавшая ее тонкую ладонь, намертво вцепилась в узорную крышку стола. Исчез Николас Лоренц перестал слышать его тяжелое приглушенное дыхание. Слишком тихо. Ненормально тихо. Все еще не соображая, что произошло, он распахнул глаза, ощущая, как ужас медленно поднимает волоски на шее, словно кто-то подул ледяным в затылок. Дыхание перехватило, пальцы свело.
Стены комнаты были разрушены и лежали в руинах. Крыша провалилась, обнажая больное грозовое небо, в которое входили кроны древнего черного леса. Стол залит чем-то липким и тягучим. Запах тошнотворный. Чернила. Все в чернилах. Канделябр валяется на полу, свечи оплавлены или сломаны. Кресла вокруг пустуют пыльная паутина тянется от спинок к сиденьям, серебрясь в призрачном свете.
Лоренц попытался вскрикнуть, но губы отказались двигаться. Он не отрывал взгляда от места напротив, где восседала какая-то нелепая сгорбленная фигура. Черная, тонкая, лишенная характерных, для человека, изгибов и линий. Скорее, набросок, чем законченный рисунок. Клякса на белом листе бумаги. Нечто неготовое, не сформированное. Абстрактное.
Тварь не шевелилась, но Лоренц чувствовал, что она следит за ним. Наблюдает за каждым движением, оценивает, взвешивает, рассматривает и изучает.
В черном-черном-городе, за закрытыми дверями одной черной-черной комнаты, донесся до Лоренца приглушенный мягкий голос - Писатель услышал шуршание пера по бумаге
Интересно, как может говорить эта тварь, если у нее даже рта нет. Да и откуда взяться голосу, если это только часть его фантазии, или сна. Лоренц просто задремал, только и всего. А этот кошмар, навеянный проклятым модулем МолоХа, на самом деле, совершенно безобиден. Просто обычный морок.
Писатель подошел к двери и перевел дух, чтобы заглянуть внутрь. Там он увидел Чернильного Человека, который написал на себе самом всю свою судьбу.
Слова неизвестного отгремели с торжеством набата. С грохотом вокруг Лоренца встали высокие каменные стены. Кирпичная кладка, сжавшая с двух сторон. Через провал крыши виднелись черные ветви Вимарга. Еще немного, и они, точно змеи, проберутся внутрь.
Лоренц рванулся, попытался вскочить, но что-то удерживало его на месте. Чернила. Бесконечные чернила, что пульсируя, словно кровь из артерии, наполняют комнату. Он отшатнулся от стола, перебарывая сам себя, вскочил на ноги и ушел в черный омут с головой. Где-то высоко-высоко над ним проплывали густые грозовые тучи. И звучал голос. Живой голос.
***
Как бы я не любил все эти сеансы, говорил ему Николас четвертью часа позже, наливая в высокий стакан холодный чай, Эта штука с психокинетической комнатой действительно, забавная.
Угу, забавнее некуда. Когда Лоренц проснулся, его голова гудела, мысли разбредались, руки и ноги затекли. Перед глазами стояло смазанное и тусклое воспоминание о громадной кирпичной стене. Все остальное, если там что-то и было, пропало бесследно.
Кому-то из испытуемых на сеансе привиделись кошмары. Одни утверждали, что видели призраков. Другие разговаривали с умершими родственниками. Корнелиус Нойман был уверен, что успел вступить с одним из духов в романтическую связь. Николь уверяла, что даже не сомкнула глаз и все, что запомнила это пение птиц и журчание ручейка. Опыт, который никак не хотел вязаться со спиритическим сеансом и психокинетической комнатой.
Но ты так и не увидел ничего во сне? переспросил Лоренц, устало потирая виски, Ни одного воспоминания?
Ни одного, подтвердил Николас И разве это не замечательно?
Лоренц пожал плечами, похлопал себя по карманам в поисках сигарет. Николас ткнул его в бок.
Зато я помню, как ты переживал насчет числа участников перед сеансом. Я же тебе говорил, что это глупая затея, верно?
Верно, признал Лоренц, Только я не пойму к чему ты клонишь.
Все семь свечей на месте, произнес Николас доверительно, ткнув пальцем в одинокий канделябр, оставшийся на столе, Видишь, нас как было семь резидентов, так и осталось. Никто не пропал.
Да, подтвердил Лоренц, Вижу. Как и было. Семь.
2.
Потом говорили, что дождь продолжался всю ночь. Тяжелые косые струи воды молотили по окнам, преломляли желтый свет далеких уличных фонарей, стучали по мостовой, разлетаясь прозрачными искрами. Низкое опухшее небо, нависшее над Вальдевартом, цеплялось за крыши домов, укрывало серой периной верхушки леса, катилось густыми валами, отражаясь в витражных лужах. Тусклый диск больного солнца едва проглядывал через пелену, то возникая, то исчезая, а неумолимый промозглый ветер беспощадно трепал кроны деревьев, рвал на мелкие лоскуты тяжелые облака.
Вальдеварт простыл, посерел и осунулся. Больной городок на берегу реки нехотя клонился в сон.
«Близится шторм, говорили местные, поглядывая на небо Сезон туманов наступает. Будет буря»
Будет буря, сказал себе Лоренц, прикуривая сигарету у окна. Едкий дым не лез в горло, и он рассеянно затушил сигарету в переполненной пепельнице. В номерах гостиницы курить запрещено, но «МолоХ» смилостивился и выделил постояльцам по маленькой комнатке в самом конце коридора на каждом этаже. Здесь пахло табаком, застарелой пылью и сыростью черное пятно плесени бежало по потолку и перебиралось на стену, точно чернильная клякса. Шесть дней взаперти, посвященные бесконечным тестам и работе над книгой, когда единственным разнообразием является маленькое занавешенное серым дождем окно, могут вогнать в депрессию кого угодно Лоренц почти физически ощущал, как Вальдеварт медленно погружается в сон, точно живое существо.
«Мы возобновим экскурсии по Шварцвальду, как только получим более точные метеорологические данные, говорилось в одном единственном письме, которое пришло на почту вчера ночью, «МолоХ» надеется, что небольшие осложнения, вызванные неблагоприятными погодными условиями, не помешают нашим многочисленным гостям творить и наслаждаться пребыванием в Вальдеварте».
И все это было ложью от первого до последнего слова. Гостиница пустовала. Были только Лоренц, пара приторно вежливых сотрудников «МолоХа и несколько постояльцев, чьи дома не выдержали буйства природы. Ливень продолжался уже третьи сутки и ретивый Страуб вышел из берегов. Новость о том, что бурлящий поток повредил мост, Лоренц слышал уже вчера страшно представить, что творится на подъезде к Вальдеварту сейчас, а думать о том, что они отрезаны от всего мира, оказалось еще страшнее неясная угроза, точно накатывающаяся гроза, висела в сыром сером воздухе.
Номер Лоренца представлял собой крохотную комнату, мизерную спальню, где кое-как помещалась кровать и тумбочка, душевую кабину и маленькую кухню, где две трети места отжирала огромная и неказистая, ржавая газовая плита, пользоваться которой было так же смертельно опасно, как прыгать в жерло вулкана.
«Только вот пожаров и утечки газа мне еще не хватало» думал Лоренц, разглядывая допотопное чудовище со всех сторон.
Номер справа пустовал. Номер напротив перегораживал оградительный крест на дверях из строительной ленты. Слева апартаменты занимал знакомый Лоренцу Корнелиус Нойман, постоянно брюзжащий на весь белый свет, раздражительный и мрачный, моментально переходящий от шутки к гневу. То еще соседство, не будь общей темы для обсуждения Лоренц предпочел бы тишину и полное молчание, вместо оглушительной музыки и разъяренных воплей, когда у скульптора что-то в очередной раз выходило из под контроля. На стене возле двери висела большая фотография, запечатлевшая Ноймана в компании двух женщин, одна из которых была его женой, другая любовницей.
Приятное воспоминание о прошлом, объяснил Нойман, с показным безразличием пожав плечами, и тут же погрозил пальцем И имею на это полное право.
Впрочем, Лоренц и так прекрасно знал, что Ноймана лучше не задевать. Скульптор давно и безнадежно страдал от своего таланта, а все попытки его излечить заканчивались провалом. Как правило, несчастный впадал в депрессию, но бывали случаи, когда одержимый талантом Нойман начинал творить, и тогда Лоренц предпочитал не думать о том, что происходило с беднягой после таких приступов.
В любом случае, он не желал винить Ноймана в том, что тот не может не работать. Все, чего тот хотел, это уйти в тень и заняться любимым делом, которое так и не удалось ему осуществить. Нойман великий мастер, у него есть все данные, чтобы стать известным скульптором. Но он никогда не сможет создать ничего стоящего. Или почти ничего.
Минуло уже десять дней с момента самоубийства Вальтера Беккенбауэра, но местные новости молчали. Экраны стационарных компьютеров, установленных в каждом домике и в любом номере, перемигивались яркими красками, отплевывались отчетами, сбрасывали кипы ненужной информации и исторических справок, но упрямо молчали о случившемся. Телефонная связь сбоила, а мобильный выдавал только одну фразу «Ожидание подключения». Вальдеварт превратился в крохотную резервацию, сжатый, между черным непроходимым лесом и бушующей рекой, точно между молотом и наковальней Лоренцу никогда не нравилось это сравнение.
Этим мне и нравится скульптура, невозмутимо ответил Корнелиус Нойман, когда Лоренц осмелился высказаться об этом вслух, Нет никаких сравнений или метафор, нет никаких аналогий, нет никаких сюжетов есть только образ. Проще некуда. Не нужно думать, что предшествовало скульптуре и что будет с ней потом. Незачем искать второе дно. Это просто выплеск эмоций, застывший в камне.
Слишком поэтично, как для человека, который не слишком-то любит литературу, фыркнул Лоренц, Тебя портит Вальдеварт.
Общество напыщенных снобов меня портит гораздо сильнее, возразил Нойман, Или завалившаяся от бесконечного дождя крыша мастерской, которая падает на скульптуру и ломает ее на куски. Это очень действует на нервы, знаешь ли. Сразу хочется кого-нибудь ударить. К примеру, тех идиотов, которые присылают мне извинения после, и отправляют жить в этот жуткий клоповник, который здесь принято называть гостиницей.
Зато тебе выделили мастерскую, переоборудовав соседний номер. Не такая уж и плохая замена.
Мастерская Ноймана являла собой большую, плохо освещенную комнату, в которой стояли столы для лепки, несколько стульев и несколько больших деревянных ящиков с материалом, в которые заглядывали редко, или не заглядывали вовсе толстый слой пыли красноречиво повествовал о том, что дела у мастера шли не слишком-то хорошо. Пара незаконченных скульптур по бокам, еще несколько в углу. На одной из подставок Лоренцу оскалилась громадная пасть гипсового чудовища. Ближе к центру помещения, где свет был еще более скудным, покоилось нечто громадное, скрытое под серым грязным полотном.
Так что на счет мастерской? Ты доволен?
Лучше, чем ничего, мрачно согласился Корнелиус, Но гораздо хуже, чем могло бы быть. Черт возьми, даже в тюрьме или лечебнице, куда меня грозили отправить после всех моих приключений, наверное, веселее. И куда комфортнее. Разве гений современной скульптуры может творить в четырех стенах?
Наверное, не может.
Никто другой не может, а я могу, гордо заявил Нойман и снова принялся за работу.
Дни Лоренца, удивительно похожие друг на друга, превращались в одну невероятно растянутую кинопленку. Раннее пробуждение, психологические тесты, дождь за окном, работа над книгой. Редкие дни, когда приходила Николь, он считал праздниками свежий глоток воздуха в этом бесконечно душном Чистилище, наполненном сигаретным дымом, запахом кофе и мелкими буквами, заполнявшими один лист текстового редактора за другим.
Иногда он заглядывал к Николь, иногда они даже выбирались в ближайшее кафе, где глазели на одиноких промокших прохожих, делились идеями и обсуждали последние новости, которые услужливо приносили «Вены МолоХа» в любой час дня или ночи. Обычный бред желтой прессы. «Июльский обвал биржи», «Мэрия Глекнера утверждает проект областного террафомирования», «Ярмарка Чернил в Вальдеварте. Такого вы еще не видели» и дальше, в этом же духе.
Лоренцу было хорошо с Николь. Он любил ее, а она его. Настоящее счастье, которое не могли подарить никакие тренинги и занятия. Когда вся волокита с МолоХом и Вальдевартом закончится, они решат, что делать вместе. В конце концов, должно же и им наконец-то повезти.
Еще до того, как он отпереть дверь своего номера, Лоренц понимал, что промок насквозь. Рубашка облепила тело, с брюк текло, в ботинках отчаянно хлюпало. Да уж, возможно, он слегка погорячился, когда вышел на улицу, оставив зонт болтаться на вешалке в прихожей, но не опаздывать же на встречу с Николь из-за этого? Да, он слегка продрог, но эта проблема решаема. Лоренц сковырнул обувь, разделся и долго стоял под горячим душем, собираясь с мыслями. Итак, его ждет еще один вечер за книгой. Осталось совсем немного. Он вырулил на финишную прямую и теперь обгоняет сами сроки. Осталось разобраться с парой-тройкой мелочей, и можно будет звонить Варину, хвастаться проделанной работой. Впрочем, «звонить» это слишком громкое слово. Техники только обещают наладить связь в городе, а пока приходится довольствоваться только общей сетью.
Лоренц вышел из душевой кабины, вытирая голову и лицо махровым полотенцем, остановился перед шкафом, выбирая что-то подходящее из одежды. Пусть будут рубашка и джинсы. Легко, неброско и удобно. Напевая возникшую в голове мелодию, он натягивал одежду, размышляя о том, стоит ли сейчас варить кофе, или лучше дождаться доставку продуктов из ближайшего кафе. Лоренц засунул руку в карман джинов, нахмурился. Маленький картонный прямоугольник, о котором он совсем успел забыть. Что-то вроде карточки. Только чьей, и откуда?
Он вытащил визитку, поднес ее к глазам.
«Агнес Винтер, прочитал он вслух, холодея Писатель, лауреат литературных премий. Номинант Господи!»
«Знакомое имя, не так ли?»
Осознание ударило его, как молния. Да, имя очень знакомое. Он слышал его совсем недавно. Быть может, не больше месяца назад Он закусил губу, стараясь вспомнить все до мельчайших деталей.
«Гости собираются вкруг. Маленькое собрание резидентов города. Помнишь, Лори?»
Все еще пребывая в ступоре, Лоренц перевернул визитку, уткнувшись взглядом в мелкие буквы на обратной стороне картонного прямоугольника.
«Резидент Вальдеварта. Регистрационный 15. Личный телефон и е-мейл»
«Пятнадцатый пациент МолоХа. Пациентов всегда было больше. Ты все это время был прав, Лоренц»
Голос в голове. Совершенно чужой, но с какой легкостью он составляет именно те предложения, и подбирает нужные мысли. Лоренц почувствовал, как время замедлило бег, а весь мир на мгновение остановился. Воспоминания замелькали перед глазами, обретая все больший и больший вес, четкость и ясность. Седая дама, с которой он познакомился еще в самом начале своего пребывания в Вальдеварте. Как же она себя называла