В шесть часов утра следующего дня кадеты были подняты для дальнейшего следования на «Большую Аккаржу», где должна была быть дневка. Регулярного питания ни для кого не было, и каждый ел то, что ему удавалось раздобыть. Особенно тяжело было малышам.
В 12 часов ночи дневка была прервана из-за приближения красных, и корпус двинулся к берегу Днестра на Овидиополь, который был буквально забит ранее отступившими частями, и корпусу опять пришлось расположиться в нетопленой школе.
28 января началась попытка переправиться через Днестровский лиман в Румынию, которая не увенчалась успехом, так как румыны отказались принять кого-либо на свою сторону Днестра. Дабы не допустить поток отступающих на территорию Румынии, румыны подвергли пытавшихся перейти через лиман артиллерийскому обстрелу, и кадеты возвратились в Овидиополь.
Ночью возобновились переговоры полковника Бернацкого с представителями румынской комендатуры Аккермана, и было получено разрешение для перехода кадет на территорию Румынского Королевства. Утром начался вторичный переход корпуса через лиман, и кадеты были пропущены в город Аккерман, где их расположили в здании гимназии. Но казавшееся спасение оказалось миражем, так как румынский комендант отменил свое решение дать убежище корпусу в Аккермане, и на следующий день кадет пинками и ударами опять выгнали на лед лимана и они опять очутились в Овидиополе.
По прибытии корпуса в Овидиополь младшие кадеты, двумя группами, во главе с полковниками Бернацким и Овсянниковым[69], направились обратно в Одессу, а полурота 1-й роты, при четырех офицерах, влилась в отряд полковника Стесселя[70], как 2-я рота отряда полковника Алексеева. 31 января отряд выступил в направлении на город Маяки, чтобы пробиваться вверх по Днестру для соединения с войсками генерала Бредова[71], отходившими на Польшу.
По дороге отряд вошел в соприкосновение с красной кавалерийской бригадой Котовского, поддержанной красной пехотой, и ввязался с ними в бой у немецкой колонии Кандель. В этом бою левый фланг отряда был поручен кадетской роте под командой подполковника Рогойского[72], при капитане Реммерте[73], и бой длился с 9 часов утра до 6 часов вечера. Сплоченные узами товарищества и крепкие духом, кадеты явились лучшей по своей стойкости и организации частью отряда, о которую разбились все атаки противника.
В этом неравном бою с превышавшей во много раз кадетскую роту красной конницей и пехотой кадеты потеряли четырех кадет убитыми и скончавшимися от ран и двух кадет ранеными.
Доблесть и стойкость кадет были отмечены специальным приказом 17 от 2(15) апреля 1920 года военного представителя Главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России в Румынии, генерал-лейтенанта Геруа[74], которым 10 человек кадет, участвовавших в этом бою, были награждены Георгиевскими крестами и медалями. Некоторые были ранены, но остались в строю и продолжали свой Крестный Путь с отрядом дальше. Но дорога на Тирасполь, где, по слухам, находились части генерала Бредова, была отрезана, и остаток наших кадет двинулся с отступающими частями Добровольческой армии в Днестровские плавни, чтобы, дождавшись ночи, явочным порядком перейти границу в Румынию. И вот здесь пришло действительное спасение оставшимся 40 кадетам: румынская королева, узнав из телеграммы полковника Бернацкого, которую он успел отправить из Аккермана во время краткого пребывания там, о бедственном положении кадет на румынской границе, распорядилась о пропуске корпуса через Румынию в Королевство С.Х.С[75]. Распоряжение королевы пришло в Аккерман после ухода корпуса из Овидиополя. Но королева, одновременно с телеграфным распоряжением о пропуске кадет через Румынию, направила от себя доверенное лицо для оказания содействия корпусу. И вот это доверенное лицо, в поисках кадет, добралось до румынского села Раскейцы, против которого, в плавнях другого берега Днестра, находились остатки корпуса, наконец пропущенные в Румынию у села Раскейцы, откуда на подводах кадет перевезли в Аккерман.
В начале марта все были перевезены в город Рени и в начале апреля в Бухарест, где на вокзале прибывших встретил генерал Геруа, огласивший приказ о награждении 10 человек Георгиевскими крестами и медалями.
Оставив в Бухаресте раненых и больных, кадеты направились через Плоешти и Темешвар на сербскую границу и 22 апреля прибыли в Панчево, где были встречены на вокзале полковником Самоцветом и кадетами Одесского и Полоцкого корпусов. Тяжкий путь был закончен, и пробившиеся с боями кадеты соединились со своими, выехавшими через Одесский порт.
* * *
После того как румыны буквально «выгнали» персонал и кадет корпуса из Аккермана, полурота 1-й роты, как было сказано выше, влилась в отряд полковника Стесселя, младшие кадеты двумя группами, возглавляемыми одна полковником Бернацким и вторая полковником Овсянниковым, двинулись из Овидиополя по дороге на Одессу. До встречи с советскими заставами срезали погоны и пуговицы, прошли спокойно Большую Аккаржу и Люстдорф и только между Люстдорфом и Большим Фонтаном встретили первую советскую заставу.
Начальник заставы направил группы возвращающихся с конвоиром в Одессу, в здание корпуса, где кадет разъединили с воспитателями, большинство которых было арестовано в течение ближайшего времени, а кадет разместили в спальне 2-й роты. Помещения не отапливались, и кадеты сильно мерзли. Кормили очень скудно, и вскоре после прибытия среди кадет начались заболевания, в том числе и тифозные. Постепенно кадеты, имевшие в Одессе родных или родственников, стали расходиться по домам, а через некоторое время власти предложили всем оставшимся отправляться на все четыре стороны.
Для детей, не имевших в Одессе никого, в условиях уже начинавшегося террора, этот вопрос был почти неразрешимым.
Но здесь необходимо подчеркнуть те добросердечие и отзывчивость коренных жителей Одессы, которые они проявили к «своим кадетам». В городе был организован «родительский комитет», который стал распределять кадет, не имевших в Одессе никого из родных или знакомых, в совершенно чужие семьи. Эти семьи, рискуя быть зачисленными в «нелояльные» к новой власти, приняли бедных бездомных детей к себе, как своих родных, и тепло и сердечно давали им приют и стол в течение долгого времени. Были лица, которые брали в свои дома заведомо больных тифом детей, лечили их, ухаживали за ними и, отрывая от себя (в городе уже начались продовольственные затруднения), старались усиленно питать их. К весне и эти одинокие стали разбредаться: некоторые устроились на какие-то работы, некоторые пристали к беспризорным, а многие, вошедшие во всевозможные организации, были расстреляны ЧК. На уличных столбах стали часто появляться списки расстрелянных офицеров и кадет. Очень немногим удалось добраться к своим родным вне Одессы или же выехать за пределы СССР.
Этой главой с момента отплытия из Одесского порта выехавших и с момента перехода границы выступивших походным порядком заканчивается описание жизни корпуса, как единого целого на Русской Земле.
Те одесские кадеты, которые попали за границу, послужили ядром для сформирования нового корпуса в Королевстве С.Х.С. И славный Одесский кадетский Великого князя Константина Константиновича корпус, как и все остальные российские кадетские корпуса, прекратил свое существование.
Причины гибели большей части корпуса в январские дни 1920 года
У каждого вдумчивого читателя должен появиться вопрос: как могло произойти то, что повлекло за собой гибель большей части персонала и кадет Одесского корпуса в январские дни 1920 года, и кто виноват в этом?
Все воспоминания наших кадет подтверждают, что с самого начала революции из начальствующего состава корпуса выделились два лица. Они могут быть охарактеризованы как два резко противостоящие друг другу по своему характеру, а по поступкам диаметрально противоположные. Это директор корпуса полковник Бернацкий и ротный командир 1-й роты полковник Самоцвет.
Первый из них, полковник Бернацкий, прибыл в корпус после назначения директором корпуса бывшего инспектора классов генерал-майора Кошлича и занял его должность. После отставки генерал-майора Кошлича в 1917 году полковник Бернацкий был назначен директором корпуса.
Здесь необходимо упомянуть, что инспектор классов на фоне кадетской жизни особенно заметным не был, так как его деятельность в основном протекала в стенах «Учительской», где он, в своем кабинете, был занят разработкой учебных программ и планов и общался больше с преподавателями, нежели с кадетами. Кадеты могли, кроме случайных встреч, не видеть инспектора в течение месяцев.
Исключение в этом отношении составлял полковник, а потом генерал-майор П.Е. Кошлич, который, будучи инспектором, одновременно преподавал в старших классах математику и соприкасался с кадетами почти ежедневно. Его выдающиеся дарования педагога и прекрасного математика, безукоризненно корректное отношение к своим ученикам, исключительная справедливость и всегда благожелательное отношение к кадетам прочно завоевали ему любовь и глубокое уважение последних.
Полковник Бернацкий, будучи инспектором классов, почти никакого общения с кадетами не имел, а потому и являлся совершенно незаметной фигурой корпусной жизни. До революции он ничем себя не проявил. Будучи по своему образованию и по прежней службе военным юристом, он никак не походил на строевого офицера и ему не были свойственны отличительные черты такового: твердость, решительность и умение быстро найти нужное решение. Он скорее производил впечатление штатского человека, и о нем можно было сказать, что «он воспринял революцию как закономерный акт, который обязателен для общего признания».
Второй полковник М.Ф. Самоцвет состоял в корпусе со дня его основания и целиком сохранил все лучшие черты строевого офицера. Несколько суровый, решительный, настойчивый и безмерно любящий своих кадет.
Полковник Самоцвет не признал революции и всегда честно проявлял свое отношение к ней. Он умел привязать к себе кадет и был их кумиром. Все свои силы он направлял на воспитание своих питомцев в духе воинских традиций, поддержания дисциплины и беспредельной преданности Престолу и России. Его забота о кадетах проявлялась ежедневно и ежечасно.
Во время первой эвакуации в Ростов-на-Дону полковника Бернацкого как-то совершенно не было заметно, и вся тяжесть возглавления корпуса легла на плечи полковника Самоцвета. Все острые моменты, связанные с конфликтами между кадетами и революцией, разрешал и ликвидировал полковник Самоцвет.
И вот, в судьбоносные дни 24 и 25 января 1920 года оба проявили себя соответственно своему характеру: когда в ночь с 24-го на 25 января Сергиевское артиллерийское училище, не дожидаясь срока, назначенного для эвакуации, дня 25 января 1920 года, выступило в порт и предложило корпусу сделать то же, под прикрытием юнкеров, полковник Самоцвет сразу же, на совещании, созванном полковником Бернацким ночью, решительно настаивал на немедленном выступлении корпуса в порт. Полковник же Бернацкий, по своей всегдашней нерешительности, не согласился с ним и задержал выступление корпуса до утра, что и явилось причиной разделения корпуса на две части и гибели большого количества кадет и воспитательского состава. Виновным в этой непростительной нерешительности является только полковник Бернацкий.
* * *
Все старшие кадеты, окончившие корпус в нормальное время, до революции, отдают должную, заслуженную дань их восхищения своим преемникам, младшим кадетам, гордо, с достоинством, не преклонив своих голов, перенесшим на своих юных, неокрепнувших плечах все тяготы начала государственной разрухи.
Разница в обстановке пребывания в корпусе и в самостоятельной, по его окончании, жизни до революции и после нее велика. В нормальное время 1011-летний мальчик, поступив в корпус, все 7 лет пребывания в нем проводил беспечно, без забот, не думая о завтрашнем дне. По окончании корпуса автоматически переходил в военное училище и так же производился в офицеры.
Офицеру, честно и добросовестно исполнявшему свой воинский, служебный долг, также много думать и проявлять личную инициативу не приходилось. За него думали старшие начальники своими приказами. Вся служба офицера проходила по раз строго установленному воинскими регламентами пути. Революционное время резко изменило как вековой уклад самой службы, так и взаимоотношения старших и младших на всех степенях военной иерархии.
Не стало «Так точно!», «Как прикажете!», «Слушаюсь!». Взамен пришло «Быть или не быть решай сам!». Начальствующие лица, будучи неподготовленными к государственному перелому, оказались в своей массе, за исключением единиц, совершенно беспомощными. Видя их беспомощность, растерянность и нерешительность, дети и отроки кадеты, захваченные импульсом водоворота событий, своей жизнедействующей энергией молодости, без указаний свыше, принуждены были сами разрешать сложные вопросы революционного времени, определяя этим свой собственный дальнейший жизненный путь. За них некому было думать! Личная, не терпящая раздумья инициатива в принятии неотложных, спешных мер в противлении, влекущему их в пропасть государственной гибели, хаосу, довлела над всем.
Этим мужественным противлением, выявляемым ими в различной обстановке, различными видами, они, не уклонившись ни на йоту от вложенных в них корпусом устоев честного, преданного Престолу и Родине воинского служения: «За веру и верность», с честью поддержали на должной высоте имя одесского кадета, возвеличив этим славу нашей родной, военно-отроческой школы Одесского Великого князя Константина Константиновича кадетского корпуса. Честь и слава им!
Бой под Ростовом у Балабановой рощи[76]
Тем кадетам нашего корпуса, которые задержались в Новочеркасске при отъезде корпуса в Одессу, в конце октября 1917 года выпала честь и слава стать первыми героями-кадетами Одесского корпуса, принявшими на себя первый удар Красной армии. В бою под Ростовом, у Балабановой рощи, пролилась первая кадетская кровь, когда кадеты покрыли себя неувядаемой славой и доблестью.
До сих пор нам не удалось восстановить подробности этого боя, но нам известно, что первыми убитыми в этом бою явились кадеты нашего корпуса Надольский и Усачев. Ранены были кадеты Поляков[77], Шенгелая[78] и Думбадзе[79]. Этот последний был взят в плен большевиками и сильно изувечен, но затем, по взятии добровольцами Ростова, был освобожден из тюрьмы, куда был заточен.
По дальнейшим сведениям, оставшиеся кадеты ушли с Добровольческой армией в Первый Ледяной поход, и судьба большинства из них нам не известна.
* * *
При переходе в 6-й класс, в 1917 году, почти все кавказцы для продолжения образования в корпусе в Одессу не возвратились, а поэтому кадеты Абашидзе, Гогоберидзе, Карцевадзе[80], Кикодзе[81], князь Цицианов[82], Шенгелая, князь Эристов и Яшвили корпус не окончили. Помню Думбадзе[83], бывшего старше меня года на четыре. Он корпуса не окончил и из 6-го класса ушел на войну в 1915 году.