<>.
*в 70-е годы порно выходит в Америке на широкий экран и на короткое время (до начала эпохи VHS) становится претендентом на звание высокого искусства. Первым фильмом в этом жанре стал «Глубокая глотка». Термин «порношик» это емкое описание кассового успеха откровенно порнографических картин, как-то: «Глубокая глотка», «За зеленой дверью», «Дьявол вселился в мисс Джонс», «Алиса в стране чудес: порномузыкальная фантазия» и др. <>.
Рассказывает Жан Бодрийар
В Европе тучи только напрасно скрывают от нас небо. В сравнении с безграничными небесами Северной Америки, с их тучами, наше крохотное небо со своими облачками и наши тучки являют собой образ нашего низкооблачного мышления и никогда мышления пространством. В Париже небо никогда не отрывается от земли, оно не парит, оно дано как бы в обрамлении хилых зданий, которые заслоняют друг друга, как мелкая частная собственность, вместо того чтобы отражать друг друга в головокружительных зеркальных фасадах, как в великой столице Нью-Йорк». И вот, что начертано в небесах: Европа никогда не была континентом. Но как только ваша нога коснется.
Северной Америки, вы сразу ощутите присутствие целого континента: там пространство это само мышление.
В сравнении с даунтауном и ансамблем американских небоскребов Ля Дефанс уже не производит архитектурного эффекта вертикальности и необъятности, сжимаясь всеми своими зданиями до пространства итальянской сцены, являя собой закрытый театр, окруженный бульваром. Что-то вроде французского сада: букет зданий, опоясанный лентой. Это противоречит возможности американских монстров, порождающих до бесконечности себе подобных, бросать друг другу вызов в пространстве, которое благодаря этому состязанию обрело драматизм (Нью-Йорк, Чикаго, Хьюстон, Сиэтл, Торонто). Здесь рождается чистый архитектурный объект, ускользающий от архитекторов, объект, который, в сущности, категорически отрицает город и назначение, отрицает интересы общества и индивидуума, упорствуя в своем исступлении, и в спеси равный лишь городам эпохи Возрождения.
Garden of divorse
Сразу после «Вечных каникул» Джармуш планировал снимать «Сад раздора», где хотел снова задействовать Криса Паркера. Фильм не состоялся, но нам удалось достать отрывки сценария и перевести.
1. Внутри большой, похожей на средневековую, тюрьмы камеры, где размещают по три-четыре человека. Среди других трепещущих заключенных есть Ричард Кейн чье свирепое лицо упирается в решетку тесной камеры. Другие заключенные стоят в стороне, на расстоянии от него. Пугая и задевая его, они смеялись над ним. Для них он как иностранец, равнодушный и молчаливый. Одетый в жалкое подобие одежды, он откуда-то достает сигарету и зажимает ее своими бледными губами. За его спиной другой заключенный, невысокий и горбатый, движением руки хочет выхватить сигарету из его рта. Простым движением, будто на автомате, даже не смотря на него, Кейн толкает его к стене камеры. Заключенный сползает на землю, рявкнув что-то невнятное, в то время как Кейн закуривает и выдыхает облачко дыма.
2. Изнуренное лицо Р. Кейна снова прилипло к решетке камеры. Звук ударов по металлическим решеткам перекрывает звук шагов приближающегося охранника. Это шумят другие заключенные. Этот шум обряд и он свидетельствует о скором освобождении заключенного.
3. В строго обставленном тюремном офисе Кейн стоит, выпрямившись, перед столом. На нем больше не разорванная тюремная роба, но дешевый костюм, который предоставляют заключенным взамен. Сотрудник тюрьмы, сидящий за столом, изучает дело Р. Кейна. Когда он говорит Кейну «Семь лет из десяти, не так уж и плохо, Кейн смотрит прямо перед собой неподвижным и безучастным взглядом. Тюремный психолог заходит в офис и без лишних церемоний начинает проводить несколько простых тестов на рефлексы у Кейна; его реакция оказывается слабой и почти отсутствующей. Удовлетворенный психолог заявил, что Кейн как дитя и не представляет опасности для внешнего мира. Он подписывает освобождение Кейна.
4. Оказавшись снаружи, Кейн идет вдоль узкой грязной протоптанной дорожки, оставляя за собой на заднем фоне плохо контролируемую тюрьму, которая расплывается в облаках дыма. Тюрьма исчезает вдали, когда Кейн продолжает идти, его лицо словно маска, черты лица неподвижны, лицо не выражает никаких эмоций
5. Кейн выходит на тропу со всех сторон заросшую тростником и обгоревшими обломками брошенных машин. Он выходит на поляну где маленькая река впадает в большое озеро. Кейн садится, скрестив ноги, на небольшой песчаный островок берега, наблюдая странности прилегающего к речке ландшафта: скелеты сгоревших машин разбросанных по пляжу, которые так же видны из под неглубоких толщ воды; далеко на горизонте виднеется профиль большого индустриального города. Почти как ребенок он спокойно сидит там, как будто мир предстал перед ним впервые.
CHAPTER II. ПАРАДИЗА НЕТ НИГДЕ
(STRANGER THEN PARADISE)
Кливленд. Поэзия ржавого пояса Америки
У Гесиода в поэме «Труды и дни» приводилась регрессивная интерпретация истории: Золотой век сменяется Серебряным, на смену которому приходит Медный, уступающий дорогу Железному.
Америка, с ее претензией на Античность, хорошо укладывается в русло этой концепции. Джармуш стал поэтом Ржавого периода, наглядно показав разложение Американской мечты в то время, когда это сочетание слов еще что-то значило и обращало в свою веру новых адептов. Кливленд Джармуша мало чем отличается от того же Борисоглебска, а то, что там население больше не очевидно, по-крайней мере, если ориентироваться сугубо на «Более странно, чем в раю».
В 30-40-е город Кливленд считался крупнейшим центром тяжелой промышленности, важным звеном «Железного пояса». В 60-70-е его стали называть «Позором у озера» (Расположен на южном берегу озера Эри), точкой «Ржавого пояса». Градообразующие предприятия закрывались, люди уезжали на заработок в другие города или устраивались в сферу обслуживания (как Эва (Esther Ballint) в Stranger, than the Paradise), в местные «Робин-сдобины», «Русские аппетиты», придорожные кафешки.
Джармуш хорошо показал Америку, находящуюся в состоянии гомеостаза в то время, когда для всего мира усиленно ковался образ успешной, непобедимой, трудолюбивой страны. Не впадая в крайность, могу сказать: дело не в том, что Америка вся такая, как ее показал Джармуш, а в том, что у них точно так же существует проблема «Замкадья» (ну помните все, что за пределами Московской Кольцевой Автодороги у нас).
Одноэтажная Америка это основная часть страны, не бросающаяся в глаза при первом приближении.
Ржавая, расставшаяся со своими иллюзиями, живущая как-то, но не так лихо, как привык считать зритель, воспитанный на помпезных фильмах о Нью-Йорке, Лас-Вегасе, Лос-Анджелесе.
Постскриптум
Справедливости ради, следует отметить, что сейчас Кливленд занимает одно из 1-х мест в США по качеству оказываемых медицинских услуг и считается центром мировой кардиологии. Но это лишь подтверждает тот тезис, что жизнь состоит из волн, сменяющих друг друга. Нельзя застыть только в Золотом, Железном или Ржавом веке. Спасибо художникам от Гесиода до Джармуша, которые напоминают нам об этом. Это особенно важно сегодня, когда в потоке информации так удобно цепляться за устойчивые образы, штампы мышления.
Пост-постскриптум
Dead boys группа из Кливленда. Также там родился и творил первый ди-джей рок-н-ролла Алан Фрид, который, собственно, и ввёл в обиход термин «рок-н-ролл». в 1952 году Фрид был одним из организаторов концерта «Moondog Coronation Ball» в Кливленде, теперь считающегося первым в мире рок-н-ролльным концертом. В 1986 году его имя среди первых было внесено в «Зал славы рок-н-ролла».
CHAPTER III. Чикаго. Нью-Йорк. Париж. Синематека
<>. В 1973 году Джармуш переехал из Чикаго в Нью-Йорк. Он поступил в Колумбийский университет, где взялся изучать (с 1973 по 1975) английскую и американскую литературу. Последний семестр он провёл в Париже, где открыл для себя знаменитую Синематеку, официально учрежденную легендарным Анри Ланглуа в 1936 году.
Анри сам по себе эпохальная личность, о его детище, невероятном труде и подвижничестве можно долго рассказывать, но мы тогда рискуем уйти от темы.
Вот два показательных факта: уже за первые три месяца архивы синематеки насчитывали свыше тысячи картин! С 1937 года Анри пытается наладить связи с зарубежными синематеками, в том числе с Нью-Йоркской! Всеми правдами и неправдами старые ленты собирались по всему миру, бывало и такое: американский фильм откапывали в Стамбуле, французский на свалке в Токио, а японский где-нибудь в Австралии.
Фильмы Ганса Рихтера, экспериментировавшего в области ритмического монтажа, вообще вырвали из лап нацистов.
Ланглуа принимал активное участие в спасении киноархива от оккупантов, которые хотели либо уничтожить пленки, либо увезти их в Германию.
Таким образом, к концу 50-х коллекция приобрела внушительный вид, и уже представляла собой сокровищницу мирового кино (отдельный пласт классика советского кинематографа). Жан Кокто называл Анри Ланглуа «Драконом, который сторожит наши сокровища». «Дети Синематеки» (Les enfants de la cinémathèque так называли самых заядлых посетителей) стали активными участниками мая 1968-го года (самый известный фильм последних 10 лет, где это наглядно показано «Мечтатели» Бернардо Бертолуччи). Кстати, Джармуш, как и герой Луи Гарреля, отдает предпочтение Бастеру Китону, если выбирать между ним и Чаплиным.
1968-й И вот, спустя всего шесть лет, 23-летний Джим Джармуш, привыкший с детства к регулярным походам в кино (зачастую его туда отправляла мать, чтобы без дела по улице не шатался), дорывается до синефильской Мекки. Открыв для себя неисчерпаемые копи киношахт Анри Ланглуа (кстати, основатель синематеки, знавший самого Жоржа Мельеса, был тогда еще жив), Джим забросил лекции и проводил все свободное время в прохладном кинозале Синематеки, впитывая в огромных количествах то кино, которое нельзя было достать в Америке, о котором просто никто там не знал, а соответственно, и не мог рассказать. Индийское, китайское, неизвестный Голливуд в лице Сэма Фуллера и Дугласа Серка, японская и французская классика в лице Ясудзиро Одзу и Жана Ренуара; золотой век советского кино в лице Эйзенштейна, Кулешова, Вертова и Довженко. Жадный до информации юноша без устали глотал новые для себя имена: Николас Рэй, Жак Риветт, Жан Виго, Робер Брессон, Рауль Руис
Он тогда еще не задумывался всерьез о стезе режиссера, продолжая литературные опыты. Но сами его опусы стали более кинематографичными и визуализированными. Нельзя было достоверно сказать, что это стихи в прозе или сценарии, которые невозможно экранизировать (подобные экспериментам Уильяма Берроуза).
Литературоцентричный Джармуш, в судьбе которого активное участие приняла бабушка-филолог, познакомившая его с творчеством Марселя Пруста, открыл для себя новые области творческой самореализации. Впереди замаячила киношкола, и это был лишь вопрос времени, когда Джим возьмет в руки камеру <>
CHAPTER IV. Mannheim. Manne. Monnem. Mannem
В этом немецком городе ежегодно, с 1952 года, проводится один из старейших европейских кинофестивалей (второй после Berlinare по времени появления). Полное его современное название International Filmfestival Mannheim-Heidelberg.
Он ориентирован на молодое независимое кино. В разное время здесь дебютировали: Трюффо, Триер, Фассбиндер, Вендерс, Эгоян, Винтенберг и другие. В 1980 году здесь заявил о себе Джармуш, который приехал со своей дебютной картиной «Отпуск без конца». Он получил Премию Джозефа фон Штернберга (американского режиссера австрийского происхождения, создателя таких фильмов, как «Дьявол это женщина» и «Шанхайский экспресс»).
Победа в Мангейме стала первым официальным признанием Джармуша со стороны европейской публики. Германия сыграет большую роль в его творческой судьбе: Stranger, than the Pardise будет частично профинансирован немецким телевидением. Отто Грокенбергер (его фамилией Джим наречет одного из своих героев в «Ночи на Земле») станет продюсером двух его фильмов.
CHAPTER V. Более странно, чем в раю: Учебная работа для сценарных курсов в киношколе «Свободное кино»
Тема: Рай это всего лишь мечта о несбыточном
Идея: Движение к мечте (раю) ценнее конечной цели
Сеттинг: бедные кварталы Нью-Йорка, Кливленд, Флорида в некурортный период. Середина 80-х годов.
Движущий конфликт: внутренний.
Я отдаю себе отчет в том, что выбранный режиссер и его фильм не самые простые для таких разборов. Уже исходя из того, что это не жанровое, а авторское кино. Тем не менее, здесь есть и тема, и идея, и прекрасный сценарий, и отличная режиссура. То, что делает фильм цельным произведением, пригодным для восприятия его определенной аудиторией. Это полнометражка, выросшая из короткого метра, что показательно. Не имея на руках достаточных средств для полного метра, автор снял получасовой фильм, получивший «Золотую камеру» и Каннах, благодаря чему автор вышел на европейские компании, которые вложили деньги в полную версию.
Картина основывается на low-концепте, поскольку здесь важна реализация, а не замысел. Концепт звучит следующим образом: могут ли три человека, у каждого из которых свое представление о рае / мечте, оказаться в той точке, где все они будут счастливы?
Сюжет простой. Венгерка Ева приезжает в гости к своему брату Бэлле в Нью-Йорк. Бэлла пытаясь жить по-американски, попутно вытравливает из памяти остатки венгерского. Даже называть себя просит Вилли, а не Бэлла. Он не очень рад визитёрше, так как она принесла с собой воспоминания из прошлой жизни. Ева в свою очередь разочарована Нью-Йорком. Бедный квартал, где обитает ее брат, совсем не похож на ту сверкающую Америку, страну изобилия, что манила ее с телеэкрана. У Вилли есть друг Эдди. Кажется, это единственный человек без особых «тараканов». Он живет в этой стране давно, и совершенно лишен каких-либо иллюзий. Он просто «перекати поле», из всех героев он выглядит самым довольным.
Американская жизнь некий рай, к которому стремятся венгры Ева и Вилли. Представления обоих основываются на голливудском образе страны. Протестантский императив «работать до седьмого пота» не для них. Ева, правда, пытается встроиться в эту логику, когда едет жить к своей тётке Лотти в Кливленд и устраивается официанткой. В конце концов, провинциальная жизнь ей наскучивает, и она принимает предложение ребят отправиться во Флориду, которая манит собой с рекламных проспектов. Требуя от жизни рая и чуда, они в очередной раз обламываются: Флорида зимой вовсе не похожа на курортный рай. К тому же у них заканчиваются деньги Вилли и Эдди проматывают их на скачках. Оголтело гонясь за раем, она бежит в аэропорт, чтобы свалить в Европу. Вилли бежит ее предупредить, чтобы она не летела в Будапешт, но сам улетает туда (то ли случайно, то ли нарочно). На Еву сваливается крупная сумма денег, и она остается во Флориде. Недоумевающий («И фиг ли ты будешь делать в этом Будапеште?»). Эдди возвращается в Нью-Йорк.
Набоков писал: в рай приходят не экскурсии с гидом, а одиночки. Он скорее говорил об индивидуальном разрешении духовных вопросов. Человека за ручку к духовному просветлению не приведешь. Джармуш же имеет в виду то, что никакого рая нет. На земле точно. А про «небо» он, как атеист или агностик, точно не станет говорить. Рай это некая точка абсолютно счастливого состояния, к которой человек стремится. Но чаще всего это стремление оборачивается бегством от себя. Для Евы и Вилли рай это Америка. Для Вилли рай это бегство от себя, от своих корней, языка, прошлого. К иллюзорной Америке. Вилли перенимает некоторые атрибуты жизни простого американца фастфуд, телек по вечерам, пиво в холодильнике. То есть досуг и быт. В основе же жизни американца лежит идеология протестантизма и потребительства. Это уже говорит в пользу того, что никакого рая, по крайней мере, в виде единой для всех картинки представить невозможно. Америка не Лас-Вегас и не Манхэттен в Нью-Йорке, в основном это описанная еще Ильфом и Петровым «одноэтажность».