Вдруг что-то тяжёлое бьёт её в спину. Юдей сдавленно вскрикивает и падает, вспарывая гравием нежную кожу на коленях и ладонях. Боль впивается в тело ядовитыми клыками. Женщина тут же вскакивает, оборачивается, готовая высказать налетевшему на неё студенту или преподавателю, да хоть самому ректору Йониму Гону всё, что она о нём думает. И застывает.
На дорожке, слегка покачиваясь, стоит огромный паук размером со взрослую сторожевую собаку. Восемь лап поочерёдно взмывают к небу, перегибаются в суставах и спускаются почти на уровень земли. Конечности крепятся к округлому брюшку хрупкими на вид сочленениями. Верхняя часть тела поблёскивает, будто сделанная из полированного кристалла, но нижняя часть, насколько Морав может разглядеть, отличается иссиня-чёрным цветом и щетинится мелкими волосками. Диковинное членистоногое не издаёт звуков, только покачивается то влево, то вправо.
Тихо, слышит Юдей собственный голос. Тихо
Движения паука становятся резче, он переступает каждой из лап, и безо всякой заминки взмывает в воздух. Юдей инстинктивно вжимает голову в плечи, почти падая на колени, но в последнюю секунду выставляет руки вперёд, загребает гравий и выпрямляется. По ладоням вновь проходится едкая боль, но женщина не обращает на это внимания. Ей кажется, что она слышит чавканье, но не понимает, кто может его издавать. Тёплая жидкость застилает левый глаза, и она машинально вытирает его тыльной стороной ладони. Яркая алая полоса на смуглой коже выделяется масляной краской.
«Кровь?» думает она и дотрагивается до лица ещё раз в попытке избавиться от вязкой влаги, но то ли рана так глубока, то ли задето одно из тех мест, которые обильно кровоточат, что всё бесполезно. Она неминуемо слепнет, а прямо перед ней вновь выплясывает паук. Теперь он чуть приподнимается, и Юдей ещё видящим глазом замечает, как несколько ярко-красных щупалец, растущих откуда-то из брюшка, показываются прямо перед ней. Они слегка погружаются в гравий, подёргиваясь, будто по ним проходят электрические импульсы. Щупальца чем-то напоминают неприкрытую человеческую плоть. Одно из них разительно отличается толщиной. Движения чудовища вновь становятся резкими. Юдей, не думая, срывается обратно к главному зданию. Человеческий разум удаляется в глубину сознания. Управление берут на себя инстинкты.
Воздух свистит, Морав резко падает на землю лицом вниз. Паук проносится над её головой, обдавая женщину густой вонью гнилого мяса. Юдей вскакивает, бросается к Южному крылу. На ходу она снимает плащ, накрывает им голову и тут же сдавленно вскрикивает. Жжение вгрызается в череп чуть выше виска. Сзади раздаётся звук, но Юдей не оборачивается: она видит ступени, прыгает на первую, затем сразу на третью. Всего их восемнадцать, а последняя, как помнит Юдей, начала крошиться пару дней назад. Визг за спиной похож на писк детских игрушек и карканье фейерверков. Перед девушкой открывается круглая площадка с массивной кедровой дверью в конце. Пальцы жадно обхватывают чёрную литую ручку, Юдей тянет дверь на себя, но замечает движение слева. Сильный удар настигает её, и женщина отлетает к высокому бортику. Камень под ней стонет, в ушах разрывается грохот. Юдей смотрит на руку.
Прямо на сгибе локтя повисает толстое красное щупальце, от которого во все стороны расползаются чёрные следы. На землю хлещет кровь. Конечность пульсирует и возбуждённо дрожит. Щёлкает дверной замок, и Юдей поднимает глаза на выходящего мужчину. Тот самый преподаватель в плаще, которого она не узнала, но с которым всё равно поздоровалась по инерции. Его лицо обмотано бинтами. Юдей в замешательстве кивает на свою руку и паука.
Закройте глаза, просит мужчина, откидывая полы плаща. Он достаёт диковинное оружие, похожее на пистолет, но, судя по всему, живое. Юдей готова голову дать на отсечение вместо дула у него широко распахнутая пасть с ослепительно белыми зубами.
Пожалуйста, глаза, повторяет незнакомец. Она слушается. Даже сквозь веки вспышка опаляет зрачки, а уши закладывает от высокого протяжного визга.
Сильная судорога скручивает тело Юдей узлом. Она слышит крик, но не осознаёт, что рвётся он из её собственного горла.
ГЛАВА 2
Носилки прогибаются под весом её тела, будто чья-то рука качает детскую колыбель. Но умиротворение перекрывают чудовищные волны боли. Они рождаются где-то справа, поднимаются выше, до ключицы, и уже от неё одним мощным рывком расходятся по всему телу. Стонет позвоночник, ноют рёбра, надсадно бухает сердце. Блузка намокла и льнёт к телу. Удушающе пахнет влажным бетоном и медицинским спиртом.
Сердце отказывает
Не откажет.
Сознание раздваивается. Снаружи Юдей колотит от холода, но внутри всё горит.
Внутренние
Нормально. Держите.
Резкий порыв ветра обволакивает женщину нежным пузырём, слизывает испарину, превращает кожу в кристально-чистый голубой лёд, под которым полыхает инфернальное пламя.
Если бы ты успел
Но я не успел, холодно отвечает глубокий низкий голос, теперь твоя очередь. Она обращается?
«Обращаюсь? Я?» отстранённо думает Юдей, но мысли перечёркивает агония. Сотни кривых зубов впиваются в желудок, печень и почки, терзают глотку, прокусывают язык. Или это она сама?
Кровь!
Лёгкие?
Нет, язык. Почти откусила. Дайте кляп.
Чужие пальцы действуют быстро и профессионально. Во рту появляется что-то плотное, но мягкое. Безвкусное. Юдей кусает его на автомате, и неведомое вещество обволакивает зубы и застывает.
«Воздуха», думает Юдей. Лёгкие и носоглотку будто разъело ядовитым газом, и теперь каждый вдох расцвечивает страдания новыми красками. Она и подумать не могла, что бывает такая боль. Мысли путаются, дробятся на ничего не значащие обрывки, в них вплетается речь невидимых и незнакомых ей людей. Сознание погружается в глубокую тьму, испещрённую багряными протуберанцами.
Она в сознании?
Вроде того.
Секунда невесомости, и Юдей оказывается на твёрдом холодном столе. Треск ткани, клацанье ножниц.
Халат! Хэш, покинь операционную.
Вместе с тобой, Реза.
Тогда и ему халат!
Хэш, я здесь не останусь.
Тогда увидимся на обеде, мам.
Хорошо.
Голоса тонут в неразборчивом шёпоте, хлынувшем прямо в уши. Юдей не различает слов, но их звучание складывается в слепок идеи, которая пронизывает её насквозь и оборачивается холодной песней ненависти ко всем теплокровным, думающим, дышащим, чувствующим.
Агония выедает глубокие полости внутри Юдей, и их быстро заполняет этот шелестящий и неумолимый голос страшного существа. Она и не пытается ему противостоять, от неё первоначальной той Юдей Морав, которой она была ещё утром почти ничего не остаётся. Что-то уничтожает её, медленно и планомерно, кусочек за кусочком. Пока не включается свет.
Он пробивается сквозь веки. Расплавляет их, как тонкую преграду из рисовой бумаги, и рвётся дальше, проникая в мозг, в артерии и вены. Он вымывает шёпот из ушей и гонит тьму. Питает Юдей изнутри, превращает её в ангела и возвращает ей саму себя. Крик, рвущийся из горла, рождён не болью, но радостью.
Что с ней?
Не мешайте.
Доктор
Не мешайте!
Юдей выгибается дугой. Полости носа затапливает горячим и красным, первые капли скользят по едва видимым руслам вокруг рта, перемахивают через подбородок и стекают дальше, подгоняемые сёстрами.
Доктор.
Я прикажу вывести вас, если вы не заткнётесь!
Юдей бьётся в припадке. Она уже не понимает, кто она. Её сознание одним махом становится больше тела, вырывается наружу и захлёстывает комнату невидимым вихрем из агонии и наслаждения. Женщина заболевает и выздоравливает, падает и взмывает к небесам. Умирает и рождается заново. Что-то хрустит, но это её не заботит.
Твою же Жгут. Надавите здесь. Три кубика эссенции
Доктор, это уже третья
Колите. Мы на пике.
Не удержим.
Так позовите ещё кого-нибудь! Вон, два охламона стоят
После
Будет после, мар Ипор. Держите. Крепче держите!
Юдей видит небо. Оно раскидывается прямо за стенами комнаты, подбирается к ней и готовится поглотить в один присест. Всех людей внутри. Сплошной бастион туч формирует второй горизонт параллельно первому, а между двумя линиями облака рисуют таинственный узор. Они пытаются что-то сказать, но Юдей не понимает их языка. Она отворачивается и смотрит внутрь комнаты.
Распластанное на хирургическом столе тело кажется Юдей незнакомым. Да, оно совсем не походит на ещё живое существо истекающее кровью, изломанное чудовищным процессом, который ещё до конца непонятен никому из присутствующих как оно может быть вместилищем живой души?
«Это я? Нет! Не может» думает Юдей, но её непреодолимо тянет к этому обезображенному куску мяса. Она вяло сопротивляется, поворачивается обратно к небу, но оно в секунду исчезает, растворяется в черноте. Юдей вновь смотрит на тело
и открывает глаза.
П получилось? Доктор?
Пик пройден, а дальше На всё воля Элоима.
Она в сознании?
Нет, это рефлекс. Сестра, палата для гэвэрэт Морав готова?
Да.
Вымыть, переодеть и установить круглосуточное наблюдение. Сообщать о малейших изменениях состояния. Посторонние, пожалуйста, покиньте операционную. Мар Ипор, кажется, вы хотели прояснить какой-то вопрос?
Халаты, измазанные кровью и вязкой чёрной жижей, аккуратно снимают и бросают в подготовленное высокое ведро с плотной крышкой. Две медсестры в толстых перчатках и защитных масках приносят большие тазы с тёплой водой и осторожно, но быстро ополаскивают пациентку.
Юдей Морав скорее напоминает впопыхах сшитую куклу, чем живого человека. Всего за несколько часов она потеряла такой объём телесных жидкостей, что должна была испустить дух, но грудь медленно поднимается и опускается, а глаза, стоит приподнять веко, реагируют на свет.
Ну что, выкарабкается бедняжка? спрашивает одна медсестра другую, когда операционная пустеет.
Может и выкарабкается, отвечает вторая, пожав плечами. Но ничего хорошего её не ждёт. Лучше б померла.
>>>
Кто-то рядом.
Она чувствует это кожей, будто существо посылает невидимые сигналы. Мышцы напрягаются, пальцы под тонким одеялом сжимают простынь в комок, слух обостряется. Юдей «видит» комнату, чувствует каждую вибрацию, исходящую от движения. Стоит незнакомцу приблизиться, она тут же бросается на него.
Тише, тише, слышит она, открывая глаза. Рядом с кроватью женщина в тёмно-зелёной форме медсестры: блуза с узким рукавом, широкая длинная юбка, белый фартук. Светлые волосы собраны в пучок и прикрыты шапочкой.
Кто вы? спрашивает Юдей. Где я? Что это?!
Всё тело пациентки перехвачено широкими кожаными ремнями. Изнутри они подбиты войлоком, потому кожу не натирают, хотя затянуты туго.
Давайте по порядку, хорошо? предлагает медсестра, мягко улыбаясь. Вы были сильно ранены, и вас доставили в госпиталь. Некоторое время пробыли без сознания. Ремни нужны на случай дискинезии. Теперь я задам несколько вопросов. Как вас зовут? Какой сейчас год?
Госпиталь? Что за госпиталь?! Мы как я сюда попала?! Отвяжите меня!
Юдей дёргается один раз, второй. Сильная боль в руке заставляет её зажмуриться. Она замирает настороженным зверьком и смотрит на медсестру, не скрывая подозрений, но бросив всякие попытки освободиться.
У вас у вас могут быть провалы в памяти. Я позову доктора, как только мы закончим. Пожалуйста, скажите, как вас зовут?
Юдей, чеканит пациентка, М К Монраф?
Разворошённая дикарями библиотека вот чем обращается память женщины, привязанной к кушетке. Привыкший к порядку мозг вслепую шарит в горах воспоминаний, пытаясь выудить ответы.
Я не помню год, шепчет Юдей, и на глазах появляются слёзы. Я не помню, какой сейчас год! Пожалуйста, отвяжите меня. Отпустите домой. Я никому не скажу, что была здесь.
Гэвэрэт Морав, прошу вас, медсестра садится на кровать, берёт ладонь пациентки в свою, успокойтесь. Вам не нужно бояться, всё позади. Память обязательно восстановится. Амнезия и спутанность самые безобидные последствия операции. Сейчас тысяча девятьсот десятый. Что последнее вы помните?
Всплывающие в голове картины иногда чёткие, а иногда размытые, но Юдей не может сказать, где реальность, а где попытка заменить утраченное выдумкой. Она отчётливо помнит замок в горах, на удивление хорошо сохранившийся, и, вместе с тем, смутно припоминает тёмно-бежевый фасад с массивной лестницей, обрамляющей фонтан. Что из этого Университет, а что Унтаглейская крепость, Юдей сказать не может.
Что со мной случилось? звенящим голосом спрашивает она. Я упала? Поранилась? У меня сильно болит рука. И что это за госпиталь?
Юдей старается говорить спокойно, но истерика прорывается наружу непрошеными модуляциями голоса.
На вас напали, отвечает медсестра. Помните?
Я
Паук прыгает на Юдей из глубин памяти. Она резко дёргается. Рука вспыхивает новым приступом боли.
«Ч что?».
Теперь силуэт чудовища подстерегает её в каждой мысли, в каждом случайном образе, возникающем в голове. Он селится на периферии сознания и не вступает в круг света, который сделал бы его реальным, но незримо преследует носительницу. Ей хочется проверить, не спряталась ли тварь под кроватью.
Паук
Мы называем их кизеримами, говорит сестра, и по её вмиг округлившимся глазам Юдей понимает, что услышала то, чего не должна была слышать. Медсестра убирает руку, встаёт, поправляет юбку и делает шаг в сторону двери.
Как? Кизеримы? Это какой-то новый вид
Простите, резко прерывает пациентку сестра. Я не должна была этого говорить. Забудьте.
Что это значит?! Юдей не хочет даже пытаться держать себя в руках. Почему вы не объясняете, что напало на меня?!
Гэвэрэт Морав, пожалуйста.
Мне плохо. Я задыхаюсь. Выведите меня на улицу. Пожалуйста. Мне нужен свежий воздух.
Гэвэрэт Морав, успокойтесь
Выпустите меня отсюда!
Юдей напрягает все мышцы, как вдруг понимает, что едва может пошевелить даже пальцем на руке. Это не паралич полное бессилие. Злые слёзы текут по щекам, рот кривится беззвучным воем. Паника и гнев вытесняют сознательные импульсы, и она продолжает тянуть ремни, то ли пытаясь порвать их, то ли надеясь, что они исчезнут сами собой.
«В ловушке! В ловушке!» повторяет про себя Юдей, а в это время медсестра судорожно готовит инъекцию. Руки трясутся, игла бьётся о стенки ампулы с белёсой жидкостью. Профессионализм оставляет сестру, она вновь чувствует себя юной девушкой, которая только пришла в Городскую больницу наниматься на работу. Кровь, грязь, крики. Сочувствие, смешанное с цинизмом один к одному.
Подготовив шприц, медсестра оборачивается и встречается с Юдей взглядом. Для женщины, которая пришла в себя после трансформации и почти месячной комы, в ней слишком много энергии.
«Обманывала нас? Всё это время?» думает сестра, делая шаг вперёд. Пациентка скована, едва шевелится, но медсестра всё равно боится, что та каким-нибудь образом освободится и бросится на неё. Всё внутри говорит отложить шприц и бежать, бежать как можно дальше, из госпиталя, лаборатории, а может быть и города, потому что злобный взгляд обещает ей самую мучительную смерть из всех возможных.
Пересилив себя, сестра подходит к кровати и заносит иглу.
Не смей, шипит Юдей. Медсестра замирает. Голос чужой, нечеловеческий. Как будто говорит кто-то, для кого речь и язык новый и непривычный способ общения. Медсестра никогда не испытывала ничего подобного. Чистый первобытный ужас.