Видишь, Надя, торжественно выпрямилась Вера Степановна, обращаясь к сестре, у нашей молодёжи ещё есть надежда на счастливое будущее.
Да, Верочка, пискнула сестра, но, надеюсь, они не забудут и о научном атеизме.
Она повернулась к Федьке, приложив руку к груди, словно хотела вынуть своё сердце и подарить вместе с тетрадкой.
Фёдор, серьёзно сказала она, и Федька понял, что её голос может звенеть металлом не хуже, чем у Веры Степановны, мы с тобой должны выбрать время и побеседовать о научном атеизме. Если ты вооружишься знаниями по вопросу атеизма, то сможешь избавиться от многих предрассудков. Твоим глазам явится истина верного учения Маркса Энгельса Ленина, и ты поймёшь, почему человек погряз в косности и невежестве.
Ты знаешь, что такое атеизм? Тоненький пальчик Надежды Степановны нацелился на Федькин лоб.
Сначала он хотел соврать, что знает. Но потом подумал, что она, чего доброго, захочет проверить его знания, и честно признался:
Нет. И, уже жалобно, попросил: Вера Степановна, Надежда Степановна, можно я пойду домой к деду?
Иди, Фёдор, но помни наш разговор, позволила Вера Степановна.
А Надежда Степановна, снова превращаясь в милую бабулю, добавила:
Забегай чайку попить. И деда приводи.
Федя нехотя поплёлся к дому, сжимая в руке тетрадь с советами молодому рабочему. Тайна, ещё утром будоражившая Федькино воображение и вливавшая в него силы, оказалась нелепой и глупой. Узнай о его секрете одноклассники, хохот стоял бы на всю школу.
Ну и дурак ты, Хомяк, надменно сказала бы красавица Ирка, презрительно вздёрнув брови.
Лучший друг Данька Мальков сочувственно хлопнул бы по плечу:
Прокололся, Хомыч, с кем не бывает.
А то, какую мину соорудила бы сестрица Юлька, и представлять не хотелось. Правильно, что он не стал ни с кем делиться секретом, по крайней мере, теперь не приходится переживать позор.
Разросшийся куст с маленькими красными ягодками внезапно хлестнул Федьку по лицу веткой, возвращая способность трезво мыслить.
«Интересно, а почему неизвестный человек, отправивший письмо, советовал другу заполучить рукопись Советов молодому рабочему? Может быть, в них что-то зашифровано?»
Хотя щёки всё ещё горели, словно Федьке надавали пощёчин, его разум и чувства понемногу приходили в равновесие.
Если не можешь решить задачу, сосредоточься и пересмотри все варианты, говорила учительница математики.
Решив обстоятельно продумать ситуацию, Федька перепрыгнул через куст крапивы, отодвинул доску прогнившего забора и втиснулся во двор заброшенного дома посидеть в одиночестве, чтоб никто не мешал. Небольшая бревенчатая изба почти вросла в землю. Крыльцо представляло собой две чёрные доски, на которые было страшно ступить. Федька не стал рисковать, а подлез под шаткие перила веранды и уселся на разогретый солнцем пол, подумав, что на нём вполне можно зажарить яичницу.
Солнце разошлось не на шутку, обдавая жаром поникшую траву. Федьке хотелось пить. Он облизал пересохшие губы, переполз в тень и развернул тетрадку. На память он никогда не жаловался и через полчасика вполне мог написать контрольную о том, как раскладывать по номерам гаечные ключи или как опасно курить на рабочем месте.
Неужели ради этих советов неизвестный хотел раздобыть рукопись? В такую наивность верилось с трудом, даже если получатель мечтал приступить к работе именно в тракторном цехе.
Перевернув тетрадь вверх ногами, Федька попытался разыскать на страницах следы тайнописи. Ничего. Ещё с час он бился, всё ещё надеясь, что сможет подобрать ключик к этому ларчику с шифром. Но все попытки разбивались о твёрдый почерк, не таящий в себе ни одной лишней буквы. Единственное, за что удалось зацепиться, так это за то, что писавший упорно делал ошибку в слове «организация». Но из «аргонизации» выжать спрятанный подтекст тоже не удалось.
От нечего делать Федька перекатился на живот и, подперев щёки руками, принялся слушать, как в траве на все лады заливаются кузнечики. Упираясь языком в зубы, он постарался воспроизвести цокающий звук, стараясь попасть в тон звучанию насекомого. А когда у него почти получилось, доски под животом мягко просели и, скользя по наклонной, он медленно въехал в прохладный подпол.
* * *
Первое, о чём подумал Федька, оказавшись в подвале, было то, что дед его, наверно, обыскался. Вторая мысль была связана с отвратительным запахом вроде того, который витает около помоек с забродившими пищевыми отходами. Фёдор понял, что надо бежать как можно скорее.
Встав на четвереньки, Фёдор попытался выползти обратно, ударился затылком о пол и с удивлением обнаружил над головой крышку какого-то люка. Не тратя времени на размышления, Федька открыл её, крепко упёрся в пол ладонями, подпрыгнул и оказался около русской печки, занимавшей половину небольшой кухни.
Занавески с кружевами на окнах были задёрнуты, и по избе расплывался полумрак, делавший все предметы загадочными. Пузатый комод, заставленный фотографиями в рамочках, крашеный шкаф, потёртая кушетка с двумя вышитыми подушками-думочками всё выглядело чистеньким, обихоженным заботливой хозяйской рукой.
Глядя на безыскусный уют и порядок, Федька даже заколебался, вправду ли он попал в заброшенный дом или хозяйка вышла на минутку и сейчас войдёт в дверь и огреет непрошеного гостя веником по голове, приняв за грабителя.
Эй, есть кто-нибудь?
Ответом на робкий возглас было жужжание мухи о стекло да поскрипывание пола под ногами. Осторожными шагами Федька обошёл избу, состоящую из одной горницы и кухни, остановив взгляд на необычной иконе в углу. Небольшой образ Богородицы был вписан в чёрный ромб, а тот, в свою очередь, в красный треугольник, а красный треугольник в бежевый овал.
«Кажется, угол, где ставят иконы, называется красным», вспомнил он уроки истории и картинку русской избы, которую показывала учительница. На том уроке ученики рассматривали иллюстрации с иконами Богоматери, защищавшими Русь от набегов, но такого образа среди них точно не было. Он бы запомнил. Под строгим взглядом Матери Божией Федьке стало неуютно.
Я ничего не трогал. И вообще случайно тут оказался, пробормотал он в своё оправдание, рукой нащупав в кармане брюк свёрнутую в трубочку тетрадку с советами молодому рабочему.
То ли ему показалось, то ли солнце отбросило свой лучик на потемневший образ, но глаза Богородицы посветлели. Стараясь не нарушить тишину и случайно не сдвинуть коврик под ногами, Федька вышел на улицу.
По дороге домой он заметил, что, падая, коленку всё-таки ободрал и из ранки красными бусинками выступили капельки крови.
Подорожник-то послюни да приложи, тягуче прозвучал старческий голос.
Бабка так притаилась между кустами, что Федька её сразу не заметил. Похоже, до пенсии старушка служила в спецназе и хорошо овладела маскировкой, потому что ее зелёная юбка, зелёная кофта и зелёный платок почти сливались с пышной зеленью орешника, под который была вынесена зелёная скамейка.
Спасибо.
Щедро послюненный листок подорожника приятно охладил края царапины, и бабка удовлетворённо кивнула головой, попеняв:
Ничего-то вы, городские, не знаете. Даже такой малости, к которой любой деревенский пацан сызмальства приучен.
Может быть, в молодости крепкая, рослая старуха и отличалась красотой, но сейчас её лицо казалось больше похожим на заготовку из куска цемента: серое, квадратное, грубое.
Припомнив характеристики на жительниц деревни, Федька сделал вывод, что перед ним баба Галя по прозвищу Бирючиха.
Произнеся в уме неласковое старухино прозвище, Федька почувствовал в ней родственную душу. Он прекрасно понимал, каково это знать свою обидную кличку.
Что Хомяк, что Бирючиха хрен редьки не слаще.
Сочувственно взглянув в бесцветные глаза Бирючихи, Фёдор нерешительно шагнул назад, думая, что надо бы сказать старухе что-нибудь доброе, такое, чтоб у неё целый день было хорошее настроение.
Но, наверное, Федькин язык не был приучен к ласковым словам, потому что говорить отказывался. Бирючиха тоже молчала, только тяжело сопела, иногда вытирая зелёным платком пот со лба, изрезанного глубокими морщинами.
«Может, спеть?» блеснула вдруг в Федькином мозгу странная идея, и он тихонько, будто бы про себя, завёл песню из фильма «Весна на Заречной улице», которую взрослые всегда затягивали за праздничным столом. «Когда весна придёт, не знаю»
Сначала он пел полушёпотом, стесняясь звука своего голоса, но мелодия лилась так светло и легко, что мальчик забылся и запел в полный голос.
Оказалось, что петь в деревне это совсем не то, что на уроке пения, когда на тебя с иронией смотрят одноклассники, а красавица Ирка осуждающе шипит:
Ты бы помолчал, Хомяк, а то другим мешаешь.
Петь в деревне для одинокой старушки, нахохлившейся на скамейке под кустом, это всё равно что поливать любимый кактус на подоконнике, глядя, как он жадно впитывает воду и начинает сверкать длинными жёлтыми иголками, собираясь зацвести.
с чувством допел Федька последние слова, перевёл глаза на Бирючиху и увидел, что она сидит не шелохнувшись в той же позе, а по выдубленным годами щекам катятся крупные слёзы.
Если бы она пошевелилась или посмотрела на него, Федька, наверное, придумал бы, как завязать разговор. Но Бирючиха не двигалась, безучастно глядя в пространство перед собой, и мальчик, стараясь не спугнуть её думы, слегка прихрамывая, побрёл к дому бабы Лены.
* * *
Если бы Галина Романовна Щеглова по прозвищу Бирючиха могла вымолвить хоть слово, она обязательно сказала бы приезжему мальчишке, что своей песней он превратил её душу в лёгкое, невесомое облачко, которое сейчас улетело в далёкое прошлое.
Но парнишка убежал, а она так и осталась сидеть на том самом месте, и даже на той самой скамейке, на которой весёлый кудлатый парень Лёнька из соседней деревни Моховое пятьдесят лет назад сказал:
Пойдём, Галка, в сельсовет распишемся. А в субботу свадебку отгрохаем.
Это ты мне?
От неожиданных Лёнькиных слов она так опешила, что слова во рту превратились в вязкую кашу. Она всегда знала, что некрасива и неловка.
Как колода. И в кого ты такая удалась? говорила ей мать, тяготившаяся последним, четвёртым ребёнком. Галка не роптала и не возражала, понимая, что мать ожесточилась не от злобы, а от забот. Нешто легко вдове детей поднимать? Да ещё без мужниной пенсии.
Тем бабам, кому пришла похоронка с записью «пал в бою» или «умер от ран», начислялась пенсия по потере кормильца, а тем, чей муж пропал без вести при невыясненных обстоятельствах, ничего не полагалось.
Если б не бурёнка Мошка, пришлось бы милостыню просить. Да и с коровушкой из еды хлебушек и затируха на молоке, иной раз творожок. С чего красивой вырасти? Не с чего.
На свадьбе Галина сидела торжественно-притихшая, с гордостью поглядывая на разряженных подруг. Смотрите, девки, и на моей улице праздник! Вот тогда, глядя в глаза невесте, Лёнька и рванул мехи трёхрядки, затянув песню из только что вышедшего кинофильма «Весна на Заречной улице». Ах, как она тогда подпевала мужу, застенчиво прячась за фату, сооружённую из тюлевой занавески!
В день её свадьбы с кустов облетала сирень, и мать велела поставить столы во дворе, чтоб соседям не тесниться. Посреди стола величалась отварная картошка, присыпанная первым укропчиком. Продавщица сельмага Люська из-под полы достала ради свадьбы пару килограммов отменной селёдки, истекающей жирком. А главным блюдом был рыбник, состряпанный матерью накануне и успевший набраться лаврового духа.
Толстостенные гранёные стопки глухо звякали за здоровье молодых, бабы кричали «горько», а мужики вели обстоятельные беседы.
Деревня тогда кипела народом. В каждом дворе жила молодёжь, гудела пилорама леспромхоза, работала средняя школа, реял белый флаг с красным крестом над медпунктом с симпатичной кудрявой фельдшерицей Наташей.
Гордостью Подболотья был клуб, стоявший на пригорке среди редких сосенок. Завклубом в сельсовете назначили Таисию заводную девку из местных и не прогадали. Каких только мероприятий она не выдумывала! Один раз учителя местной школы даже ставили спектакль «Гроза», где главную роль Катерины играла десятиклассница Надька Кулик. В выходные устраивали танцы под патефон, а дважды в неделю показывали кино. Хорошая была жизнь, хоть и небогатая И зачем только они с мужем уехали из деревни?
Лёнькина мать тогда плакала, не пускала:
Куда поедете? Ни кола у вас в городе, ни двора! Всем вы там чужие. Надо жить там, где Господь уродил и к месту приспособил. Помяните моё слово захотите вернуться, да будет некуда. Умрёт деревня без народа.
Права, во всём права оказалась свекровь. И в городе они не прижились, и в деревню не вернулись, да и возвращаться вскоре стало некуда. За десять лет деревня почти полностью опустела.
Сначала молодёжь на целину потянулась там правительство золотые горы обещало. Потом недалеко, в Киришах, стали строить огромный комбинат и новый город. А кому охота в избах сидеть да воду из реки таскать, если через несколько лет можно поселиться в собственных хоромах с горячей водой из крана и по вечерам вместо того, чтобы доить корову, пить чай у телевизора? Никому.
Вот и они с Леонидом чемоданы собрали да рванули в Кириши на нефтекомбинат. Лёнька бульдозеристом устроился, ну а она пошла работать бетонщицей. Там услышали про ташкентское землетрясение и про то, что набирают людей на стройку восстанавливать разрушенный Ташкент.
Лицо Галины Романовны отяжелело под грузом воспоминаний, а плечи сразу заныли, словно от тяжёлой работы. Ох и поворочали её рученьки лопатой серое месиво! Другая бы баба не выдюжила неженской работы, но она оказалась крепкого закала.
Через пять лет им с мужем, как передовикам производства, выделили однокомнатную квартиру в панельном доме на окраине Ташкента. Комнатка и кухонька. Куда ни глянь в окно, одинаковые стены, жара да пыль столбом. Деревья чахлые, Божьего храма и в помине нет. Не к чему душе прилепиться, только и есть в жизни что работа да телевизор.
Не выдержал городской тоски Леонид начал выпивать. Что только она, Галина, не делала, чтоб мужа от зелья отворотить: и к бабкам ходила, и на коленях перед ним стояла, и зарплату отбирала ничего не помогло.
В родной деревне держали бы коровушек, козёнку завели, курочек да огород свой. Некогда дух перевести. Там, глядишь, и детушек бы Бог дал.
Не счесть, сколько лет Леонид от пьянства промаялся, а когда Советский Союз распался и Узбекистан стал отдельным государством, в одну из ночей Леонида убили. Кто знает, как он оказался на другом конце города, с какими дружками время коротал, но только нашли его на пустыре с проломленной головой. Никакого расследования не было, правда, дело для проформы завели.
Пожилой следователь с фамилией Плотников, дай Бог ему здоровья, глядя в дрожащее лицо Галины Романовны, посоветовал:
Продавайте имущество, квартиру и бегите отсюда в Россию, а то поздно будет.
А куда бежать, к кому? Голова седая, спина болит день и ночь, да и возраст уже Не послушалась она следователя, осталась в своей квартире, рассудив, что кусок лепёшки всегда найдёт. Ох как она ошибалась! С работы выгнали, пенсию не платили, сбережений никаких нет.
А вскоре не то что куска лепёшки воды в кране не стало, а на улицу к водопроводной колонке она и нос высунуть боялась. Местные националисты могли за один цвет глаз головой в сточной канаве утопить. Спасибо, помогала соседка Олма давняя подруга. Она-то и не давала с голоду умереть. Но и Олма однажды ночью, когда все в доме спали, кошкой поскреблась в дверь и протянула Галине Романовне в руки пять долларов всё, что у неё было.