Спасибо за ваше прекрасное выступление! начинает Всеволод Алексеевич. Какая экспрессия! Сколько красок мы услышали в вашем голосе. Расскажите, пожалуйста, о себе.
Дальше следует традиционное «меня зовут, я приехала из». Всё это время Сашке не видно лица Туманова, поэтому она любуется на его руки, подсвеченные сейчас прожекторами. Красивые, с узкими кистями и длинными пальцами. Слушать участников ей не очень интересно, Сашка никогда не увлекалась народным творчеством, и в этом смысле сноб ещё хуже Туманова. Руки куда интереснее.
Я буду очень рад видеть вас в своей команде!
Может, и она тебе полезной окажется, репертуар расширит! вдруг раздаётся голос Тамары. А что, Севушка? Споёшь дуэт. Шансон ты ещё никогда не исполнял!
Настоящему художнику всё по плечу, могу и шансон, не остаётся в долгу Туманов.
Так. У Сашки разыгралось воображение, или уважаемые наставники пытаются задеть её сокровище уже вдвоём? Что вообще происходит?
Кресла снова разворачиваются, она тревожно вглядывается в знакомое до каждой морщинки лицо, но не может ничего считать. Он в маске «Туманова». Благожелательная улыбка и абсолютно пустые глаза.
Участники идут один за другим, Сашка всё чаще поглядывает на часы, замечая, что Туманов уже ёрзает в кресле, реже из него встаёт, чтобы подойти к участникам, меньше и сдержаннее комментирует каждое выступление устал. Мог бы попросить перерыв, но не попросит же. Сашка начинает нервничать. Она слишком хорошо знает его привычки и потребности, ему уже пора что-нибудь съесть, точно пора попить чаю и сходить до заведения. Но коллеги бодры и веселы, а он ни за что первым не сдастся.
Сашка потихоньку встаёт со своего места и подходит к редактору.
Пора сделать перерыв, спокойно сообщает она.
Перерыв запланирован через два часа.
Сейчас запланируйте. Артисту надо передохнуть, попить чаю.
Редактор оценивающе смотрит на Сашку. Что она может предъявить? Директора Туманова все наверняка знали в лицо. А она кто? Ну болтается у неё на шее бейджик, подумаешь. Но Сашка стоит, морда кирпичом, продавливает характером. И редактор пожимает плечами.
Хорошо, сейчас скажу режиссёру, что Туманову нужен перерыв.
Перерыв всем нужен, Петренко уже три раза микрофон ронял, мрачно замечает Сашка. А у вашей Тамары Александровны тушь потекла.
Редактор на неё косится, но куда-то убегает. Через пять минут объявляют перерыв.
Гримёрка одна на всех наставников, мальчиков и девочек, но большая. Но Сашка недовольно хмурится при Томочке и Коленьке она не может откровенно допросить сокровище по поводу самочувствия. Да и он продолжает изображать жизнелюбие, улыбается, обменивается с коллегами впечатлениями.
Ну, Тамара, тебе лучшие вокалюги достались! шутит он. И самые молодые! А у меня одной семьдесят, второму восемьдесят один. Что я с ними делать буду?
Делиться опытом сценического долголетия, хмыкает Петренко.
Сашка бросает на него очень тяжёлый взгляд. Старость, конечно, надо уважать, но А тот словно ничего и не замечает, уселся в кресло, широко расставив ноги, в телефон полез. Всеволод Алексеевич делает вид, что не слышал шпильки. Устраивается перед зеркалом, причёску поправляет, которая без лака вся рассыпалась, разумеется. Сашка встаёт у него за спиной, помогает и внимательно смотрит через зеркало.
Всё в порядке, Всеволод Алексеевич? Как вы?
Прекрасно, Сашенька. Столько музыки сегодня, столько хороших песен. Я заряд бодрости на месяц вперёд получу.
Надеюсь.
Вроде не играет, вроде искренне говорит.
Сделаешь чайку, Саш?
Сашка кивает, идёт ставить чайник.
И мне, отрывается от телефона Петренко.
У Сашки очень характерно изгибается бровь.
Я ещё уколы делать могу, вам не надо? В любые места.
Всеволод Алексеевич хмыкает. Петренко хлопает глазами. Чай Сашка всё же готовит на всех, но чашку подаёт только Туманову. Остальные пусть сами разбирают, тут им не ресторан. Тем более, что в гримёрку подтянулись девочки-редакторы, ещё какой-то персонал, и всех наставников окружили вниманием. Кроме Всеволода Алексеевича, потому что возле него уже была Сашка. И теперь она стоит напротив, опираясь на гримёрный столик, смотрит, как он пьёт, держа чашку обеими руками. Боится уронить на людях. Дома она давно не обращает внимания, если он что-то перевернул, разлил, пронёс мимо рта. И он давно перестал смущаться. А тут совсем другое дело. Да и костюм испортить не хотелось бы.
Перекусить не хотите? Нет? Тогда давайте хотя бы яблочко. И пару печенек к чаю.
Перерыв длится полчаса, и Сашке кажется, что этого мало. Он не отдохнул, да и что это за отдых, в набитой людьми комнате? Где опять же ни расслабиться, ни раздеться. Но Всеволод Алексеевич сам рвётся в бой. Мол, давайте быстрее снимать, чего зря время вести.
Вернувшись в студию, Сашка понимает, что её уже подташнивает и от яркого света, и от громких звуков, и от необходимости постоянно держать лицо. Ещё и зрители беспрерывно вопят, скандируют «браво» даже после откровенно провальных выступлений, потому что им так подсказывают модераторы. Общая наигранность, от этих криков и пластиковых декораций до благожелательной улыбки Туманова в ответ на явные провокации других наставников, Сашку уже бесит. Да и формат шоу бесит тоже. Ну что это за команда? Семьдесят лет, восемьдесят один. Что с ними делать? Чему их учить? Петь? Для чего? Засветятся они три раза в телевизоре, что дальше? Никто не заключит контракт с бабушкой или дедушкой. Ни один продюсер не захочет раскручивать пенсионеров. Проект абсолютно бессмысленный, трата времени и ресурсов. Одна радость, что Всеволод Алексеевич доволен. Вроде бы доволен. Поговорить с ним Сашке так и не удалось.
До следующего перерыва они успевают прослушать ещё десять человек, в команду Туманова попадает третья участница, бабулечка, удачно косившая под Шульженко. На седьмом или восьмом участнике Сашка думает, что конкретно в этом варианте шоу даже благо, что прослушивания слепые, ибо большую часть участников лучше не видеть. Сгорбленные, плохо двигающиеся, иногда и откровенно плохо одетые, с трясущимися руками и головами. Многие надеются сделать первый шаг на большую сцену будучи в куда более печальном состоянии, чем Туманов, со сцены ушедший. Сашка не может не размышлять в этом ключе, и настроение становится только хуже. К тому же она замечает, что Туманов сильно устал. Он почти не комментирует отказы, только хвалит каждого участника примерно одними и теми же фразами: «Прекрасный голос, как вы сохранили такой тембр, очень эмоциональное исполнение». Кончается тем, что одна женщина, которую язык бы не повернулся назвать бабушкой, прямым текстом интересуется:
Если я так хорошо пела, что ж вы ко мне не повернулись?
Да, Севушка! Ты вот всех хвалишь, подхватывает Петренко. Но в команду не берёшь. Ты на ошибки тогда укажи!
Проблема была в том, что Петренко к женщине как раз повернулся. Так что перевести стрелки обратно Всеволод Алексеевич не мог. Как будто у Петренко на столе красный блокнотик не лежал.
Коля, я не буду делать за тебя твою работу, через паузу выдаёт наконец Туманов. Теперь она твоя исполнительница. И я уверен, ты сможешь скорректировать верхние ноты, которые звучали абсолютно мимо. И ты наверняка слышал, что второй куплет неправильно интонирован, и
И его достали, понимает Сашка. Когда у него становится такой, словно сквозь тебя смотрящий взгляд, а губы поджимаются, лучше бы искать пятый угол. Сашка его в подобные моменты старается не трогать.
Перерыв сорок минут, объявляет режиссёр. Просьба зрителям покинуть помещение для проветривания.
Отличная идея, потому что на съёмочной площадке довольно душно, Сашка замечает, что Туманов машинально теребит ворот рубашки.
Пойдём на улицу, просит он, беря её под локоть. Не хочу опять в гримёрке толпиться.
Общаться он со своими расчудесными «коллегами» не хочет, понимает Сашка.
Могли бы вам отдельную комнату предоставить, ворчит она по дороге на задний двор Мосфильма. Нашли мальчика. Простите, Всеволод Алексеевич, надо было мне заранее обсудить все эти вопросы с организаторами. Не получается из меня Ренат.
Он аж останавливается, изумлённо на неё смотрит.
Бог с тобой, девочка. Ты не обязана, да никто и не требует. Я же сам вёл все переговоры по проекту, тебя перед фактом поставил. Ты и так прекрасно справляешься с ролью цербера, от тебя вон все редакторы шарахаются. А Коля меня уже спрашивал, что за чудесное создание меня сопровождает.
Прям-таки чудесное создание? хмыкает Сашка, залезая с ногами на какую-то оградку и закуривая. Всеволод Алексеевич, садитесь, вот же лавочка.
Да не хочу, насиделся уже. Ну, Коля высказался несколько жёстче, но общий смысл ты поняла. Зависть это, Сашенька. Банальная стариковская зависть.
У него старая и страшная жена под девяносто килограммов? Сашка намеренно язвит, чтобы немножко развеселить уставшее сокровище.
Нет, он вообще один живёт. С женой разошёлся сто лет назад, потом просто гулял, пока было с кем. Дочка есть, но с отцом она не общается, насколько я знаю.
М-да, развеселила, называется. Сашке даже жалко становится этого Петренко.
Ясно теперь, почему он такой токсичный.
Какой? изумляется Туманов.
Токсичный. Ну, зловредный. Всё время вас задеть пытается. И Тамарочка ваша не лучше. Как будто вы ей в чай плюнули, честное слово.
Не плевал, усмехается Всеволод Алексеевич. Сашенька, ты серьёзно, что ли? Это же просто шоу. Мы играем, создаём конфликт для зрителей, чтобы им интересно было.
Ага, и за кулисами тоже? О, Всеволод Алексеевич, а вот там какой-то киоск. Смотрите, оттуда люди со стаканами идут. Пойдёмте, посмотрим, вдруг там чего вкусненькое дают?
Удивлённо смотрит на неё, но кивает, соглашается. Не спрашивает, можно ему или нельзя. И Сашка, пока они неторопливо, будто бы прогуливаясь, идут к киоску, очень надеется, что там найдётся что-нибудь для него не слишком опасное. Но его в любом случае надо покормить, а в гримёрке сто процентов начнётся «не хочу, не голоден», потому что там посторонние взгляды. Да и хилые нарезки бледного сыра и дешёвой колбасы, которые поставили артистам, Сашку не особо впечатлили.
Они бредут по аллейке, никуда не торопясь. Времени ещё много, да и без Туманова точно не начнут, погода хорошая, в Москве уже ощущается осень, тогда как в Прибрежный она придёт не раньше октября. Сашка хотела по привычке взять его под локоть, но передумала, отдёрнула руку. Манёвр не остался незамеченным.
Что ещё такое, Александра Николаевна? У вас снова приступ туманофобии?
Чего у меня приступ?!
Ты снова боишься до меня дотронуться? Что-то новенькое. То есть хорошо забытое старенькое!
Да ну вас! Я думала, вы застесняетесь. Ну, мол, под руку ведут, сейчас люди увидят.
Люди пускай молча завидуют!
И сам приобнимает её за плечи на глазах у всех: зрителей, вышедших прогуляться, редакторов, курящих возле мусорок. И идёт себе спокойненько, ни на кого не смотрит. Сашка за ним. Так идти не очень удобно, зато приятно.
Выбор в киоске весьма приличный: десять видов кофе, начиная с банального латте и заканчивая пижонским лавандовым рафом. Пряничного, правда, нет, Сашка его теперь всегда ищет, машинально. В качестве перекуса предлагаются горячие бутерброды, пончики и роллы с овощами и мясом.
Давайте по роллу? предлагает Сашка, хотя без него выбрала бы пончик, а сейчас так ей вообще ничего не хочется. С курицей есть и с лососем.
Всеволод Алексеевич отрицательно качает головой.
Сашенька, я не буду есть во время съёмок. Потому что мозги отключаться начнут, в сон потянет. А мне надо внятно рассказывать, почему мне то выступление понравилось, а другое не понравилось. Закончим съёмку, поужинаю.
Вам так нельзя теперь, тихо говорит Сашка. Вы же знаете. И при падении глюкозы мозги тоже отключаться будут, поверьте. Давайте, со мной за компанию. И кофе, чтобы лучше соображалось. Мне лавандовый раф возьмёте?
Он ей вообще ни разу не упал, раф этот, лавандовый. Ладно пряничный, но кофе с полевой травкой, серьёзно? Совсем они тут, в Москве, с ума посходили. Жалко, что не с коноплёй. Но Сашка знает, как привести его в чувство. Вроде улыбнулся, полез за бумажником.
Едят тут же, за столиком возле киоска. Всеволод Алексеевич жуёт без особого аппетита, что странно. Правда не хочет? За целый день не проголодался? Как-то ненормально на него сцена действует. На обратном пути он вдруг сворачивает с дорожки к синей пластмассовой будочке, назначение которой вполне очевидно.
На секунду, Саш. Тебе не нужно?
Господи, а до павильона дойти никак? Там же нормальный туалет.
А ты в нём была? хмыкает Всеволод Алексеевич. Один на всех артистов, включая участников шоу, и по типу «дырка в полу», прощу прощения.
Не была, честно признаётся Сашка. М-да, уровень, конечно Не Голливуд, скажем честно. Всеволод Алексеевич, может быть, вы не будете на такое вот соглашаться? Как-то не по статусу это вам.
Сортир не по статусу? с улыбкой уточняет он, выходя из будочки. Поэтому надо отказаться от эфира не федеральном канале? Или выкатывать организатором райдер с требованием персонального горшка?
Ну хоть бы и так! Давайте в следующий раз я буду переговоры вести?
Я представляю. «Золотой унитаз для Всеволода Алексеевича, трёхразовое питание с подсчётом хлебных единиц и двух рабов с перьевыми опахалами к его креслу».
Примерно, хмыкает Сашка.
Шутки шутками, а от мысли, что им ещё столько же времени предстоит сниматься, Сашку в дрожь бросает. Она уже устала как собака, что говорить о нём? И не остановишь же ничего, не отменишь, на завтра не перенесёшь. Задействованы сотни людей, аренда павильона, наверное, расписана на месяцы вперёд и стоит бешеных денег. Какой бы Туманов ни был звездой, это не его сольный концерт, где можно командовать. И то не получится, ибо зрители, проданные билеты и куча обязательств. Какая всё же несвободная профессия.
Съёмки длятся ещё четыре часа и проходят как-то совсем без огонька. Тамара и Петренко тоже подустали, комментарии дают всё более скудные, подпевают редко и неохотно. Между собой наставники переругиваются тоже вяло. А если добавить сюда возраст участников и подбор репертуара, половина которого такой нафталин, что даже Сашка его впервые слышит, получается совсем уж грустное зрелище. В команду Туманова больше никто не попадает, Сашка сверяется со списком. Оставшиеся двое, вероятно, будут выступать завтра. Так что Всеволоду Алексеевичу совсем скучно. Наконец объявляют о завершении съёмок. Туманов жмёт руку «Коленьке», ещё раз обнимается с «Тамарочкой» и спешит к машине. По дороге домой молчит, откинувшись на сидении, даже глаза прикрыв. Сашка его не трогает, ни о чём не спрашивает. И очень хорошо понимает. Ей тоже не хочется лишнего слова сейчас произносить. Хоть от неё и не требовалось весь день на камеру работать, а всё равно усталость дикая. Слишком много взглядов, людей, света. А они, поклонники, ещё чего-то от него хотели в своё время. Ловили вот так после концертов, надеялись на какое-то общение. Пусть не она лично, но её друзья-товарищи так точно. Им казалось, что это часть его профессии, что не так уж сложно уделить поклонникам десять минут, сфотографироваться, сказать какие-то добрые слова. И не понимали, обижались, если он проходил мимо и прятался в машине с тонированными стёклами. А сейчас Сашка сама готова отстрелить любого, кто потребует хоть секунду внимания от её сокровища. Потому что видит, как у него заострились черты, запали глаза, и даже рука, свисающая с подлокотника, как-то нехорошо подрагивает. Кормить, замерять сахар и укладывать спать, срочно. И надеяться, что всё обойдётся.