Интересные вкусы были у старого егеря. Или дело не во вкусах? Может быть, потеряв самое дорогое, он не только в лес убегал от боли? Но и пытался уйти из реальности в мечты?
Книги были потрёпанные, уголки некоторых страниц загнуты. Видно, что их неоднократно перечитывали.
Я открыл бельевой шкаф. Внутри, на плечиках висел старый, тёмно-серый костюм. Рядом выгоревшая на солнце солдатская форма, тщательно выстиранная и выглаженная. Тихо звякнули медали, приколотые к гимнастёрке.
Больше в платяном отделении ничего не было, хотя свободных вешалок хватало.
За соседней дверцей на фанерных полках лежали три комплекта нательного белья и два постельного. В узком ящике несколько пар носков, скрученных в клубки попарно.
Я переложил вещи старого егеря на одну полку. Вернулся на кухню. Подложил дров в печку. Взял свой чемодан, отнёс его в комнату и положил на кровать, поверх вышитого покрывала.
Щёлкнул замками, откинул жёсткую крышку. Да, немного у меня вещей.
Четыре пары чёрных сатиновых трусов. Столько же маек с узкими лямками. Две рубашки в среднюю клетку, одна белая. Несколько пар носков.
Отдельной стопкой лежала форменная одежда егеря болотно-зелёного цвета штаны и гимнастёрка. Сверху новенький планшет для карт и документов. На нём фуражка с кокардой. Перекрещенные ружья и рогатая голова лося. Рядом с фуражкой широкий кожаный ремень с латунной пряжкой.
Учебники, тетради, исписанные стремительным почерком. Деревянный пенал с карандашами и ручками. Стопка желтоватой писчей бумаги формата А4. Записная книжка в переплёте из зелёного кожзаменителя. Фотоаппарат «Смена-8м» и три кассеты с плёнкой.
Одежду я сложил в шкаф, на освободившиеся полки. Форму аккуратно повесил на плечики пусть отвисится.
Учебники и тетради пока пристроил на подоконнике. Хотел открыть записную книжку, но передумал.
Позже посмотрю. На сегодня голова и так переполнена впечатлениями.
Ещё и поэтому я решил с утра выбраться в лес. Нужно было спокойно обдумать всё, что случилось за этот неимоверно длинный день.
Я закрыл пустой чемодан и задвинул его под кровать.
Рюкзак оказался набит боеприпасами. То-то я замучился его таскать. Две банки пороха «Сокол», банки с дробью и картечью. Разборная пулелейка. Весы для дроби и пороха в картонной коробке. Тут же раздвижные мерки-чашечки. Лист плотного картона, весь в круглых отверстиях. Картонные коробочки с капсюлями, три упаковки папковых гильз. Десяток латунных гильз, уже стреляных. Я понюхал одну и ощутил кисловатый запах сгоревшего пороха.
Кроме боеприпасов в рюкзаке нашлись несколько банок рыбных консервов килька в томате и сардины в масле. И банка говяжьей тушёнки.
Ну, теперь-то я точно не пропаду, даже если завтра уйду в лес до открытия магазина!
Я открыл охотничьим ножом банку кильки. Перекусил остывшей картошкой с консервами. Похрустел солёным огурцом.
В чемодане нашлась жестяная баночка с грузинским чаем. Я взял в сенях ведро и решил спуститься к речке за водой.
На улице было ещё светло, но деревня уже засыпала. Белые ночи в самом разгаре. Стояла такая тишина, что я с крыльца слышал, как в речке плещется мелкая рыбёшка.
За спиной скрипнула калитка.
Эй, егерь! Постой!
Глава 4
Я обернулся. Возле калитки стояли двое парней, чуть моложе меня. На одном голубая майка с пятнами машинного масла. Другой одет в застиранное поло. Руки у обоих в карманах широких штанов, перепачканных мазутом. Оба крепкие, широкогрудые. Трактористы, что ли?
Что вам, парни? как можно миролюбивее спросил я.
Ведь может же быть, что они просто заглянули поздороваться? Деревенское гостеприимство, ничего необычного.
Тот, что повыше, сплюнул себе под ноги изжёванную травинку.
Нехорошо поступаешь, егерь! Не успел приехать а уже наших девчонок отбиваешь. Так не делается.
Ясно. Местные ребята пришли прощупать заезжего ленинградца.
Главное сейчас не задавать вопросов и не оправдываться. Но и на рожон лезть не нужно.
Я поставил ведро на верхнюю ступеньку. И, как бы невзначай, потянулся за клещами, которые лежали на столе в сенях.
Я вас в свой двор не приглашал. Гуляйте по улице, а сюда не лезьте.
Это Ильича покойного дом, а не твой, набычился тот, что был пониже.
Теперь мой, отрезал я. Дуйте за калитку!
Они замерли в нерешительности.
Отстань от Катьки, сказал высокий. Не твоя девчонка.
Я и не приставал. Ещё вопросы есть?
А чего в медпункте отирался?
Голову бинтовал.
Смотри! Ещё раз тебя рядом с Катькой увидим не так забинтуем.
Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза. Затем высокий развернулся и пошёл к калитке. Его приятель за ним. Когда он взялся рукой за перекладину, я окликнул их:
Эй!
Чего? обернулись сразу оба.
Послезавтра.
Что послезавтра?
Послезавтра в медпункт пойду, объяснил я. Повязку надо поменять. Фельдшерица велела.
Высокий прищурился, но ничего не сказал. Снова сплюнул и вразвалку пошёл по улице в сторону моста.
Я посмотрел им вслед. Потом поднял ведро и спустился по тропинке между лопухами к речке.
Чувствую, придётся мне ещё столкнуться с местной молодёжью.
Но даже эта мысль не испортила мне настроение. Будут лезть столкнёмся! Всё-таки, эти ребята не шли ни в какое сравнение с теми упырями, что повылезают из тёмных щелей в девяностые.
Придётся в субботу сходить в клуб. Чем раньше мы с парнями всё выясним тем спокойнее мне будет жить и работать. В любом деле должна быть ясность.
На берегу речки я с радостью обнаружил приземистую бревенчатую баньку. Низкая дверь была приоткрыта. Я потянул её на себя и вошёл внутрь.
Крохотный предбанник, в котором еле помещалась одна лавка. Сама баня была чуть побольше. Но и в ней едва хватало места для печки с каменкой и котлом для горячей воды. У входа стояла железная бочка. Видимо, в ней хозяин держал холодную воду.
У дальней стены широкий полок, над ним крохотное оконце. Под полок задвинута скамейка для мытья. На ней перевёрнутый жестяной таз с двумя ручками и засохший кусок хозяйственного мыла в голубой пластмассовой мыльнице. На стене висит пересохшая лыковая мочалка.
Шайка вспомнил я слово из детства. Такой таз называется шайка. В общественных банях только такие и были в это время. А в деревне мылись, кто в чём горазд.
Надеюсь, эту баню удастся протопить. Тогда грязным я не останусь. И постираться тоже смогу.
Наверное, надо составлять список что купить в магазине в первую очередь. Два куска мыла я привёз с собой из Ленинграда. А вот мочалка нужна.
И нарезать веников! Сейчас самое время. Лист на берёзах молодой, мягкий. Цветочные серёжки ещё не проклюнулись. Неделя-другая, и будет поздно. Веник из не вовремя заготовленной берёзы осыпается, остаются голые прутья.
Я вышел из бани и по привычке плотно прикрыл за собой дверь. Подумал секунду, и приоткрыл, оставляя щель. Пусть воздух гуляет свободно, сушит доски и брёвна. Дольше не сгниёт.
Шлёпая дном ведра по поверхности, я набрал воды с квадратных мостков и вернулся в дом. Поставил на печку чайник и сел снаряжать патроны.
Лампочка на кухне светила тускло. Я чуть не ошибся, взвешивая порох на аптекарских весах. Ругнулся себе под нос и принёс из комнаты настольную лампу. Взвесив порох, пересыпал его из чашечки весов в мерку, чтобы не отвешивать каждую порцию.
Пока чайник закипал, я успел снарядить шесть патронов крупной картечью и четыре пулевых. Дробь снаряжать не стал. Охотиться вне сезона, как делают некоторые егеря, пользуясь своим положением, я не собирался. Патроны были нужны только на случай встречи с крупным опасным зверем.
Отыскал в буфете алюминиевую кружку. Сполоснул под рукомойником, щедро насыпал в неё заварки. Вот чего всю жизнь не понимал это как можно пить несвежий чай. Есть такие любители заварят с утра покрепче и весь день разбавляют кипяточком. Ещё и на завтра оставят.
Ни вкуса, ни запаха в таком чае не остаётся только горечь.
Бросил в чай три ложки сахара, подождал, пока немного остынет и с удовольствием отхлебнул. Скрутил шомпол, разложил тряпочки, масла и достал из чехла ружьё.
Если не уверен, что оружие вычищено возьми и вычисти. Этот неторопливый процесс всегда доставлял мне острое удовольствие. Может, потому что ружья я привык чистить с самого детства отец разрешал ему помогать. Сколько лет прошло а всё помню запах ружейного масла и блеск света внутри хорошо вычищенного ствола.
Воспоминания из детства они самые дорогие.
Посмотрел стволы на свет они были чистыми. Но я всё равно прошёлся внутри нейтральным маслом на чистой тряпочке. Просто для того, чтобы вспомнить, как это делается. Протёр тряпочкой колодку и замок цевья. Собрал ружьё. Запоры щёлкали мягко, лаская слух.
Вскинул к плечу, прицелился в стоявший на шкафу будильник. Приклад был в самый раз по длине руки.
Мелькнула мысль снарядить несколько патронов дробью пристрелять ружьё поглубже в лесу. Сейчас не сезон, но кто мне что скажет? Я егерь, и удостоверение есть.
Но сама мысль об этом была неприятна. Делать что-то тайком, озираясь? Что я, открытия сезона не дождусь, что ли?
Разобрал ружьё, убрал его в чехол. Патроны засунул в патронташ. Снял со шкафа будильник, завёл его на пять утра. Спать оставалось часа четыре.
Быстро выложил из рюкзака лишнее. Из еды оставил банку тушёнки и пачку пряников, которые привёз с собой из Ленинграда.
Посередине озера проходила граница моего участка с соседним. Судя по карте, кордон тамошнего егеря располагался рядом с озером. Там и база была для охотников и рыболовов.
Интересно, почему на моём участке базу не сделали? Надо будет поинтересоваться.
А завтра заверну к соседу. Попьём чайку с пряниками, обсудим совместную работу. Он и места здешние знает получше меня. Не только на схеме их видел, а ножками обошёл.
Подумав, достал из буфета три пачки «Примы» и тоже бросил в рюкзак. Если егерь курит то сигареты будут нелишними. С кордона в магазин не находишься. А есть ли у него транспорт неизвестно.
Я принёс настольную лампу на её законное место у кровати. Снял с матраса бельё, постелил свежее. Завалился, скрипя пружинами, и выключил лампу.
А за окном смутно белела туманная июньская ночь.
***
Через четыре часа меня разбудил оглушительный треск будильника. Я нашарил его, шлёпнул ладонью по кнопке и открыл глаза. Зевнул и привычно нахмурился.
Почему привычно? Да потому, что в прошлой жизни после четырёх часов сна я бы ползал, как больная ревматизмом улитка. Пока кофе не выпил глаза не разлепить. А как выпьешь сердце колотит так, что грудная клетка вибрирует. Вот и выбирай, что приятнее.
Но сейчас я подскочил с кровати как заяц с лёжки. Поёживаясь, прошлёпал босиком по холодному полу к умывальнику. Плеснул в него ковш холодной воды из ведра. Покосился на чайник и махнул рукой. Снова печку топить, что ли? Ни электрической, ни газовой плитки в доме не было. Интересно есть в деревне газ, хотя бы привозной? Надо будет спросить.
Ладно, натощак веселее шагается! А чаю я и в лесу у костра напьюсь.
Сую в разные карманы рюкзака два коробка спичек. У поленницы за домом нахожу топор. Он щербатый, сточенный. Не для рубки дрова колоть. Но на топорище сидит крепко. Обматываю его тряпками и тоже кладу в рюкзак.
Ну, вот и готов?
С рассветом туман осел на траву, и теперь она блестела крупными каплями росы.
К озеру можно было пройти напрямик сперва совхозным лугом, потом через лес по компасу. Но я выбрал длинную дорогу вдоль речки. Поэтому, выйдя за калитку, свернул не вправо, а влево, к мосту.
Всего половина шестого, а солнце уже вовсю сияло на небе. День обещал быть жарким.
Не доходя до моста, я свернул на узкую тропинку. Она шла по берегу речки мимо домов. Заборы с этой стороны были значительно хуже, чем с улицы из кривых жердей, с которых снята только кора.
За одним из заборов я увидел открытую низенькую дверь курятника. Заполошно квохтали куры.
Хорёк залез, что ли?
Выбежал в панике здоровенный разноцветный петух. Взмахнув крыльями, он вспорхнул на забор и подозрительно уставился на меня одним глазом.
Из курятника выглянула сморщенная старушка. Тёмный шерстяной платок наглухо укутал её голову.
Старушка махнула мне рукой.
Помоги, внучек!
Лезть через забор я не рискнул, чтобы не повалить хлипкую конструкцию. Нашёл скособоченную калитку, висящую вместо петель на двух кусках транспортёрной ленты.
Что случилось, бабушка?
За домом задорно зазвенела цепь. Залилась звонким лаем собака.
Рыжуха, зараза такая! Опять под нашестом яйцо снесла! Я уж шарила-шарила не достать! Помоги бабушке у тебя спина молодая!
Старушка опиралась на табуретку. На фанерном сиденье перед ней стояла мятая алюминиевая миска. В миске лежало около десятка яиц.
Сейчас посмотрим!
Пригнувшись, я влез в вонючую темноту курятника. В дощатом сарайчике остро пахло птичьим помётом. Из широких щелей между досками лился утренний свет. Куры, увидев незнакомца, испуганно закудахтали и захлопали крыльями.
Вон тама, в углу! Видишь?
Я вгляделся в дальний угол курятника и под насестом из жердей заметил яйцо. Лежит себе, перепачканное в помёте и наполовину зарытое в слежавшееся сено.
Зараза такая! выругалась старушка. О прошлой неделе под крыльцом снеслася! Так я и не достала. Крысы сожрали.
Я присел на корточки и потянулся за яйцом. Пальцы коснулись шершавой скорлупы, и в этот момент на голову мне плюхнулось что-то тяжёлое. «Что-то» победно закукарекало и больно клюнуло в темечко сквозь верх фуражки.
Зараза!
Я взмахнул рукой, пытаясь согнать петуха.
Пошёл прочь, ирод! прикрикнула на него старушка. В суп захотел?
Услышав про суп, петух отцепился от меня и отступил во двор, угрожающе кукарекая.
Я достал яйцо, поднялся и положил его в миску. Потом отряхнул колени.
Вот спасибо, внучек! закивала старушка. Может, яишенки? Куды ты собрался-то в такую рань? Да ишшо с ружом?
Егерь я, бабушка. Иду браконьеров ловить.
Кого?
Браконьеров. Тех, кто охотится без разрешения.
А, понятно! Чайку, может, выпьешь?
Спасибо! Спешу я. Давайте, помогу яйца до дома донести.
Я взял у старушки миску, отнёс её к дому и поставил на стол в сенях.
Бабушка, опираясь на табуретку медленно ковыляла за мной. Наклонилась, голой тёмной от загара и старости рукой выдернула с корнем колючку из капустной грядки.
Опять гусеницы капусту пожрут, пробормотала она себе по нос. Ты вечером заходи. Яичков дам тебе. Мне-то одной куды столько? Дочка в городи с мужем приедут ли на выходных, бог весть.
Спасибо, бабушка! Непременно зайду!
Аккуратно, чтобы не отломать, я закрыл за собой калитку.
За деревней речка Песенка успокаивалась, разливалась шире и спокойно текла, покачивая гривы осоки и похожие на бамбук палочки болотницы. Я подумал, что неплохо было бы завести лодку-плоскодонку. Хотя, на одно лето это не имело смысла.
На границе леса я спугнул пару чирков. Небольшие утки шумно взлетели с воды и понеслись по кругу, сверкая зелёными с белым «зеркальцами» на крыльях и тревожно покрякивая. Отойдя подальше от берега я постоял и подождал, пока птицы снова плюхнутся в воду. Видимо, где-то в береговой осоке у них было гнездо.
Меньше, чем за пару месяцев эти птицы преодолели расстояние от Центральной Африки до нашего болотного края. Всё только для того, чтобы вывести птенцов и осенью отправиться обратно в дельту Нила или Сенегала.
Я перепрыгнул канаву, которая отделяла поле от опушки, и углубился в лес.
Сколько себя помню, это всегда волнующий момент. В лесу и ходишь по-другому, и дышишь, и смотришь тоже не так, как обычно. Походка делается мягкой неторопливой. Глаза сразу замечают всё, что происходит вокруг. Вот белка в рыжей летней шкуре пробежала вниз головой по сосне. Испугалась, спряталась за ствол и выглядывает оттуда черными бусинами глаз.