Рюкзак Уны лежал рядом на припорошенной снегом траве, его передний карман был соблазнительно открыт.
«Лучше попросить прощения, чем разрешения», решила она.
Прежде чем передумать, она взяла ключ. В ее руках он казался оружием, отражающим солнечный свет, как нечто острое и смертоносное. Когда она приблизилась к мальчику, он посмотрел на нее с такой яростью, что у нее скрутило живот. Это был дикий и злобный взгляд такой она видела только на передовой.
Ненависть.
Не подходи ко мне, прорычал он.
Его акцент заставил ее остановиться. Не весрианский. Он был ей совершенно не знаком. Хотя она никогда особо не прислушивалась, как говорят весрианцы. Их язык был далеким воспоминанием, его ритмы смутным эхом отдавались в кошмарах. Стряхнув наваждение, она сказала:
Я не причиню тебя вреда. Я целительница.
Он прижался к дереву.
Я тебе не верю.
Ладно. Рен нетерпеливо вздохнула, поставив медицинскую сумку на землю. Она поискала в ней обезболивающее. Как тебя зовут?
Что бы ты ни собиралась сделать, давай. Его голос надломился. Я не боюсь смерти.
Конечно нет. Рен достала пузырек с маковой настойкой из сумки. Но, возможно, тебе понадобится обезболивающее. Вправление руки может показаться хуже смерти, по крайней мере на минуту.
Со мной все будет нормально.
Он все еще думал, что она причинит ему вред.
Как хочешь. В его пристальном взгляде Рен увидела Уну, жесткую и недоверчивую. Это наполнило ее нежностью. Послушай. Не важно, виновен ты или нет, в любом случае неправильно оставлять тебя в таком состоянии. Так что будем делать?
В тишине она отмечала время звуком его напряженного неглубокого дыхания. Наконец мальчик зажмурился и отвернулся:
Ладно. Сделай это.
Наконец-то хоть капля доверия. Она ухватилась за нее.
Рен сняла наручники с поврежденного запястья и крепко схватила его. Когда она призвала магию, вторая сеть вен, фола, засверкала серебром. Сияние было похоже на лунный свет.
Готов?
Мальчик кивнул. Он выглядел суровым и опустошенным в холодном мерцающем свете.
Рен ободряюще сжала его запястье единственное средство, которое она могла предложить. Затем ее магия потекла в него, он всхлипнул от перестройки костей, быстрого деления клеток. Исцеление заняло несколько минут, под конец мальчик тяжело дышал и стал липким от пота. Он провел пальцами по неповрежденной коже и линии предплечья с благоговейно отвисшей челюстью, как будто Рен совершила чудо. Она просияла от удовлетворения. Ее исцеление было далеко не чудом всего лишь биологическим феноменом. В любом случае она не была уверена, что когда-нибудь привыкнет к благодарности пациентов, к их широко раскрытым глазам.
Спасибо.
Пожалуйста. В голове крутилась тысяча вопросов, но его доверие было хрупкой вещью, как позвоночник кролика. Оно легко сломается при нажатии. Уверена, что ты не воин.
Мальчик фыркнул:
Что ты знаешь?
Думаю, ничего.
Через мгновение он заговорил едва слышно:
Ты не поймешь. Там, откуда я родом, это единственный вариант. Семья больше не может меня защищать.
Я понимаю. Рен грустно улыбнулась, несмотря на усталость. Война сделала их всех сиротами.
Внезапно неуверенность начала покалывать кожу. Она не должна говорить с ним таким образом. Не имела права. Не важно, каким жалким он выглядел, баюкая руку, как сломанную куклу, он связан с исчезновением ее товарищей.
Он ее враг. Шпион. Весрианец.
Мальчик, должно быть, увидел ее мрачнеющее выражение лица.
Пожалуйста. Клянусь, я ничего не знаю.
Ее магия все еще текла по его венам, создавая между ними связь. Все жизненные показатели выдавали его. Биение его сердца кричало: «Лжец, лжец, лжец!»
Прежде чем она смогла сказать еще хоть слово, он ударил ее кулаком в солнечное сплетение. Ее дыхание со свистом вырвалось из легких, и, когда темные пятна перед глазами исчезли, она увидела происходящее словно со стороны: мальчик, ищущий ключ в траве; ее тело, рванувшееся вперед, чтобы остановить его; ощутимый удар головы о дерево; звон цепей и холодный металл, сжимающийся вокруг ее запястья.
Он двигался слишком быстро для гражданского, и энергия, гудящая в ее костях, прошептала: «Магия». Мир раскололся, как клетка в митозе: два ключа выпали из раскрытых ладоней мальчиков в кровавую жижу. Шаг за шагом, покачиваясь, двое мальчиков попятились от нее.
Прости, прошептал он, а затем исчез.
Все закончилось в одно мгновение быстрее, чем ее диафрагма смогла раскрыться.
Он использовал ее. И она позволила ему это.
С криком разочарования Рен потянула за цепь, пока она не натерла ее запястье до крови. Как бы она ни старалась, ключ был вне досягаемости. Ее желудок скрутило от знакомого страха, а дыхание стало слишком тяжелым, слишком громким.
Это не по-настоящему. Это не могло быть по-настоящему.
Она потеряла единственную зацепку. Ее единственный шанс узнать, что случилось с Байерсом. Ее единственный шанс убедиться, что никто больше не исчезнет. Королева убьет ее, если Уна не сделает это первой.
Нет, смерть была бы благословением. Она доказала, что королева оказалась права. Рен не заслужила ее одобрения, как и своего места в Гвардии, если позволила эмоциям сделать ее слабой, и доверчивой, и
Безрассудной. Как и сказала Уна. Как всегда, она оказалась права.
Талант не защитит ее от королевы. Пока это кровоточащее сердце бьется внутри нее, она никогда не будет достаточно хороша.
Возможно, мне стоит оставить тебя здесь.
Закрыв лицо рукой, Рен попыталась спрятаться от гнева Уны. Другая ее рука свободно свисала за спиной, все еще прикованная цепью к дереву. Когда она взвесила варианты, смерть здесь показалась гораздо предпочтительнее, чем встреча с Изабель. И то и другое обещало медленную мучительную кончину, но, по крайней мере, если бы она осталась здесь, то сошла бы в могилу с почти нетронутой гордостью.
Так будет лучше, согласилась Рен.
Уна раздраженно зарычала и подобрала с земли брошенный ключ. На одно мучительное мгновение Рен испуганно подумала, что Уна швырнет его в лес. К счастью, она сняла с нее кандалы, но крепко сжала запястье Рен в кулаке. Ее пульс бешено колотился под кожаными перчатками Уны.
Я просила тебя ничего не делать, пока меня нет. О чем ты думала?
Я не думала. Он страдал.
Уна напряженно вздохнула.
Твое сострадание совершенно неуместно. Однажды тебя убьют из-за него.
Может, и так! огрызнулась Рен. Но я целительница. Я не хочу играть в Богиню и выбирать, кому жить, а кому умереть.
Для этого слишком поздно. Если пропадет еще кто-нибудь
Я знаю. Рен не смогла скрыть дрожь в голосе. Из-за ее бессмысленного сострадания их единственная зацепка ускользнула. Они не приблизились к Байерсу, а если бы кто-то еще пропал если бы Уна пропала, это тоже было бы на ее совести. Я знаю, на этот раз мягче повторила она. Мне жаль.
Ссориться с Уной всегда больно. После стольких лет они были слишком хорошо знакомы с ранами друг друга: как их вскрыть, куда втереть соль, как снова зашить. Даже сейчас Рен любила ее. Трудно было не думать о ней, учитывая звездный свет, запутавшийся в черных волосах Уны, и вес целой нации на широких распрямленных плечах.
Особенно когда она смотрела на нее вот так: ярость, изнеможение и облегчение отражались в янтаре ее глаз. Хватка Уны на запястье ослабла и теперь больше походила на успокаивающее прикосновение.
Как он сбежал? осмелилась спросить Рен.
Какую бы нежность ни проявила Уна раньше, она скрылась за хмурым взглядом.
У него было преимущество.
Что ты имеешь в виду?
Когда я увидела, что он убегает, я не колебалась. Сразу помчалась сюда.
Это было так непохоже на Уну.
Почему?
Потому что. Сколько разочарования было в этих двух словах. Я думала, с тобой что-то случилось.
Ты хочешь сказать, что беспокоилась обо мне?
Уна поморщилась:
Не испытывай удачу.
Рен жаждала услышать признание, но Уна никогда не будет такой простой, такой уязвимой. Она не всегда была суровой, но война научила ее не обнажать душу. Однако выбрав спасение Рен, а не поимку преступника, Уна оказалась близка к этому. Как бы она ни протестовала, даже Уна не была невосприимчива к страху. Рен наблюдала, как после исчезновения Байерса в глазах Уны собирается буря, темная и меланхоличная. С тех пор она так и не прояснилась. Рен знала, что его исчезновение ранило ее, но только теперь поняла, что это сделало Уну мягче, чем она могла себе позволить.
Ты знаешь, это не твоя вина, мягко произнесла Рен.
Я была его командиром. Уна выдавила тонкую холодную улыбку. Конечно это моя вина.
Пожалуйста, не говори так.
Это правда. Его жизни все ваши жизни доверены мне. Я прошу вас всех рисковать своими жизнями ради меня каждый раз, когда мы покидаем город. Каким бы я была лидером, если бы не была обязана тебе тем же?
Ты не должна просить. Я бы сделала это в любом случае.
Хорошо. Уна поджала губы. Тогда в следующий раз не заставляй меня отдавать тебе приказы.
Да, майор, пробормотала Рен.
Она сглотнула прилив вины. Для Уны эта миссия заключалась не только в том, чтобы добиться справедливости или угодить королеве. Для нее это было искуплением. Рен хотела протянуть к ней руку, но в итоге просто продолжила неподвижно стоять, как будто любое резкое движение могло разрушить временное перемирие между ними.
Постепенно лицо Уны стало серьезным, и на его месте снова появилась привычная маска, суровая и бесстрастная.
Мне нужно будет подготовить отчет для королевы сегодня вечером.
Рен хотела оплакать упущенный момент, но болезненное напоминание о королеве лишило ее всяких эмоций, кроме страха. Она собрала пригоршню травы и скрутила ее, отчаянно пытаясь хоть чем-то занять руки.
Ты не можешь.
Я должна. Мой долг королеве превыше всего.
Но что произойдет с нами, если она обо всем узнает? Что будет с твоим продвижением?
Уна уже несколько месяцев добивалась повышения до подполковника. Подобная ошибка дорого обойдется им обеим. Уне может грозить понижение в звании, а Рен, возможно, полностью лишится своего.
В багрово-синем свете сумерек выражение лица Уны было непроницаемым.
Я не знаю.
Они сидели в тишине и смотрели, как солнце превращается в сверкающую оранжевую ленту за горами. В такую ночь, как эта, даже тепло Уны рядом не утешало Рен.
2
Пока они ждали встречи с королевой, нервы Рен напряглись, а сердце стучало в такт тиканью часов. С отвесных каменных стен Северной Башни свисали сотни часов. Резные и расписные часы с кукушкой, часы на стеклянной мозаике, часы с качающимися маятниками и часы с вращающимися шестернями, часы в стеклянных корпусах и часы из металла. Слишком много часов, чтобы человек мог оставаться в здравом уме. Говорили, что Изабель поручила слугам окружить себя вещами, которые не сбиваются с ритма, вещами, которые легко исправлялись в отличие от государств.
Зал в Северной Башне был пуст, если не считать Рен и Уну. Ребристые своды обрамляли потолок, как корсет, а над ними возвышались витражные панели, заключенные в свинцовые рамы. Рен ненавидела это место. Его гулкая необъятность, пыль, кружащаяся в рассеянном свете и выглядящая как призраки в самых темных уголках. В зале не было ничего, кроме книг, икон и удушающего мрака присутствия ее тети. Единственным ярким и живым существом здесь была Уна, освещенная разноцветным солнечным светом, струившимся сквозь стекло.
В любой другой день у Рен могло бы перехватить дыхание от того, как легко здесь можно увековечить память Уны, еще одной королевы-воительницы, из витражного стекла. Красивой и свирепой. Но сегодня эта мысль наполнила ее страхом, а не трепетом. Она могла думать только о том, что Уна была частью этого места, а она нет.
Ты пялишься, заметила Уна.
Просто думала, есть ли у тебя какой-то грандиозный план, как вытащить нас обеих из этой ситуации невредимыми. Ее слова прозвучали с большей надеждой и жалостью, чем Рен хотелось.
Взгляд Уны, которым она одарила ее, был твердым, как камень.
Я попробую.
Хотя слово «попробую» было совсем не обнадеживающим, о большем Рен не могла попросить.
Какофония звуков разорвала тишину, когда все часы пробили десять. Когда звон самых больших часов эхом разнесся по коридору и завибрировал в черепе Рен, на пороге лестничной клетки материализовалась служанка Изабель.
Ее величество готова принять вас.
Они последовали за кружевным шлейфом юбки служанки вверх по винтовой лестнице и вошли в каменный холл. В одном конце маячили массивные двери с вырезанной королевской печатью: полная луна в обрамлении растущего и убывающего полумесяца. Одного этого символа было достаточно, чтобы сердце Рен пропустило удар.
«Дыши, напомнила себе она, сжав руки, чтобы разогнать кровь по онемевшим пальцам. Дыши».
Она все еще не собралась с духом, когда Уна распахнула дверь в кабинет королевы. Холодный воздух ворвался в холл и тяжело опустился на плечи Рен. Пятью неуверенными шагами она пересекла коридор и вошла в комнату, где за письменным столом из красного дерева сидела королева средних лет. Строгая и властная, как вырезанная из камня икона, Изабель не соизволила поднять голову, когда Рен заняла место рядом с Уной.
Рен никогда не переставала поражаться красоте королевы, слишком резкой, чтобы смотреть прямо на нее. Никто бы не догадался, что они родственники, и это вполне устраивало Изабель. Королевская кровь Рен была эффективно разбавлена генами ее отца в виде каштановых волос и карих глаз. В то время как Изабель была истинной Сазерленд: бледная кожа, волосы цвета летнего вина, глаза, сверкающие, как кварц. Миф гласил, что кровь данийских королев текла в их вены прямо из вен Богини. Рен верила в это. Столь же прекрасная и сдержанная, как луна, Изабель не могла быть ничем иным, кроме как Богиней, ставшей смертной.
Она читала блокнот, который Уна забрала у мальчика. Во время возвращения в Нокейн Рен так много раз размышляла над ним, постоянно думала о Байерсе. Это делало его отсутствие и ее ошибку более реальным. Она не могла потерять кого-то еще. И Дану не мог позволить себе потерять еще больше солдат. В последние годы войны вооруженные силы были практически уничтожены. Остались только самые зеленые, самые молодые новобранцы и такие, как Уна, которые в восемнадцать лет уже были героями войны.
Если разразится новая война, что произойдет с остальными?
Изабель изучала имена, как будто с каждым из них было что-то не так, чтобы добавить их к ее тщательно подсчитанной шкале. Королева правила холодным, безличным порядком, бесконечным потоком бумаг, отчетов и писаных законов. После того как она подписала перемирие, она закрыла королевский дворец и уединилась в Северной Башне. Она возвышалась над смогом и нищетой Нокейна над жизнями людей, которым поклялась служить. Ее противники называли ее Бумажной королевой, слишком озлобленной, чтобы иметь дело с кем-либо кроме как в письменной форме.
Для страны Изабель была своего рода посмешищем. Ошибкой. В конце концов, это было неотъемлемое право данийских королев вернуть землю, украденную Весрией.
Триста лет назад весрианские захватчики, окутанные черным дымом и несущие знамя своего бога смерти, ворвались на земли около реки Мури. Этот народ, стремясь угодить богу, построил империю на завоеваниях. Во время смены фазы луны они захватили Дану. Разрушили храмы Богини, выгнали королевскую семью из дворца. Оккупация продолжалась почти десять лет, а потом королева Мэйв собрала армию и прогнала весрианцев обратно за горы.