От неожиданности я отшатнулся.
Сбрендил, поди, старик и мне хочет голову задурить мистикой. Только этого не хватало!
Иван Петрович ухмыльнулся, заметив мое невольное движение:
Ну-ну, не подумайте, что я стану рассказывать разные мистические истории про чертовщину, избави меня Бог. Дьявол это образное понятие, символ зла, всегда существовавшего в мире наряду с добром. Вот, к примеру, большевики в России только отчасти утвердились грубым физическим насилием, куда большее насилие было совершено над христианским духом народа деревенского, по преимуществу, в то время. Это был грандиозный обман, выстроенный на совестливости и стихийной коммунистической сентиментальности, свойственной каждому чистому сердцу.
«Советская власть есть путь, найденный массами трудящихся, а потому верный, а потому непобедимый». Как бы не так! Путь-то этот через социализм в коммунизм, под кнутом государственной власти, изобрели прибравшие эту власть к рукам большевики. Так сказать, привнесли революционную теорию в сентиментальное сознание народа, верившего в «божественную справедливость». И вы ошибаетесь, думая, что зло абстрактно и безымянно. У него есть имя так же, как и у добра. Такого мнения придерживаюсь не только я, так рассуждали и предки невинно убиенного человека, у которого остался талисман. Только талисман-то он смолк, задумавшись.
Что талисман? не смог я удержаться, выдав свое нетерпение.
Да вот, казалось, он все еще сомневается, доверять ли мне то, что знает. Наконец, словно что-то взвесив и приняв решение, он продолжил: Видите ли, талисман у него был не весь. Я полагаю, что именно в этом кроется разгадка того, почему беднягу так долго пытали большевики и из-за чего расстреляли, не добившись ответа. Гонсалес владел лишь фрагментом, используя который, можно было восстановить весь талисман.
Вы считаете, что его расстреляли из-за этого фрагмента?
Другого объяснения я не нахожу. Вы ведь понимаете дела в НКВД, в КГБ фабриковались очень быстро. Допрос, признание, суд, приговор заведомо невиновные люди отправлялись в лагеря в считанные недели. Для чего Гонсалеса так долго допрашивали? Зачем затягивать следствие, исход которого всем известен и предрешен? Я вижу лишь одно объяснение им нужна была тайна талисмана.
Да что же это за талисман такой? нетерпеливо воскликнул я.
О! старик мечтательно закатил глаза. Это знаменитая, превратившаяся в легенду, вещь. Немногие знают о ее существовании, но и среди тех, кто знает, еще меньше верят, что это не миф, а реальность. Название талисмана «Тайна вселенной». Древние майя считали, что человек, который сумеет собрать все элементы «Тайны вселенной» и наденет талисман на себя, будет вознагражден великим прозрением и осознанием сущности бытия. Лишь одна, очень древняя каста жрецов майя была причастна к этой тайне и ревностно охраняла ее. Когда явились испанские конквистадоры и жрецы увидели, что конец цивилизации майя близок, они, спасая свою святыню, разослали сегменты талисмана в разные концы света. Собрать их воедино, воссоединив разрозненные части, способен лишь человек, обладающий чистыми помыслами и стремлением к постижению истины.
Старик снова замолчал, глядя в пространство, задумавшись о чем-то своем, а я никак не мог понять верить ему или нет? Вся эта история с талисманом очень напоминала бесконечные фильмы про Индиану Джонса и выглядела фантазией старого чудака, настолько влюбленного в свою профессию, что легенды смешались в его сознании с действительностью. Но ведь факты! Факты говорили о том, что чекисты действительно интересовалось талисманом. Неужели
Не обольщайтесь, вдруг вновь заговорил профессор, по-своему истолковав мое молчание. Ни мне, ни вам собрать талисман не под силу. Увы! Нить божественного недоступна тому, кто стоит у подножия духа. Мне, вероятно, уже не успеть моя жизнь на исходе, а вы еще можете попытаться достигнуть вершин, с которых откроется путь к соприкосновению с божественной истиной. За свою долгую жизнь я знал немногих, достигших такой высоты духовности. Пожалуй, Дмитрий Сахаров, я хорошо знал его, смог бы. Я видел его глаза, его осанку, его спокойную уверенность наступил момент, когда, презрев все тяготы и страхи окружающего мира, он перестал бояться. Ничто не могло нарушить его воистину высокого душевного покоя: ни бытовые злоумышленники он никогда не запирал дверей своего дома, ни давление властей он всегда говорил и делал лишь то, что считал истинно важным. Вокруг него почти физически ощущалась потрясающая аура аура духовного света и очищения. Возможно, он был избранным Но он ушел. Так же, как ушли равные ему по силе духа академик Лихачев и протоирей Александр Мень Вероятно, зло не терпит сильных противников. И старается избавиться от тех, кто обнаруживает в себе отголоски верховного происхождения
Я думаю, что с тех пор, как расстреляли Гонсалеса, фрагменты талисмана так и не были найдены, поэтому восстановить весь круг «Тайны вселенной» нельзя.
Послушайте, но ведь вы говорите, что о талисмане известно лишь очень немногим людям! Я понимаю вы ученый, всю жизнь посвятили изучению культуры майя, поэтому вам стало о нем известно. Но откуда о нем узнали в КГБ?
Старик усмехнулся.
Не обижайтесь, молодой человек, но вы, я вижу, полагаете, что в советской России все были лишь тупыми винтиками, не способными к аналитическим разработкам. Отнюдь. Существовал целый научный отдел, занимавшийся разнообразными древними тайнами и символами. Его задачей было изучение и, по возможности, использование тайных знаний на пользу правящей коммунистической элиты. В нем, в режиме строжайшей секретности, работали специалисты высочайшего класса. Они приходили и ко мне
Старик сокрушенно покачал головой.
Старый болван! Тогда, увидев фотографию фрагмента, ту самую, что принесли мне вы теперь, спустя столько лет! я с головой ушел в его изучение. Я проделал огромную работу, по крохам собирал информацию, любые упоминания о талисмане. Закончив свои исследования, я сам, собственными руками, отдал тайну талисмана в руки этих людей из КГБ. Я так гордился своим открытием! Если бы я знал тогда!..
Он с горечью взглянул на меня.
Если бы я знал, что моя научная тайна, мой кабинетный секрет не древняя, посыпанная пеплом веков история, а живая плоть, реальная среда, в которой, по сей день, живут и по моей вине! погибают люди. Прошли долгие годы, прежде чем я понял, какую ошибку совершил, передав сокровенное знание в «чистые руки» чекистов. Одно утешает меня на склоне лет: несмотря на страсть и стремление к мистике всех диктаторских режимов, не добившись от Гонсалеса никаких разъяснений, без которых невозможно было собрать талисман, о «Тайне вселенной», по-видимому, забыли. Поставили на них крест, сочли погоней за призраком. В противном случае папки с важнейшими материалами уголовного дела не пылились бы сейчас у вас дома.
Утомленный длинным разговором, профессор откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Вдруг, словно что-то вспомнив, он оживился и спросил:
Да, забыл поинтересоваться как поживает ваш отец?
Обескураженный неожиданным вопросом, я пробормотал:
Он умер двадцать лет назад
Умер задумчиво повторил Иван Петрович, как будто удостоверившись в чем-то. Да, помолчав, добавил он, к сожалению, это естественный процесс.
Никакой не естественный, неожиданно для самого себя вспылил я. Он погиб в расцвете лет!
Не обращая внимания на мою несдержанность, Логинов невозмутимо продолжал:
Вот как? Погиб? Следовало бы уточнить, каким именно образом погиб ваш отец. Вы не помните? Может быть, слышали подробности от матери?
Я задумался, вдруг осмыслив, что за все годы, прошедшие с момента смерти отца, никогда не задавался всерьез вопросом о причинах его смерти. Принял все, как должное.
Я и сам не знаю, как он погиб, растерянно ответил я. Вопрос старика всколыхнул во мне давние воспоминания. С трудом, словно восстанавливая по крупицам обрывки давних событий, я продолжил:
Когда это случилось, я был в институте. Меня вызвали в деканат, сказали, что, якобы, звонила моя мать, и мне срочно нужно приехать домой У дверей нашей квартиры стояли двое в хорошо знакомой мне серой форме. Меня это нисколько не удивило отец носил точно такую же, но при взгляде на их мрачные отчужденные лица я вдруг испугался. Я помню, что первой моей мыслью было предположение о том, что отца арестовали. Мои руки мелко тряслись, когда я протягивал чекистам свой студенческий билет для проверки личности. Но, к моему удивлению, выражения их лиц при взгляде на мой документ изменились, стали доброжелательными и, как мне показалось тогда, даже сочувствующими Это еще больше насторожила меня.
Я говорил медленно, словно входя в гипнотический транс. Каждая произнесенная фраза все глубже погружала меня в те далекие события, с неожиданной ясностью рисуя прошлое в мельчайших подробностях и деталях. Потеря отца была первой утратой в моей жизни, первой серьезной грозой посреди казавшейся безоблачной юности. Тогда, подавленный внезапно обрушившимся горем, я не обращал внимания на детали. Но подсознание, как оказалось, фиксировало все с фотографической точностью, и вот теперь, спустя многие годы, в памяти ярко осветилось то, что когда-то ускользнуло от внимания.
Мы вошли в мрачное помещение больничного морга. Повсюду царил холодный сумрак и, что самое невыносимое специфический запах смерти. Запах, от которого у меня мгновенно закружилась голова, заложило уши. Он словно лишил меня воли ноги сделались ватными, и ни в какую не желали сделать и шагу в глубь узких сумрачных коридоров. Двое «сфинксов», сопровождавших меня, заметив мое состояние, подхватили меня под руки и быстро, по-деловому, буквально пронесли сквозь коридорный лабиринт, в конце которого просто ткнули лицом в больничную каталку на ней лежало что-то, накрытое белой простыней. Подле каталки стоял, дожидаясь нашего прихода, высокий сухопарый человек с иссушенным, обтянутым желтой кожей лицом. Без вступлений и реверансов он отрывисто спросил:
Вы узнаете его? и откинул простыню.
В скупом свете тусклой лампы я с ужасом узнал в человеке, лежавшем на каталке, своего отца. Ледяным холодом обожгло душу нет, он не был изранен, на простыне не видно было ни единой капли крови но его лицо! Невозможно вытравить из памяти, из сердца жуткую картину: родные, близкие черты остались прежними, но, вместе с тем, изменились до неузнаваемости. Закрытые глаза, нехарактерно сомкнутые, словно насильственно сжатые, губы И чудовищная, нереальная синева кожи. Не мертвенная бледность, о которой упоминают, когда речь идет о покойнике, а буквально: противоестественный синевато-белый цвет.
Потрясенный увиденным, я прошептал непослушными губами:
Что?.. Как?.. Почему?..
Мир покачнулся, перед глазами поплыли лица моих сопровождающих, стены морга, одинокая лампочка на иссеченном глубокими трещинами потолке Резкий запах нашатыря, металлический голос:
Так вы опознаете этого человека? Кем он вам приходится?
Да, я узнаю его. Это мой отец, еще не до конца осознавая произошедшее, оставаясь где-то на грани между реальностью и обмороком, ответил я. Так же автоматически, подчиняясь лишь необходимости и железной воле того, кто задавал мне вопросы, я назвал имя, отчество и фамилию отца.
Подпишите, ко мне придвинули какой-то бланк, дали ручку. Не глядя, я подписал документ, продолжая твердить одно и то же:
Что случилось? Как? Что произошло?
Никто не хотел мне отвечать. Тогда, в отчаянии, я вцепился в халат собравшегося уже уходить судмедэксперта:
Ответьте же мне! Отчего он умер?! Как это могло произойти?!
Мужайтесь, молодой человек, глядя куда-то в сторону, ответил тот. У вашего отца было больное сердце, он слегка наклонил голову, коротким движением коснулся моего плеча.
Я опустился на жесткую скамью у стены, опустошенный, обессиленный. Больное сердце? Не может быть! Еще сегодня утром мы вместе выходили из дома. Отец выглядел, как всегда чисто выбрит, подтянут, бодр. Моложавый человек со стремительной походкой кто мог заметить в нем хотя бы намек на скрытую болезнь? Да и не жаловался он никогда на сердце.
Запах нашатыря все еще преследовал меня. Ужас внезапной потери смешался с еще неосознанным до конца страхом за будущее. Что станет теперь с мамой, со всей нашей семьей? Ведь отец, по сути, был единственной опорой: он содержал нас всех. Страшно представить, что ожидает всю нашу ораву и совершенно безвольную, давно нигде не работающую, мать.
Где мама? спросил я.
Эксперт, все еще сжимавший в руках склянку с нашатырем, присел рядом со мной на скамью:
Мы подумали, что будет лучше, если сперва мы вызовем вас. Вы уже взрослый человек, мужчина. Вы должны взять себя в руки. Вам необходимо подготовить мать к этому страшному известию, поддержать ее, не позволить ей сломаться от горя
Я ничего не чувствовал, кроме страха и отчаяния. Я почти не слышал его слов, но он продолжал:
Вы понимаете, что работа вашего отца была очень напряженной, он всю жизнь трудился в органах. Он отдавал делу все свои силы, работал на износ. Вы должны понимать, что характер его работы был таков, что нам не хотелось бы привлекать слишком много создавать вокруг этого печального события слишком много шума
Да, вступил в разговор пожилой военный (я даже не заметил, когда и откуда он появился). Наши люди гибнут, но мы не должны отчаиваться! Напротив, во имя их памяти мы должны еще крепче сплотить свои ряды, чтобы не позволить врагу через них прорваться!
Как ни странно, его дурацкая пафосная речь, которая в другое время не вызвала бы у меня ничего, кроме ироничной усмешки, придала мне сил. Однако ноги по-прежнему оставались ватными: я не чувствовал в себе сил ни подняться, ни сделать шаг.
Стоило мне прикрыть глаза воображение беспощадно воспроизводило только что увиденную ужасающую картину, видение не оставляло меня ни на секунду, не позволяя хоть немного отвлечься, прийти в себя. Бледный и беспомощный отец на каталке Как отработанный и ненужный материал. И этот невозможный, немыслимый цвет лица не лица даже, а странной маски. Гримаса смерти словно бы насмешка над теми, кто остался жить.
Мы с отцом никогда не были особенно близки, но именно тогда, сидя в коридоре больничного морга и едва сдерживая рвущиеся наружу рыдания, я осознал, что вместе с его уходом рушится и вся моя прежняя жизнь, которую отныне мне придется строить самостоятельно. И, возможно, заново
Внезапная мысль, словно молния, озарила теперь давние воспоминания. А почему, собственно говоря, смерть отца окутали такой таинственностью? Когда человек погибает на рабочем месте от сердечного приступа это, конечно, трагедия. Но такое случается не так уж редко и, как правило, в подобных случаях не возникает необходимости опознавать личность умершего. Если они знали, что умер их сотрудник, то к чему это опознание? Почему не вызвали немедленно родственников? Почему скрыли от матери?
Все эти вопросы появились только теперь. Тогда же, неопытный и потерявший способность соображать от обрушившегося на меня горя, я даже не заметил этих странных несоответствий. Да если бы и заметил посчитал бы, что такие действия в порядке вещей. Нечто вроде необходимых формальностей.