Традиции & Авангард. №3 (15) 2023 г. - Коллектив авторов

Традиции & авангард

© Интернациональный Союз писателей, 2023

От редактора

Даниэль Орлов

Горькое счастье для писателя забрать у времени и судьбы право прожить тяжёлую годину со своей страной. Возможно, какие-то искусства и «вне политики», но литература тощает без жизни. Странно просыпаться и засыпать в имитации покоя: обман это яд для души. Разве ничего не происходит? Малодушно упиваться отвлечённым словотворчеством, когда наши друзья, наши родные, просто соседи с этажа, коллеги с работы, да и вообще «наши» сейчас вершат историю.

Мы выловили из хаоса звуков настраивающегося оркестра человеческих судеб чистые ноты. Ещё нет общей музыки. Ещё только угадываются аккорды, ещё нащупывается гармония грядущего мира, но новый мир уже тут. Мы уже синфазны его токам, уже найдены и собраны воедино, на одной земле новым временем. Каждый голос самостоятелен. Каждая нота уместна.

Я несколько раз начинал писать эту редакторскую колонку и понимал, что, если не постараюсь оказаться предельно искренен, всё, что под обложкой журнала, станет просто многословной немотой в фигуре умолчания настоящего. У нас великое настоящее. Мы сейчас живём во время героев и титанов. Наступил долгожданный титановый век русской словесности.

В начале августа мы с коллегами из редакции возвращались после очередной миссии на Донбасс. Нужно было сдавать журнал в вёрстку. Две с половиной тысячи километров от Санкт-Петербурга до Кременной, Рубежного и Северодонецка. Ночь в Луганске, а потом Дебальцево, Ясиноватая, окраины Донецка, сёла Запорожья, Мариуполь. Мы привезли ребятам средства индивидуальной защиты, лекарства, маскировочные сети, амуницию, разную военную важность, деньги на которую по малой копеечке собирались писателями под верительные грамоты своих книг. В Липецке у друзей, на обратном пути, когда вносились последние правки, возникло чувство правильности нашей работы.

Нет границы между реальностью и литературой. Есть общий ток жизни. Мы делаем что-то, возможно, вовсе не совершенное, но точно важное для читателя и для нас самих сейчас. Журнал «Традиции & Авангард» изменился. Здесь и впредь будет не просто лучшее будет самое важное, без чего нам не пережить это время, возможно, не понять себя, не простить и потому не отмолить.

В журнале появятся новые рубрики, придут новые авторы. Но традиция останется неизменной традиция бережного отношения к русскому языку. А авангард? Что сейчас авангард? Будем исследовать этот вопрос вместе с вами.

Практически всегда ваш, Даниэль ОРЛОВ, главный редактор

Проза

Дмитрий Филиппов

Родился в 1982 г. в г. Кириши Ленинградской области. Окончил филологический факультет Ленинградского государственного университета. Работал педагогом-организатором, грузчиком, продавцом, подсобным рабочим, монтажником вентиляции. Служил в армии на территории Чеченской республики. Старший сапёр.

Публикации в литературных журналах «Знамя», «Нева», «Волга», «Север», «Огни Кузбасса», «Наш современник» и др., в еженедельниках «Литературная газета», «Литературная Россия», «Свободная пресса», «Русская Планета». Автор книг «Три времени одиночества», «Я русский», «На этом свете», «Битва за Ленинград». Лауреат премии «Альтернативная литература», «Радуга», Премии им В. Г. Короленко, Премии им. Л. Н. Леонова. Член СП Санкт-Петербурга и Союза писателей России. Работает в администрации Пушкинского района. В настоящий момент служит сапёром в зоне СВО.

Стихи с фронта

Танки

«Ты мне пишешь, что выпал снег»

«Ты мне пишешь, что выпал снег»

Сапёр

«Солёный ветер, капли на руках»

Илья Муромец

Штурм

Полюд и Хэм

За терриконом

Отпуск

Разговор с братом

Магдалена Курапина

Магдалена Курапина родилась в 1985 г. в г. Харькове в семье военного, потом семья переехала в Санкт-Петербург. Драматург (лауреат премии «Действующие лица 2012» за пьесу «неУДОбные»), театральный режиссёр (выпускница мастерской Марка Розовского). В 2012 г. создала независимый Театр «МЫ», с которым ставит свои пьесы и гастролирует по городам России (Санкт- Петербург, Москва, Донецк, Луганск).

Эддикция

(главы из романа)

Зверь, который живёт во мне

(июль, 2008)

А что, если вы это вовсе не вы?

А давайте вообразим, что вы охранник галереи «Винзавод»?

Едва заступив на ночную смену, взяли и отлучились с рабочего места. Сигареты заканчиваются. И вот бредёте вы вверх по 4-му Сыромятническому переулку к Курскому вокзалу Размышляете, пойти ли к ларьку, где подешевле, или сразу в магазин там продавщица с мужем поругалась и, значит, скоро даст

Стойте же, товарищ.

Пожалуйста, будьте осторожны!

Ведь навстречу вам бегу я.

И я, поймите уж, спешу больше вашего.

Бегу изо всех сил, никого вокруг не вижу

А вдруг на ходу я втопчу вас в землю?

Я ведь не остановлюсь, чтобы обернуться и извиниться

Я не остановлюсь, потому что я бегу на встречу с Моим Фиэром.

Навстречу моему Fear'у, моему страху, бегу ночью, зная точно, что там, где страх, будет и свет

Бег мой стремителен, но крив: я немного пьяна. О, вот же она, да наполовину полная бутылка вина, в руке моей.

Ну, хорошо, согласна, может быть, я пьяна чуть более, чем немного. «Каюсь!  скажу я ему.  Просто разговор наш с Кариной затянулся, важный был разговор, у всех же девок случается, пили три часа, соответственно всего-то по одной бутылке в час, и это на двоих» Тьфу.

А вы понимаете меня? Спасибо.

А вот Мой Фиэр опять не поймёт

Я чего нервничаю-то: убеждаю саму себя в трезвости рассудка. Если выйдет то и Фиэра перехитрю.

Он, Мой Фиэр, не должен знать, где и сколько мною было выпито

Да-да, верно, эта, что в руке, уже четвёртая бутыль. Я одолею её быстро, сейчас, на бегу, уже без удовольствия. Для храбрости! Если бы вы могли подсказать мне точное время Но вы уже далеко, в магазине, угощаете продавщицу джин-тоником

А я выворачиваю на Сыромятнический проезд, вот помойка, туда летит уже пустая бутылка

 Ха-ай!  приветствую бомжа, моего нового товарища, позавчера подружились, и пробегаю мимо дальше.

Сколько же секунд до двенадцати?

Когда я стартовала было половина, 23:30

Я должна настичь Моего Фиэра до того, как по московскому времени настанет полночь.

Московское время обгоняет меня, но кто победит это ещё не ясно!

У нас с Моим Фиэром это всё принципиально, так заведено: минута до полуночи это ещё вечер, и я могу надеяться на амнистию. А две минуты за полночь уже косяк: я пришла домой ночью! Я получу своё наказание по всем статьям: мой Фиэр не скажет мне ни слова до вечера следующего дня. Фиэр будет сутки меня игнорировать.

 Дура!  ругаю я себя с досадой, боясь даже подумать, кем меня сегодня наречёт Мой Фиэр.  Тупица!  злюсь на себя, чтоб не отчаяться и не зареветь. А то тушь потечёт.

Мой Фиэр снова огласит приговор что я «ленива, безалаберна, внутренне неорганизованна» и много других обидных слов. Это в лучшем случае если заговорит

Потому что я уже заслужила, уже задержалась: я могла вернуться в девять, в десять, в половине одиннадцатого, в конце концов. Нет же Я, надрываясь, несусь к дому номер пять по Нижней Сыромятнической улице в полночь. Ещё я пьяна, и, уверена, от меня несёт Есть у меня шанс?

Шлагбаум, дом, кошка, ещё шаг, фяяяу, ещё, парадное, подъезд, или как правильно? Парадное или подъезд? Прочь, мысли, вы не вовремя И всё же Подъезд или пара-а?..

Идиотка.

Задумалась. Не успела притормозить.

Грохнулась у двери и сижу на асфальте.

Мне конец.

Падая, я повредила правый чулок. Да, вот тут, видите? Чулок разорван, и коленка теперь плохая, худшая, непригодная, мне стыдно, стыдно, ничего не исправить

Я предстану перед судом Моего Фиэра пьяная, опоздавши и в рванье. Вот и весь портрет. Я окончательно разочарую Фиэра Он всё больше и больше сомневается во мне, с каждым днём, я это чувствую. А теперь после такого он может не заговорить со мной уже никогда, и будет прав.

Шепчу я эти строчки из песни, которую мы сочинили с моей питерской подругой Милой в десятом классе, когда решались стать рок-звёздами.

По которому предательски ползёт крокодилья слеза.

* * *

Прежде чем встретиться с Моим Фиэром лицом к лицу, я убеждала себя и вроде бы даже получалось убедить окружающих, что созданье я не глупое, даже местами возвышенное Обучалась на режиссёрском, три курса уже окончила, издалека нравилась всем мужикам, стихи с трёх лет сочиняла Убеждала себя, что уже поселила в недра своего нутра существо самобытное, и самостоятельное даже. А теперь убеждаюсь в обратном.

Мой Фиэр. Вот кто идеален.

Сейчас скажу, хоть и побаиваюсь рассуждать о нём всуе. А вдруг услышит, что треплю языком

Но мне так хочется!

Он для меня.

Я искала его и верила, что найду, иначе не выжить.

Он лучше меня и лучше всех.

Он таков, какою в мечтах видела себя я идеальной

Он просто Эдуард.

Просто он Эдуард Лимонов.

* * *

Когда я узнала его, все мечты об идеальной мне растворились в реальности. А реальная неказистая я растворилась в Моём Фиэре. Пусть!

Он утверждает, что вот он светлый, а я тёмная, и тогда мне обидно, сердце сжимается. Это не я тёмная, это жизнь моя была тёмная, но я же иду на его свет

Он спас меня, это правда, вытащил из ада точнее, из этого Купчина с запойной матерью и её собутыльником- зэком Борей, который бил меня, а мать резал ножом, и они оба превратили квартиру в притон и сообща меня обкрадывали.

Я упрямо, из раза в раз рвалась спасти мать и жила её зашуганным надзирателем.

Однажды даже, пару лет назад, я твёрдо решила убить зэка-Борю. За то, что он порезал моей матери горло острым ножичком для бумаги. Удар пришёлся в нескольких миллиметрах от сонной артерии, вся квартира купалась в крови, но мама, ни разу до конца так и не протрезвев, на очной ставке со мной по этому делу как ба ран повторяла, предавая меня с каждым словом, что то был несчастный случай.

Борю отпустили, и тогда я решила его убить. Нашла каких-то хулиганов, которые согласились за пять тыщ (а в смерти зэка-пропойцы никто бы не стал копаться и разбираться), нашла пять тыщ

Но в самый последний момент я отменила спецоперацию. Я не смогла

Я была «травмированный ребёнок», так это сейчас модно называть? «Ну конечно, была. И, наверное, есть»,  думаю я с ужасом, немного даже озираясь,  а вдруг кто- то услышит эту мою мысль. На мне и так уже клеймо моей личной семейной трагедии, я его шкурой ощущаю, шлейф этой боли, столько уж дерьма приключилось, это ведь я ещё только в общих чертах всё описала Среди моих знакомых нет никого, кто бы регулярно травился такой же порцией разрушения или больше. В этом да, я особенная, не похожа ни на кого.

«Ты, конечно, никогда уже не будешь обывателем»,  сказал мне Мой Фиэр, будучи в отличном настроении. Из его уст такое похвала и даже восхищение.

«Не буду, любимый, может, и хотела бы, но не смогу, даже если захочу».

Наблюдаю людей почти каждый хочет особенен быть, кто шизофрению себе сам припишет, кто МДП без врачей назначит и объявит Модные. А я думаю, что это совсем уже и неважно, травмирована я или нет, мало ли кто чем травмирован, важно только то, что источник моей беды всегда прежде находился рядом, и ничем его было не заткнуть. До встречи с Эдуардом.

Ощущение безвыходности и беззащитности годами пожирало меня снаружи и изнутри. Я бежала от этого чувства: ночью в работу (устроилась танцовщицей в клуб), днём в обучение театральной режиссуре

Но мои одногруппники в Институте культуры считали, что вот она я, в отличие от них, приезжих из Екатеринбурга, Мурманска и Кургана,  петербургский сноб. И отношения с ними не сложились. Они не знали, что, пока им родители понемногу покупают комнаты в центре города, а иногда и квартиры-студии, у меня просто не было и нет ни семьи, ни дома, ни сна.

Я казалась им высокомерной, когда старалась просто не расплакаться на репетициях, зная, что сегодня, снова придя по адресу прописки, я туда, в квартиру, может, и не попаду. Если пьяные мама с Борей закроют входную дверь изнутри. Придётся вызывать ментов, МЧС или просто сидеть часами на лестнице. Это ещё в лучшем случае. А может, и опять поножовщина, или труп какого-нибудь передознувшегося или просто траванувшегося техническим спиртом алкаша в коридоре; или взломали дверь в мою десятиметровую комнату и снова украли и пропили моё последнее, что-нибудь вроде копилки, которую мне перед смертью подарила моя бабушка

Копилку украли крайний раз, недавно. Потом я случайно увидела эту копилку у соседки на полке, зайдя к ней с очередным поиском по подъезду моей нетрезвой матери, и Я должна была сказать: «Какого хера? Отдай сюда. Моя!» Но сердце ушло в пятки от ощущения совершённого мамой кощунства, я обомлела и молча вышла вон.

Я понимаю, что мать больна, она просто душевнобольная, и спрос с неё никакой, но я никак не соглашалась отбросить попытки излечить её душу, отказывалась увидеть, что вытащить из этой ямы мне её не по плечу, и раз за разом срывалась вместе с нею с обрыва.

Год назад широкодуший (это не ошибка и не опечатка!) еврейский парень, мой постоянный любовник, прочтя мой рассказ «Несоответствия», сказал, что я как какой-то Лимонов, дал мне книги, явно не без умысла и тут я узнала Его, что вот он существует. И тогда я пошла и сама нашла его

Как это я вам потом расскажу, у меня не было права на ошибку, каждый шаг был важен, чтобы он распознал во мне меня, чтобы среди миллиарда чужих вибраций воплем прорвался мой сигнал: «Приём!»

Узнав его, я знала сразу и то, что он меня поймёт, и он понял. Спустя два месяца после знакомства (я выжидала, чувствовала нужный срок), он сообщил, что спит с моими рукописями под подушкой. Это он так мне ответил на сигнал, мол, приём, приём, на связи.

Он спас меня влюблённо: легко и играючи (другой бы так не осмелился).

Но, похоже, не рассчитал, насколько я сложная и дикая: теперь со мной надо жить, приходится, и, скорее всего, он об этом пожалеет. Никто не показал мне, как жить счастливо, не научил. И всё, что я пока умею,  это защищаться или преклоняться. Как запуганный зверь. Наверное, поэтому он и называет меня Зверем, а вовсе не потому, что романтизирует сам себя и повторяется, уже назвав так кого-то в своих книгах. Настоящий Зверь это я. Только крайности, на инстинктах, основной из которых просто выжить, а не то, что принято считать. То, что принято считать,  это когда ты сам более-менее в безопасности, тут можно и о других подумать, размножиться там даже Но если ты сам выживаешь, то приучен обстоятельствами думать только о себе. Возможно, поэтому я не умею пока никого любить правильно, вот хочу, но не знаю как и что делать.

«Девочка, беги оттуда, а то кончишься!»  сказал Эдуард, приехал за мной в Купчино на своей чёрной «Волге» и увёз оттуда в другую жизнь. Неизвестную, но другую. Мама и зэк из окна смотрели нам вслед

* * *

«Воспользуйся мной, как хочешь, если захочешь,  каждый вечер мысленно прошу я Эдуарда, вглядываясь, сидя за кухонным столом, в его затылок, когда он жарит нам стейки.  Я так хочу. Только распознай меня в себе, хоть немного Сделай так, чтобы я была. Делай со мной что хочешь и пиши обо мне что захочешь, я буду счастлива, если хоть зачем-то пригожусь»

Развернувшись стейки готовы, Эдуард обнаружит эту уже привычную картину: я по-прежнему сижу напротив, сгорбилась, но сижу. Наш обычный ужин, когда ночь медленно накрывает город, по одному воруя предметы из поля зрения. Опускаю взгляд, нет сил сейчас заглянуть в его глаза, оттенённые наступающим сумраком. Да и хочется, чтобы он не видел моих, там скапливаются эти жуткие слёзы. Оттого, что я знаю жуткое: мы очень скоро расстанемся. Так придётся, точно придётся, в любом случае И тут так жаль становится мне!.. Мне жаль и себя, и его.