Нельзя сказать, что дела с биологией обстояли у меня хуже, чем с физикой. Кое-что я всё-таки понимал. Но мои познания не шли ни в какое сравнение с Максом. Он щёлкал генетические задачки, словно орешки.
Так на эмали тёмно-зелёного цвета я вырисовывал копье Марса и зеркало Венеры, записывая условие и очерчивая его мелом. Оксана Анатольевна мягко подсказывала, и общими усилиями мы справились с этой задачей.
Решать после меня вышел Мишка Ведин. Я усмехнулся, посмотрев на щуплого очкарика. Ему-то помощь не понадобится.
Заняв свое место, я с сожалением понял, что забыл пенал, а вместе с ним все канцелярские прибамбасы. Но, открыв рюкзак, увидел сияние пустых глазниц черепа. Того самого, что являлся наконечником ручки, найденной мной вчера.
Собственно, почему бы и нет? Достав ручку с черепом, я стал переписывать каракули нашего ботана.
Решив задачу быстрее Ведина, Макс посмотрел в мою сторону:
Зачётная ручка. В твоём стиле, одобрительно кивнул он, А тебя не смущают чёрные чернила?
Это должно смущать того, кто будет проверять мои конспекты.
Если сможет их разобрать, озорно улыбнулся парень.
Он был прав. Из-за почерка мне пророчили карьеру врача. Из-за него же меня проклинали почти все учителя.
Мои микробуквы, что каждый раз стремились уменьшиться до размера атома, вымораживали самых стойких из них. Даже сдержанная русичка, которой приходилось читать мои сочинения с лупой наверняка не раз меня материла.
До конца урока оставалось не больше 5 минут, когда мой друг прошептал:
Знаешь, что я недавно понял?
Ну давай, Макс, жги!
И приятель торжественно объявил:
Я счастливый носитель гена раздолбайства.
Чего? громче положенного произнёс я, и несколько дноклов обернулись.
До меня только сейчас дошло, рассуждал парень, мамка всё время твердила, что мой отец редкий раздолбай, а я весь в него. Стало быть, доминантный ген.
Доминантный ген?
Ну да, он и определил развитие признака. Преобладающего признака, понимаешь? Такого, как веснушки или карие глаза
Или близорукость? дополнил я.
Именно так.
В этом что-то есть, Макс.
После звонка он потащил меня на улицу:
Пойдем, покурим.
Ты же знаешь, я не попытался противиться я.
Разумеется, знаю, паинька. Тебя же никто не неволит, просто постоишь за компанию, друг просяще улыбнулся, не оставляя мне шансов.
Перед нами открывался вид на внутренний двор школы, в центре которого росла голубая ель. А справа, за забором, находились гаражи.
Я поежился от внезапного порыва ветра, кутаясь сильнее в пальто. Макс безуспешно щелкал зажигалкой, сумев закурить лишь с третьей попытки.
Какие планы, Каспер? выдыхая колечки дыма, прохрипел парень.
Как обычно, пойду к своим околевшим друзьям.
Приятель аж закашлялся от смеха:
Не сомневаюсь. Но я не об этом. Какие у тебя планы в целом? Когда мы выйдем отсюда? Не вечно же оставаться школотой.
Не знаю, сунув руки в карманы, я облокотился о серую стену, наверное, пойду патологоанатомом.
Это, определённо, твоя тема, усмехнулся Макс, а если серьёзно?
Если серьёзно, то я не думал. Это у тебя всё расписано: поступить в мед, спасать чужие жизни
Не уверен, что выйдет, почти беззвучно прошептал он.
Я бросил на одноклассника удивлённый взгляд:
Только послушайте его. Он сдал ГИА на сотку, и ещё думает сомневается в себе.
Баллы не главное, Каспер, с несвойственной ему горечью улыбнулся парень, Рассказать, как бывает? Три года ты учишься в меде. А потом замялся он, потом раскуриваешь кальяны в каком-нибудь баре.
О чём ты? его слова, мягко говоря, меня озадачили.
Так происходит, когда пытаешься исполнить не свою мечту, мой неизменно весёлый друг враз сделался каким-то задумчивым.
Но ты же мечтал стать хирургом, возразил я, чувствуя приближение чего-то неладного.
Вроде цунами, спастись от которого не удастся.
Мама об этом мечтала. Не я, он докурил сигарету до фильтра, обжигая пальцы, и даже не обратил на это внимания.
Между нами повисло густое молчание. То молчание, что заглушало свист ветра и раздражающую трель школьного звонка.
Я первым разорвал тишину:
На уроке ты сказал, Макс, что являешься счастливым обладателем доминантного гена.
Гена раздолбайства? оживился друг.
Да-да, его, усмехнулся я, классная теория, и всё такое. Но знаешь, даже у кареглазых иногда появляются отпрыски с голубыми глазами, я ширкнул носком кеда, выводя незамысловатые узоры, и у львиного зева бывают белые цветы.
Приятель улыбнулся по-прежнему беззаботно:
Я тебя понял, Кас.
***
Когда я вернулся, мама всё ещё отсыпалась после ночной. Сделав себе бутеры, я отправился в комнату.
Тетрадь, что лежала на дне сумки, так и взывала ко мне. Вытряхнув её, я снова погрузился в мир зазеркалья.
После того, как отцовский бизнес рухнул, маме пришлось искать работу. А так как единственная галерея в городе закрылась лет 20 назад, она занялась другим ремеслом.
Каждый вечер к ней приходили клиенты. И порой, ошибаясь дверью, оказывались в моей комнате. Я её не оправдываю, но в целом могу понять.
Вначале до одури страшно, а потом привыкаешь. Привыкаешь просыпаться от чужих рук на своем теле, привыкаешь держать под подушкой нож и слышать за стенкой пыхтение и стоны. Точно так же привыкаешь видеть потухшие, не всегда трезвые глаза мамы.
Но столь жестокие уроки бывают полезны. Они учат осмотрительности и аккуратности. Учат проверять, хорошо ли закрыта дверь, и в какое место эффективней всего ударить. Они учат игнорировать страх и рвотный рефлекс.
Поэтому в последний момент, когда тебя зажимают в углу, ты вспоминаешь все усвоенные уроки и умудряешься выскользнуть. Таким образом, они спасают твою шкуру.
Даже вспоминать о подобном мерзко Но я должна. Ведь таково предназначение дневника: забрать мою боль и иссушить до дна.
Всё-таки зря я решил читать за обедом. Ощутив подступившую к горлу тошноту, я оделся и вышел из дома.
"Все началось не со зла, все началось как игра, но
Лестницу в небо сожгла плата за стыд твой, и страх".
Слушая "Улицу Роз", я незаметно прибыл в пункт назначения. Кладбище встретило меня с предсказуемым дружелюбием. Расположившись у того самого дуба, я снова открыл дневник:
Спустя год мама перестала принимать клиентов на дому. Теперь и вовсе не являлась на ночь, возвращаясь обычно под утро с молочной плиткой для меня. Правда, мне было тошно от этого шоколада.
Она неустанно целовала меня в щеку, оставляя на ней размазанный алый след. А я вдыхала её сладкий запах перегара, смешанный с духами. Но не Bulgari или Prada, которыми так славилась Италия, а самыми простыми копеечными духами.
Хотя этом аромат стал роднее всего на свете, поскольку принадлежал ей. С той поры я всё чаще оставалась с отцом, что было куда хуже. Следы его безмерной любви до сих пор сохранились в виде шрамов на теле.
Со следующей страницы на меня глядел карандашный кролик с бесконечно растерянным видом. Очевидно, ставший свидетелем того, что происходило с его хозяйкой.
Твоя мать в натуре спидозная? колкая насмешка прилетела в спину, когда я возвращалась домой.
Обернувшись, увидела дворовых ребят, среди которых выловила взглядом тех, с кем играла в детстве в «Казаки-разбойники».
Что за бред? откликнулась я, моя мама абсолютно здорова.
Тогда где она сейчас?
В Италии, без колебаний ответила я, и скоро заберёт меня.
Они дружно заржали.
А после один из них, видимо, самый смелый, отделился от толпы, подходя ближе:
Купить тебе билет до Италии? В один конец? тошнотворно усмехнулся он, или, правильней сказать, на чей-нибудь конец?
Я видела его ядовитый оскал и насмешливую ухмылку, но, в тот момент не ощущала злости. Может, я слишком привыкла к оскорблениям, чтобы срываться на каждого чмошника.
Тем временем он подошёл максимально близко, шепча мне на ухо:
Наверняка ведь пойдёшь по стопам своей шлюшки-матери.
Последняя фраза стала спусковым крючком. И в следующую секунду этот урод валялся на земле с разбитым носом. Они могут унижать меня, но не маму!
Исход дальнейшего был предопределен с самого начала. Меня бросили на землю, запинывая ногами.
Разумно, что ходите вместе. Поодиночке со мной бы не справились, плевалась я кровью, навлекая очередную волну ударов.
Спустя время они остановились, а звон в ушах стих. Я сумела доковылять до дома.
Отец, прикладывая замороженную курицу к моему лицу, не мог сдержать поток негодования:
На хрена ты опять влезла в драку?
Они назвали маму шлюхой.
Ну это не новость, отмахнулся он.
И сказали, что она больна СПИДом.
В ответ на мои слова папа замер. А я ощутила, как тревога холодком пробирается под футболку.
Пап? голос предательски дрогнул, -Это же не правда?
Он молчал.
Скажи хоть что-то.
Твоя мать, действительно, инфицирована, в конце концов, отозвался отец.
В ту же секунду дыхание перехватило, а легкие болезненно сжались.
Но как же? Люди и с ВИЧ живут всю жизнь. Есть терапия, новые методы. Можно
Слишком поздно, дочь, он крепко сжал мое плечо, у неё развилась лимфома. Уже ничто не поможет.
Какое-то время я тупо пялилась в стену.
Она сказала, что поехала в Италию, совершенно бессмысленно произнесла я.
А я думал, ты у меня взрослая, усмехнулся отец, а ты до сих пор в сказки веришь. Помирать она поехала. И не в Италию, а в какую-нибудь подворотню, обречённо вздохнул он, кошки тоже, предчувствуя смерть, уходят из дома.
Отец залпом опрокинул гранёный стакан, а я моментально осознала: теперь я точно одна.
Некроз чувств
Я был готов любить весь мир, меня никто не понял: и я выучился ненавидеть.
М. Ю. Лермонтов "Герой нашего времени"
Отложив зеркало, я попытался выдохнуть вместе с воздухом мерзкое оцепенение. Мне казалось, что я заглядываю в бездну, куда непременно должен прыгнуть.
Посмотрев наверх, невольно зажмурился. Солнце выглядело крайне неуместно в своём нелепо ярком блеске. Какой прок от холодного света, если он всё равно не греет?
Сражаясь с чувством запредельной безысходности, я не заметил, как дневник мягко выскользнул у меня из рук.
Ты окончательно спятил, резюмировал знакомый голос.
Я увидел перед собой Макса, что с присущей ему наглостью, листал мою, вернее, найденную мной, тетрадь.
Сейчас же отдай! соскочив с места, я подлетел к нему, стараясь вырвать дневник.
Но приятель не поддавался, уклоняясь от моих рук. Когда же ему наскучило, он резко отпустил тетрадь, и я грохнулся вместе с ней.
Что это? с насмешкой спросил парень.
Дневник, прошипел я, отряхивая обложку.
Ты ведёшь дневник? прозвучал недоумённый вопрос.
Да нет же, это не мой.
А чей?
Я не знаю. Нашёл его в дупле.
Где? градус недоумения в его голосе повышался.
Здесь, на кладбище, улыбнулся я, впрочем, это долгая история.
Ну а я никуда не спешу, и, сев по-турецки у кривых корней дуба, Макс посмотрел на меня, призывая сделать также.
Я опустился возле него.
Это дневник девчонки где-то наших лет. Она пишет зеркально, я показал другу миниатюрное зеркало, так что теперь занимаюсь переводами.
Приятель с интересом взглянул на тетрадь:
И о чем она пишет? О парнях и тусовках?
Если бы ты вёл дневник, то, безусловно, так бы и было, усмехнулся я, но она пишет о другом.
Я что, похож на гомика, чтобы писать о парнях? сразу взбеленился парень.
Ну, как сказать, пожал плечами я, тут же получая толчок под ребра и возмущенный взгляд, да шучу я, подавляя смех, я поднял руки в примирительном жесте, хотя знаешь, Макс, лучше бы она писала о парнях.
И я все ему выложил. Рассказал как на духу про "маму-итальянку" и деспотичного отца, а также драку на улице. Стараясь не упустить ни одной детали и игнорировать дебильные шутки друга, по типу: "Венеция это та, что в Германии?"
Когда я закончил, мы с минуту молчали.
И что теперь, Кас? приятель многозначительно хмыкнул, что думаешь делать дальше?
Не знаю, едва слышно прошептал я.
На самом деле я думал об этом. С того момента, как нашел дневник, и до сегодняшнего дня. Но признаваться было неловко. Даже самому себе.
В траве что-то зашуршало, а следом раздался треск неизвестной природы. Мой приятель вздрогнул, что не укрылось от моих глаз.
Через мгновение из сухих зарослей показался ворон, угольные перья которого сверкали на солнце. Глаза его выражали неподдельный интерес.
Он наклонил голову, рассматривая нас, словно пытаясь запомнить. Потом зычно каркнул, махнул крыльями и взмыл в безразличную высь.
Крутой Макс испугался птички, подтрунивал я, давясь смехом.
Да пошёл ты, насупился одноклассник, оглядывая безмолвное царство, наверняка ночью здесь ещё более жутко.
Я бывал тут ночью, как бы ненароком закинул я удочку.
К-когда? боже, он заикается. Примерно такого эффекта я и ожидал.
Ну, когда мама на сутках, а мне особенно скучно я посмотрел на друга, кожа которого приобрела мертвенно-бледный цвет, и решил сжалиться, да ладно, всего пару раз зависал.
И как?
Ты знаешь, ничего. Правда, читать неудобно. Приходится включать фонарик.
У тебя в натуре не все дома, напряжённо выдохнул парень, неужели тебе ни капли не страшно?
Бояться надо живых, а не мёртвых, Макс. Покойники не причинят тебе зла, а вот первые ещё любят развлекаться подобным.
Может, ты и прав.
***
«Что нас ждёт, море хранит молчанье,
Жажда жить сушит сердца до дна»
В своё время я заслушала "Штиль" до дыр, прежде чем узнала его истинный смысл. Стало ясно, откуда эта туманная тревога.
Той ночью я так и не уснула, разбираясь с мириадами мыслей. И вот что я поняла: каждый стремится к жизни. Но если, для того чтобы выжить, нужно кого-то съесть, то к черту такую жизнь!
Я улыбнулся, поскольку чувствовал то же самое. А найдя в избранном "Штиль", продолжил читать под любимую композицию.
До определённого момента и моя жизнь напоминала штиль. Единственный ребёнок в семье, которого любили, на которого не повышали голос, которому многое позволяли. Чего ещё можно желать, когда только вступаешь в свет?
Но даже идеальный мир способен дать трещину. Всё было слишком замечательно, чтобы длиться вечно.
В тот злополучный день мы играли с ребятами в "Казаки-разбойники", и в компании я была единственной девчонкой. Не знаю, как так вышло, но с раннего детства я являлась заводилой именно в пацанской тусовке. С девочками у меня не клеилось. Слишком уж они коварные. У каждой двойное дно.
Парни же, напротив, действуют открыто: не плетут интриг, не строят козни. Они выскажут в лицо всё, что о тебе думают. Пусть обидно, но зато честно. Они более искренние, чем всегда и нравились.
В "казаках" же очень важно уметь правильно читать знаки и видеть среди них ложные. У меня получалось. Поэтому всякий раз моя команда выигрывала.
Но в ту отупляющую жару мая мы так увлеклись игрой, что не заметили, как сумерки поглотили день. А в свете зажжённых фонарей стало ясно, что какой-то "умник" нарисовал стрелку не на асфальте, а на машине, причём не простой машине. Этот "гений" процарапал её на дорогой иномарке.
Я думала, хозяйка "Лексуса" нас прибьет. Её глаза метали молнии, а губы кривились в напряжённой улыбке.
Найти виновника труда не составило. Степа почти сразу признался. Но только нам. Я видела, как он мечтает телепортироваться и оказаться где угодно, лишь бы не здесь.
А поскольку мы свято чли пацанский кодекс, то не сдали парнишку. Решили, пусть сознается сам.
Тогда-то я и совершила роковую ошибку. Хотя, будь у меня второй шанс, я поступила бы также. Ведь эта ошибка стала лучшим решением в моей жизни.
Когда разгневанная владелица авто вызвала моего отца, он сразу же заключил меня в объятья и потрепал по волосам. Папа всегда приходил на помощь. Тот папа, что возил в лес и учил рыбачить. Тот папа, что привил любовь к "Арии".