Как есть, так и отвечай.
Я боюсь исповедоваться. Не помню, когда в последний раз это делал.
Ох, братец, а что же ты об этом молчал? Делись со мной, не нужно все держать в себе. Мы ведь друзья. Мы больше, чем друзья мы настоящие братья.
Эдвин, закрыв глаза, потер затылок.
Как мы друг другу поможем, сказал Фабиан, если будем зарываться в себе? Я знаю сотню людей с такой проблемой, а в мире их тысячи Они страдают от каждого прожитого дня, вместо того, чтобы сбросить накопленную тяжесть с души. И отчего ты боишься исповедоваться?
Боюсь, вновь согрешу, ответил Эдвин Нойманн, хватко взяв руку Фабиана, будто тот сейчас же в силах отнять этот страх и растоптать его навсегда. Стыд доходит до костей.
А зря, скажу я тебе! Я как-то разговаривал с одним аббатом. Он был по происхождению то ли болгарином, то ли греком. В общем, с его слов, суть такова: исповедь это лишь поначалу мучительный процесс. С возрастом понимаешь, что исповедь это подвиг, на который человек идет ради Христа. Вот когда так думаешь, то и на исповедь тебя ведут не твои тяжелые ноги, а чистое помышление. Подвиг совершает сердце, готовое к откровению. Искренняя исповедь радует Господа. Знай теперь, и не забывай, что идешь на исповедь не для своих страданий, а подвига ради, и чтобы Бога порадовать.
Спасибо, брат, твоя правда, просветлев лицом, ответил Эдвин, также хватко вцепившись теперь в Библию.
Господь все усмотрел, с тоскливой улыбкой произнес Фабиан.
ГЛАВА 7
Финстервальде был еще совсем молодым городом. Он многим отличался от прочих. Въезжая в него, вы не увидели бы ни укрепленных городских стен, ни больших ворот и центральной дороги, ведущей к сердцу населенного пункта. Как и другие недавно отстроенные города, он был по всему периметру окружен частоколом, а внутри разбит на квадратные дворики, между которыми проходили прямые дорожки.
Фридеман увидел в глазах Фабиана возмущение.
Люди здесь в основном занимались торговлей, но теперь все в руках разбойников. Основные торговые пути пролегали от Лейпцига через Торгау на север в Ютербог. Сейчас редкий торговец на это пойдет, потому что бродяги знают эту дорогу как пять своих пальцев. Теперь ни одному даже мелкому торговцу легко от разбойников не ускользнуть. Город грабит сам себя, потому и не богатеет.
На одной внутренней торговле долго не уйдешь, сказал Эдвин Нойманн.
Зато здесь хорошо развито промысловое изготовление тканей, которое играет важную роль на рынке. Я бы и о самих людях рассказал, но это нужно делать не здесь, он оглянулся по сторонам и добавил. О людях вы все узнаете сами.
Как только они прошли сквозь ряды разложенных мелкими лавочниками товаров и оказались в безлюдном месте, Эдвин нетерпеливо спросил:
Скажите хоть самую малость что не так с людьми?
Фридеман вновь оглянулся и убедившись, что вокруг никого нет, тихо ответил:
Жизнь здесь протекает в собственной манере, совсем не так, как вы привыкли. Это из-за редкой и пугающей суеверности жителей. Вам придется столкнуться с языческими обрядами, которые еще не канули в лету. Думаю, это связано с тем, что этим людям совсем не свойственна оседлая жизнь, но они решили попробовать ее, остановившись здесь не так давно До них здесь кто-то жил, есть признаки упраздненной церкви. Только храмы здесь пустуют, а местные не любят пастырей.
Так вот для чего мы и приехали испуганно сказал Эдвин.
Вы должны быть готовы ко всему предупредил Фридеман, не поднимая головы.
Вы были правы, согласился Фабиан. Лучше расскажите подробнее, когда придем.
Фридеман кивнул ему. Он шел медленно и неуклюже. Ему было тридцать шесть лет, но условия, в которых он жил, и неуемный труд сделали свое дело. К тому же, его необычайно высокий рост создавал дополнительные сложности в передвижениях. Собственный вес Фридемана давил на его больные колени, ходил он в полусогнутом положении, но, несмотря на это, казался великаном.
От беспокойно кружащего ветра со всех сторон раздавался свист. Уже наступил вечер, когда все они, закатив телегу в сарай и обиходив лошадей, наконец зашли в дом. Тепло, предвкушение ночлега под крышей и горячий чай из луговых трав все это располагало к долгой беседе, а потрескивание огня в камине расставляло точки, разделяя одну историю от другой.
Фридеман терпеливо выслушал рассказ Эдвина о том, как они преодолели путь из Виттенберга в Финстервальде, затем предупредил об опасности, которая их поджидала в незнакомом городе.
Старайтесь вести себя естественно, иначе вам не избежать здесь беды. Сперва нужно, чтобы вас приняли за своих, а это очень непросто. Народ здесь своенравный, буйный и на редкость упрямый. Они поклоняются Вольфу духу леса в образе огромного волка. По древнему преданию, волки являются защитниками лесов. Именно благодаря волкам, считают люди, они живут по сей день, не зная бед.
Так давайте завтра же положим этому конец! воскликнул Эдвин. Откроем им глаза, пусть примут покаяние и начнут новую жизнь.
И даже не думайте подойти и заговорить с ними вот так прямо, предупредил Фридеман Хофер. Эти люди убеждены в сакральной силе идола. Для них любая попытка подвергнуть сомнению древнее предание это оскорбление. Они могут убить вас за это в два счета, так и знайте.
И что же нам делать? Мы не намерены так просто все оставить и уехать, возмутился Фабиан. Где же это их древнее предание? Какая-то книга? Кто ее написал?
Тише! Ни в коем случае не давайте эмоциям возобладать над здравым смыслом. Нет никакой книги, но от этого их веры меньше не стало. Они думают, что Мэлвин Геллер несет в себе знания о Вольфе. Если бы вы приехали сюда годами ранее, вашей смелости не нашлось бы места. Сейчас в Финстервальде стало загадочно тихо. Но не смейте дышать во всю грудь, в любую минуту нас могут отдать палачу.
Моя смелость от Бога, возразил Фабиан. Я через сотню лишений прошел, и на свои силы не полагаюсь. Вы мне лучше дайте совет, как подойти к этим людям. Достаточно уже нас пугать. Если бы мы боялись, оставались бы дома, и не искали себе приключений в чужих краях.
Прошу вас. Ведь вы знаете стократ меньше моего, будьте добры, не пропускайте мимо ушей моих советов. От этого зависит не только ваша, но и моя жизнь.
После этих слов Эдвин ожидающе поглядел на Фабиана. Тот прятал возмущение, как мог. На секунду его лицо выдало искаженную гримасу, в которой были собраны негодование и настороженность. Это заметил Эдвин, но не Фридеман. Последний продолжал говорить:
Я очень надеюсь, что вы дорожите своей жизнью. А если нет, то извольте мне, дорожа своей, руководствоваться простейшими правилами, которые будут служить нашему долголетию. По моим скромным подсчетам, нужно прожить хотя бы до седых волос, чтобы, оглядываясь, было что вспомнить. Впрочем, вы скоро сами все увидите, имейте толику терпения. Он обвел всех троих глазами. Эдвин и Мануэл молчали, первый растерянно, второй угрюмо, но Фабиан решил ответить.
А что ты скажешь о Христе? Разве Он прожил до седин? Нет, Он был еще молод, когда Его распяли. Можно долго прожить и роскошно, да проку в этом нет. В какой-то момент золото тащит на дно, а мудрость мира затмевает сердце и разум.
Вот я вам и говорю, продолжал Фридеман. Полагайтесь на разум.
Зачем вы оборачиваете мои слова вспять? Я говорил совсем не о том.
И все же, я посоветую вам не спешить, а полагаться на здравый рассудок, прежде чем строить в бесконечных умствованиях райские палаты. Похоже, что жизнь в Виттенберге беззаботна и легка, раз вы еще при жизни пустили корни в небо.
Мы из Лейпцига, сказал Эдвин. И лучше уж пустить корни в небо, нежели в землю. Там, где корни, там и сердце человека.
Фридеман лишь хмыкнул, явно показав свое упрямое недовольство.
Помнишь, Фридеман, как Иисус накормил пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами? спросил Эдвин.
Естественно, помню, гордо ответил Фридеман, как такое не помнить? Он оценивающе посмотрел на Эдвина, точно старый книжник.
Скажи мне, неужели люди после этого последовали за Христом, полагаясь на здравый смысл?
Фридеман отвел взгляд. Было заметно, что он воспринял это, как проигранный спор.
«Странно», подумал Эдвин, но не придал этому большого значения.
Фабиан Сарто минуту наблюдал за их разговором, затем произнес:
Нельзя узнать Бога в совершенстве, но можно к этому стремиться с силой, превосходящей все изъяны судьбы. Бог любит настойчивость. Как только Он увидит, что мы готовы ради Него на все, награда не заставит нас ждать.
Послушайте, братья, разве я против, что вы здесь? сказал Фридеман тихим, немного нежным голосом. Разве сказал я что-то против вас? Для меня большая честь, что вы приехали. Надеюсь, все у вас получится.
У нас, заключил Фабиан. Мы все сделаем вместе.
Да уж. Напали с допросами Прости нас, брат. Нам следует быть вежливее.
Да разве я против? сказал Фабиан. Все, чего мне хотелось это ободрение. Оно нам всем нужно, чтобы не робеть. А что там до пугающих историй это дело не наше. Что, мы мало их наслышаны, Эдвин?
Ох, не вспоминай. Куда ни глянь, везде найдутся свои тираны и детища ада. Когда-нибудь, надеюсь, Господь положит конец нашим страданиям. Вся жизнь как одно большое, тяжкое бремя.
Ничего, все это временно. Наберемся терпения и целомудрия, а немного погодя Господь все расположит по своим местам.
Эдвин был сдержан. Он гордился своим другом. Где-то внутри он всегда оценивающе смотрел на Фабиана и замечал, что тот кроет в себе бо́льшие силы, чем те, что сходу бросаются на глаза. Жизненная энергия била из него, как молодой родник. Он загрубел от непростой судьбы, но вместе с тем продолжал оставаться безропотным христианином.
Тем временем усталость напомнила о себе и вежливо пригласила иззябших путников ко сну. Добрые два первых часа Фридеман громко сопел, свистел и поскрипывал зубами, не давая гостям уснуть, но вскоре они перестали его слышать.
Он проснулся только потом, чтобы подкинуть дрова на остаток ночи. В мелькающем свете огня было видно, как тихо стоит на коленях и молится Фабиан Сарто. Радостно улыбаясь, Фридеман подобрал дрова и подполз к печке, открыл ее, и, подставив лицо горячему потоку воздуха, бросил на угасающий огонь поленья. Затем прополз обратно и, нырнув под покрывало из шерсти, закрыл глаза.
Близился рассвет. Эта долгая ночь впитала в себя всю усталость миссионеров и подарила им долгожданный отдых.
Часть II
ГЛАВА 1
Финстервальде,
дек. 1521 фев. 1522 г.г.
Ранний мороз оплел окна колючими узорами. Эдвин мог часами сидеть, размышляя о чем-то важном и очарованно изучать изморозь. «Ее будто выдумал мастер-стекольщик» думал он. Солнечные лучи пробивались в дом, играя радужными цветами, отраженными от красного нефрита, кусок которого Фридеман оберегал, как последнее богатство Земли. Спустя час мороз отступил, открыв вид на прекрасное убранство безлюдного заснеженного двора.
Эдвин совершил утреннюю молитву, подвязал рясу, накинул и примял капюшон, спрятав уши, и, потягиваясь, вышел на крыльцо. Пар густо поднимался от него, растворяясь в холодном воздухе. Эдвин почти продрог, в то время, как Мануэл, по-прежнему не промолвивший ни слова, отправился проверить лошадей, за ним тянулась в глубоком снегу цепочка следов.
Затем дверь отворилась вновь, и к Эдвину присоединился Фабиан. Они оглядывались по сторонам, полные решимости разорвать оковы греха, окутавшие эти места. Желание вернуть непокорных язычников к истине было необоримым.
Эдвин легко похлопал Фабиана по спине, указав на старый искривленный крест, буквально повисший на одной из башен храма на двух других крестов не было вовсе. Обходя храм стороной, они обратили внимание на небольшое кладбище. Скромные кресты с надгробиями были запорошены снегом.
Нужно восстановить заброшенный храм, предложил Эдвин.
Я иногда думаю: почему люди все так усложняют? Строят храмы, кончики которых чуть не достигают небес, иногда вместо монастыря целые крепости строят. Вспомни, как делал Христос: идет прямо в горы, садится на камнях и учит. А мы? Ну, кем мы себя возомнили? Нам подавай правильные строения, высокие кафедры, удобные резные скамьи из вишневого дерева, скульптуры, колонны. Эх ну что с этим теперь можно поделать? Раз теперь так принято, раз люди к такому привыкли, нам и деваться некуда. Будем восстанавливать. Фабиан сделал паузу, но так и не смог смолчать. А священники Я просто диву даюсь! Как наряжается в наши дни священник: смотришь на него, а он идет вальяжно в тунике из дорогого льна, а на другого глянешь в покрытом позолотой кафтане из яркой парчи загляденье. Только вот Божьему Духу это чуждо.
Не осуждай их, брат. Бог ведь и Сам все видит. Скажи, а мы что сделали? Сражаемся ли мы с грехом кость в кость?
А разве не сражаемся? возразил Фабиан. Мне ради креста многое пришлось сделать. Кто бы что ни говорил, а я знаю, как труден этот путь.
Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха20, помнишь эти слова?.. Эдвин произнес это с трудом, и от собственных слов ему стало не по себе, будто он лишь сейчас осознал их смысл.
Представить страшно, на что пошел Господь ради нашего спасения. Вот так добровольно вознестись на крест Умереть на древе ради спасения грешников. Сможет ли человек когда-нибудь такое понять
Бог поможет, сказал Эдвин, скрестив от холода руки.
Незаметно поднявшаяся, пока они говорили, метель кружила так свирепо, что создавалось ощущение, будто она вот-вот ворвется в дом. Следы Мануэла почти стерлись под ее натиском. Ветром забавляется природа, а человек едва ли способен ее понять. За последние несколько дней ветер сорвал оставшиеся сухие шишки с тяжело повисших рукавов пихты. Стены домика еле сдерживали его натиск, сберегая в доме так необходимое людям тепло.
Фабиан, отмахнувшись от метели, словно давая понять, что и она не остановит его, не угасит в нем пыл, продолжал:
И все же главный подвиг Христа не в этом. Самое важное, как я считаю, случилось Гефсиманском саду. Боль сдавливает мою грудь, когда я пытаюсь представить, что творилось в сердце Иисуса в ту ночь Я свои-то грехи снести не могу слишком тяжело они сидят на сердце. Только исповедь приносит покой, но и он недолговечен: одно наседает на другое, и вот за спиной новый мешок с камнями. На кого ни взгляни, все тонут. У каждого на шее свой камень.
Эдвин потер шею, затем лицо, поправив капюшон и переведя дыхание, приготовился слушать дальше.
Теперь представь. Иисус Христос опускается на колени, молится за всех людей мира, и в эту самую ночь Его сердце пронзает боль за каждый отдельно взятый грех всего человечества
Устоялась тишина. Фабиан скорбно проговорил:
На лице Иисуса выступили капли крови
Фабиан снова остановился, не сумев поставить голос. И спустя минуту голос его еще не восстановился, но Фабиан все же высказал:
Мы легче пыли что мы можем без Бога?..
Я помню, в саду Иисус сказал: «душа Моя скорбит смертельно». Просил учеников бодрствовать в ту ночь.
И они спали, как младенцы. А теперь мы спим. Кажется, ничто уже не способно нас разбудить.
Может, мы именно за этим и приехали сюда, Фабиан?
Все верно! Давай начнем работу. Время идет, а мы ничего не сделали.
Начнем, согласился Эдвин.
Фабиан вернулся в дом для поиска подручных средств. Фридеман сидел за столом на грубом табурете, делая какие-то записи. Судя по всему, он записывал что-то важное, поскольку не обращал внимания ни на что вокруг себя. Фабиану пришлось встать прямо перед ним, чтобы тот ответил на просьбу дать им необходимые инструменты.