Так что не фиг рассиживаться, шагай давай, дядь Саша, а не конспирологией всякой развлекайся. Никакой в этом нет пользы, кроме вреда.
Надо бы сориентироваться
Я медленно и очень внимательно оглядел окружающий меня «призрачный» лес. Глупо будет сейчас заблудиться и вывернуть обратно к партизанскому лагерю. Прямо в хорячьи объятия Хайдарова. Ведь бежал я не разбирая дороги.
Сссука Кулаки сжались инстинктивно. Сдается мне, никакого запроса этот хорек не отправлял. Щеки надул, в уши напел «его благородию» Слободскому. Зыркнул глазенками своими злобными, все и заткнулись. При слове «контрразведка» даже в наше время все приседают и три раза «ку» делают, а уж здесь в сорок первом
Да и знаю я таких гнид, у него прямо на роже синдром вахтера написан. Таким волю дай, они за неправильно подшитый подворотничок будут расстреливать.
Я со всей дури долбанул сжатым кулаком по ближайшей сосне.
Полегчало.
Мистическую меланхолию, которой я недавно чуть было не начал страдать, как ветром сдуло. Как и желание прилечь под ближайшей сосной и отрубиться.
Шпион, значит.
Значит, шпион
Между прочим, эту самую янтарную комнату ведь и в самом деле фрицы похитили. Точнее, ПОХИТЯТ. Демонтируют, сложат в ящики и отправят в Европу тайными фашистскими тропами. Выставят ненадолго в Кенигсберге, после чего след ее навсегда потеряется. А руководит всем этим какой-то немецкий хрен благородных кровей, фамилию которого я конечно же забыл. И вести будут действительно через Псков, до которого тут всего-то пара лаптей по карте
Губы сами собой начали расплываться в довольной лыбе. Есть ли у тебя план, мистер Фикс?
А ведь получается, что есть, я же сам его буквально несколько часов назад изложил командиру. А мужик сказал мужик сделал!
Я почапал бодрее, уворачиваясь от колючих веток и то и дело смахивая с лица паутину. А ведь даже хорошо, что меня из партизанского отряда поперли. Ну, если можно так сказать, конечно. Потому что если я буду шарохаться по лесам и охотиться на фрицев, то никаких подробностей про янтарную комнату я узнать не смогу.
Надо в Псков идти. Или, как выразился недавно один оберштурмфюрер, в Плескау. На немецком я могу шпрехать как на родном, даже, если поднапрячься, могу вполне достоверно изобразить швабский и баварский диалекты. Сойти за коренного жителя Берлина, никогда не выезжающего за пределы Ганзафиртеля тоже запросто.
Только здесь это не потребуется. Нет-нет, идти к немцам и выдавать себя там за своего это тупой план. Мне там прострелят башку еще до того, как я им начну Германа Ленса цитировать.
Я сунул руку в карман и достал смятую бумажку. Ту самую, где было про работу по специальности и обещания прочих благ перебежчикам. «Гутен таг, фашистики, я Саша Волков или по вашему Алекс Вульф, Россию люблю, коммунистов ненавижу, работаю учителем немецкого языка и физкультуры в средней школе села Вырица, могу быть переводчиком и приносить всяческую пользу делу Великого рейха. Зиг хайль, и все такое»
А что? План не плох. К нашим не получилось внедриться, так может к фрицам получится? А там разузнаю про янтарную комнату. И чем черт не шутит, попробую сорвать планы по ее похищению. Тогда уже свои к стенке не поставят. Наверное
Аж присвистнул от глобальности своих намерений. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!
Только вот одежку надо все-таки сменить. На что-то более подходящее для учителя немецкого из сельской школы. А то есть подозрение, что немцы вряд ли поверят, что в Вырице ученицы старшей школы изобрели ткацкий станок для производства камуфляжа, а берцы мне вечно пьяный сапожник дядя Вася из Луги склепал. При помощи сапожного шила, такой-то матери и трех бутылок самогона.
Менять надо одежду, это точно. Только вот где ее взять?
Память услужливо подбросила сцену, которую я сначала считал любительской театральной постановкой. И скучающий басок Корнейчука, озвучивающий в особо важные моменты мой внутренний голос, сказал: «Ну что ты встал зенки выпучил? Ты точно знаешь, где лежит много людей, которым их одежда больше ни к чему»
«Да как-то стремно это, нет?» уже своим голосом подумал я.
«Стремно было в Сирии, когда твоих пулями изрешетили, а ты сделать ничего не мог, потому что тогда твоя миссия пошла бы по бороде» зло отозвался Корнейчук.
Ну да, как обычно. Вот тебе, дядя Саша, два стула. Или ты займешься бытовым мародерством и налутаешь в расстрельной яме какие-нибудь штаны и рубаху. Либо тебя в твоем камуфляже еще раз повяжут, и окажешься ты в той же самой яме только слоем повыше.
«Волков, ты чего раскис-то? снова забасил Корнейчук. Если бы меня фашисты расстреляли со всей семьей, я бы только рад был, если бы мои штаны потом этим фашистам в глотки забили. Ну, это я фигурально выражаясь. В смысле послужили правому делу».
Кроме того, у меня там неподалеку нычка под вывороченным корнем
Теперь дело за малым. Сориентироваться, где это самое место. Из партизанского лагеря я сбежал примерно в ту сторону, откуда мы с Наташей пришли, значит где-то невдалеке должна быть сожженная деревня. И дорога. По которой уехал немецкий грузовик.
Но пока я топал прямо по целине, безо всякого даже намека на тропинки. Рассвет уже практически вступил в свои права, до восхода солнца явно осталось всего ничего. Зачирикали первые утренние пичужки. Ориентироваться стало проще.
На ближайшую тропу я наткнулся почти сразу. Топтаная-перетоптаная, ровненькая, явно ходили по ней много и часто. Так Прикинем Партизанский лагерь отсюда примерно к северо-западу, после пробежки топал я примерно час с чем-то, значит прошел еще километра три. И если я сориентировался верно, то эта тропа должна вести в ту самую деревню. Хотя бы одним из своих концов
Через метров триста рядом тропа пересекалась с другой лесной дорогой. И к дереву на перекрестке кто-то заботливый прибил самодельную фанерную табличку, на которой было крупными кривоватыми буквами написано «ЗАОВРАЖИНО 2 КМ». Ого, знакомые места.
Кажется, я все-таки чутка заблудился, забрал севернее, чем планировал. Но зато теперь у меня появилась четкая привязка к местности, потому что где находится Заовражино я хорошо знал. Можно сказать, в этой деревне мое детство прошло. Когда мелким был меня к бабе Нюре отправляли, у нее в этом самом Заовражино был здоровенный дом на отшибе, сразу за забором лес. Эти места я отлично знал, излазил здесь все, когда мы клад с пацанами искали. Кто-то нам рассказал по секрету, что фашисты здесь клад зарыли, вот мы и
Тут меня, как пыльным мешком по голове ударило.
Заовражино. Баба Нюра. Она здесь провела всю войну, и в Питер ее родители перевезли, когда мне было уже тринадцать. Он даже Ленинградом уже быть перестал.
Получается, что сейчас Она там? Моя баба Нюра, только не суровая седая старуха с черной тростью, а молодая девка. Сколько ей было в сорок первом? Девятнадцать?
Опа По спине пробежали мурашки.
Прямо откровение за откровением меня с недосыпа накрывает. Или, как там модно сейчас среди всяких инфоцыган выражаться? Инсайт за инсайтом
Накрыло что-то настолько сильно, что я снова нашел кочку помягче и присел.
Бабушка всегда жила одна. Никакого деда рядом с ней никогда не было, а на мои детские расспросы о нем она только шикала, грозила пальцем и огрызалась, что это не моего ума дело.
Потом уже, когда мне было лет одиннадцать, я подрался со Славкой Батраковым, сыном директора клуба. Не помню, из-за чего была драка, но нос я ему расквасил. И он прогундел, что я такой злой, потому что фашист, как и мой дед. Вытрясти из него много подробностей мне не удалось, просто его бабушка говорила соседке, что все знают, что Нюрка в войну с фашистом путалась, вот поэтому у нее и дом огромный, и еды всегда было вдоволь, и вообще.
Я закусился и даже провел целое расследование.
Очень уж мне хотелось, чтобы то, что сказал Славка, оказалось враньем. Но хрен там угадал. Его бабушка говорила чистейшую правду. И отцом моего отца был вовсе не капитан дальнего плаванья и не космонавт, улетевший на Марс на секретном космическом корабле. А самый что ни на есть настоящий фашист. С замысловатым именем Анхель Вольфзауэр. Я нашел в бабушкином альбоме с фотографиями черно-белую карточку, на которой она, высокая, красивая и смеющаяся стоит рядом с парнем в серой рубахе с закатанными рукавами. Только лицо парня было затерто. Будто по карточке долго и старательно возюкали чем-то острым. Я решил тогда, что это он и есть.
Я ни с кем об этом потом не разговаривал, даже с родителями.
Но Это что же получается? Мой дед сейчас где-то здесь? И он легко мог оказаться одним из тех трех фрицев, которых я вчера положил, когда Наташу спасал?
Нет-нет, там никакого Анхеля не было. Там были Ганс, Йохан и Макс
А если я его убью ненароком, тогда что? Мой отец не родится, и сам я тоже исчезну? Растворюсь в воздухе, как тот Марти Макфлай? Так что ли получается? Охренеть!
Я встал и побрел, раздавленный новым открытием. Это что получается? Теперь прежде чем фашика замочить, я у него имя спрашивать каждый раз должен? Что бы пращура своего на тот свет не отправить и генетику не прервать? Дела, блин
Стоять! прохрипел чей-то голос.
В думках я и не заметил, как из чащи прямо передо мной вырос бородатый мужик с двустволкой и в брезентовом плаще до пят. Это что еще за хрен с горы? Явно не партизан.
Руки подыми! Ну! тряхнул охотничьим ружьем «лесовик».
Глава 6
Спокойно отец, я задержал дыхание, примериваясь к трофейному «ТТ», что болтался у меня на поясе. Русский я. Свой
Кобура расстегнута, патрон в патроннике, курок на боевом взводе. Только ствол выхватить и вскинуть. Но Не успею. Если дед пальнет дуплетом, да еще и если картечь у него заряжена, то даже целиться с такого расстояния особо не надо. В решето меня в миг превратить, прежде чем за пистолет схвачусь. И морда у него хмурая и решительная, как у Герасима перед утоплением собачонки. Того и гляди, шмальнет и как звать не спросит.
Вижу, что не немчура, проворчал незнакомец. Морда у тебя самая, что ни на есть нашенская, слишком правильная. Потому и пристрелю тебя на месте, дернись только.
За что, отец? я поднял руки и соображал, на чьей-же все-таки стороне «Герасим».
Похоже, что не на нашей, раз на мушку русских берет. Только на полицая он не очень похож. Те с повязками белыми ходили, с карабинами и прибалтийским акцентом (хотя здесь с русским говором). Да и староват он для полицая.
Кто таков? проигнорировал мой вопрос дед.
Бляха Что ответить? Скажу, что партизан точно пристрелит. Может, сказать, что на немцев работаю? Тогда, что я в лесу делаю один? А, была не была.
В Псков я иду. В комендатуру отметиться и на службу наняться. Листовку я видел, что принимают нашего брата в городе и заработок платят, если ты идейно против красноперых настроен.
Покаж листовку, дед недоверчиво качнул ружьем.
Я потянулся в карман, где лежал смятый листочек. Хорошо, что его в клочья не изорвал, несколько раз хотелось очень.
Что это у тебя? насторожился бородач, увидев кобуру у меня на поясе. Пистолет? Как же ты к германцам собрался ну службу устраиваться? С оружием? И одёжа у тебя диковинная. В Заовражино и окрестных селах такой не сыщешь. Объегорить меня решил, паря?
Пистолет нашел, думал на сало обменять или картоху, включил я режим «дурачка». Нужен тебе «ТТ»? Недорого отдам.
Я аккуратно вытащил листовку и швырнул ее к ногам деда, но тот и не подумал за ней наклоняться. Не повелся, гад.
Пистоль бросай, ткнул он столом в сторону моей кобуры. Только без дури, а то чай пальну ненароком.
Пришлось отстегивать кобуру. Снял с пояса, но швырнул себе под ноги. Пистолет из нее наполовину вывалился. Соблазн его подхватить очень велик, но дед просек мои мысли и приказал:
Шагай взад!
Чего? огрызнулся я.
Вертай взад, говорю. Отойди от пистоля. Дальше! Вот Стой.
Я повернулся и сделал несколько шагов. Теперь был спиной к старику. Не самая удобная позиция, но не безысходная. Навострил уши.
Отчетливо услышал, как тот подошел к пистолету и закряхтел. Разбитые артритом суставы, видно, так просто не дают присесть. По любому ствол от меня отвел, чтобы наклониться. Сейчас или никогда. Я резко развернулся и заехал ногой с разворота по стволу, который смотрел в землю.
Бах! дед от неожиданности нажал на спуск, всадив в мох заряд свинца, но ружье из рук не выпустил.
Бах! прогремел второй выстрел, но я броском уже успел вцепиться в стволы мертвой хваткой. Крутанул двустволку так, что у деда локти заскрипели. Он охнул и выпустил ее из рук. Я отшвырнул ТОЗ в сторону (все равно разряжено) и подобрал пистолет. Повесил его обратно на пояс и процедил:
Мне нужна другая одежда. И покажешь где Псков находится.
Портки не отдам, удрученно затряс головой старик. Лучше сразу пристрели
Оглядел дедка. Комплекцией меня поменьше гораздо, но шмотье советское всегда было свободного кроя. Можно влезть в его обноски, там плюс-минус два размера.
Но заглянув в его пустые глаза, как-то рука не поднялась мародерничать. Тьфу! Хрен с ним. Пусть живет. Подобрал ружье и спросил:
Псков в какой стороне?
Туда шагай, отрешенно махнул рукой дед на запад. К дороге выйдешь через пару верст. Она в город приведет.
Я закинул «ТОЗ» за спину и зашагал прочь. Патроны не стал забирать, один хрен с ружьем в город не попрешься, немного отойду и зашвырну его в кусты.
Отошел уже метров на десять.
Служивый, вдруг окликнул меня дед. В доме есть у меня одежда. От сына осталась. В пору тебе будет. Здесь недалече
* * *
Дед привел меня к лесной избушке. Я с подозрением оглядел бревенчатый домишко, вросший в мох почти по самые окна.
Один живешь? достал я пистолет, опасаясь ловушки.
Один, вздохнул дед. Нету больше у меня родичей. Убили их германцы. Сам теперича путеец я. За рельсами смотрю. А в прошлом лесником был.
И после этого ты на фашистов работаешь?
А меня разве кто спрашивал? Нагрянули кодлой. Сказали, так как леса я здешние знаю, буду следить за путями И за лесом приглядывать, чтобы енти самые пути никто не подорвал. А иначе с меня шкуру спустят. Вот и в тебя целился. Думал, что ты рельсы подрывать пришел.
Мы вошли в дом с единственной комнатой. В углу топчан, у окна колченогий стол со скамьей. На стене рядом с печкой-мазанкой какие-то пучки трав висят.
Вот, возьми, дед снял с гвоздя штаны из черного сукна, рубаху и что-то среднее между потёртым бесформенным пиджаком и робой.
Как звать-то тебя, отец? поинтересовался я.
Кузьма я. Михайлович по батюшке.
А меня «Служивым» зови, разрешил я.
Не нравится что-то мне лесник. Не люблю предателей.
Дед крякнул, но промолчал. Я переоделся. Одежда оказалась впору. Заношенная, но выстиранная. Берег Михалыч, видно, вещи сына. Даже не понимаю, почему мне так легко отдал.
Пожрать бы еще не мешало, прищурился я. Угостишь путника?
Дед кивнул и выставил на стол чугунок с вареной картошкой. Уже остывшей, но выглядевшей аппетитно. Посыпана укропом и зубчиками чеснока.
Затем вытащил из-под стола зеленоватую бутыль с длинным горлом, закупоренным смятой газетой. Внутри бултыхалась чуть мутноватая жидкость.
Самогон будешь? Из свеклы делал
Наливай, кивнул я уже запихивая в рот целиком картофелину.
Пойло хозяин разлил по железным кружкам. Плеснул сразу до трети объема тары. Я взял свою с отколотым краем:
Ну, Михалыч! За Победу. Только чокаться с тобой не буду. Спасибо за штаны и рубаху, только с прихвостнями фашистов не чокаюсь. Не обессудь.
Я проглотил вонючую жидкость с запахом сивушных масел.
Крепкая зараза, прокашлялся я, занюхивая рукавом. Градусов пятьдесят не меньше.