Я понимала, что следующий миг разрубит жизнь на «до» и «после». А может, она и так уже разрублена Топором.
Итак, семнадцатое января, ночь, исходящие вызовы.
22.05 звонок Веронике. 00 минут 00 секунд.
Ника не взяла трубку. Узнаю малышку.
22.06 звонок Иве. 2 минуты 36 секунд. Хм, похоже, я разоткровенничалась с младшей сестрицей!
22.09 отцу. 15 секунд. Чёрт знает что.
22.10 звонок Тони. 53 секунды. Это до какой же кондиции надо было напиться, чтобы ей позвонить
Я почувствовала, как к вискам приливает кровь.
Тони не солгала.
Глава третья
Когда-то наша семья была очень дружной. Но те времена остались далеко-далеко в прошлом в том прекрасном прошлом, когда мама была жива. Я помню её высокой, статной, светловолосой и постоянно красующейся перед зеркалом. Она умерла шестнадцать лет назад, двадцать седьмого апреля 2003 года. Я была совсем маленькой, но до конца жизни не смогу забыть страшные крики родителей, доносившиеся из отцовского кабинета. Мы, девочки, сгрудились за неплотно прикрытой дверью помню, как прилипла к узкой щели рослая и хрупкая семнадцатилетняя Тони. С какими безумными глазами теребила золотистые косички восьмилетняя Ива. Как носилась и верещала крошечная Ника, путаясь у всех под ногами. И как чуть поодаль, держа за руку няню Раису Тимофеевну, безмолвно застыла я. Внезапно раздался жуткий грохот, а потом всё вдруг стихло и по-звериному завыл отец
Ворвавшись в кабинет, мы увидели леденящую кровь картину мама лежала на полу бездыханная. Она упала, ударившись головой о край стола, и умерла мгновенно.
С того дня в доме поселилась невидимая боль. Тихая и беспощадная, она просочилась во взгляд отца и грызла его душу, жадно, сочно и беспрерывно. Потом боль ушла, уступив место гнетущей тоске. А ещё позже тоска сменилась холодным безразличием к нам, детям. Равнодушной стеклянной пустотой.
Отец едва не угодил в тюрьму, но доказать его вину не удалось. Скорее всего, он и не был виноват мама оступилась сама, поскользнувшись на какой-то Никиной игрушке Ужасно.
Долгих двенадцать лет отец прожил вдовцом, выбираясь из этой боли и тоски, окунувшись в работу и интенсивно занимаясь карьерой. А четыре года назад, став уже известным на всю страну пластическим хирургом, неожиданно обзавёлся новой женой Яной, довольно молодой, довольно стройной, в меру симпатичной и исключительно жадной, ибо, по моему мнению, только жадность может заставить женщину выйти замуж за человека с таким тяжёлым характером и настолько старше себя. Впрочем, избирательное зрение отца замечало только первые три качества молодой супруги.
В течение двенадцати лет его вдовства мы, дети, получали всё что душе угодно, кроме отцовской любви. Он обладал приличным состоянием, доставшимся от родителей (к сожалению, дедушка и бабушка утонули в ненастный день на яхте, когда я ещё даже не родилась), но мы росли как сорная трава. После трагической гибели нашей матери отец потерял к нам всякий интерес, переложив заботы о нас на няню Раису Тимофеевну. Казалось бы, в такой ситуации мы, девочки, должны были крепко сдружиться, однако для этого мы были слишком разными и по возрасту, и по интересам. Чем дальше, тем сильнее проявлялась наша разрозненность и разобщённость. Мы могли неделями не видеть друг друга, живя в одном особняке.
Антонии, самой старшей из нас, удалось избежать искушений юности. Она отчаянно мечтала вырваться из бездушного отчего дома и, сжав зубы, постоянно корпела над учебниками. Миновали соблазны и тихоню Иву, которая всё свободное время читала, нацепив на нос очки. Впрочем, в силу возраста (нас разделяет только год) Ива частенько становилась поверенной в моих похождениях и любовных приключениях. Она слушала меня как сказочницу Шехерезаду, широко распахнув близорукие серые глаза. В те годы, лет семь или восемь назад, она искренне восхищалась мной или, наоборот, переживала и давала вполне разумные советы. Увы, рассудительность и благоразумие сестры были мне несвойственны, моя рисковая натура требовала новых авантюр, и я продолжала снова и снова влипать в неприятные истории.
Глупышка же Ника с головой погрузилась в мистику. Вместо учёбы она вечно творила какие-то пентакли, затем настала пора увлечения хиромантией, и самая младшая сестрица таскалась хвостом за всеми, предлагая погадать на ладони. Но Ника хотя бы не позорила семью, её наивные предсказания не распространялись за пределы дома, а вот меня шатало нехило: рокеры, мотоциклы, ночные клубы с сигаретами и алкоголем, а в этих клубах мои дурацкие пьяные выходки, эротические танцы на столе и драки парней из-за моей персоны. В общем, я оказалась самым неблагонадёжным отпрыском профессора Филиппа Веденеева.
Наконец отец спохватился, что своим асоциальным поведением я могу всерьёз испортить ему репутацию, и вовремя выдернул меня из засасывающего омута греховных страстей. Сейчас я вполне благопристойная особа, в порочащих связях не замеченная. Ха!.. Впрочем, как все мы, сёстры Веденеевы.
Вторично женившись, отец тут же купил каждой дочери собственное отдельное жильё, но ключей от «Сороки» ни у кого не отобрал и замки не сменил.
Красивый жест. Правда, в гости к семейной чете без особого повода редко кто из нас заезжает. Тони уже три года живёт во Франции, где преподаёт в университете русскую литературу. Ника слишком увлечена своими магическими практиками, теориями снов и сновидений и прочей мутью. Чаще остальных в «Сороке» появляется Ива: в силу своего лёгкого и уступчивого характера она сразу подружилась с Яной.
Я тоже время от времени езжу в Щепнёво в основном после ссор с Алексом. Чтобы вдохнуть спокойное тепло этого места, его безмолвие и простор.
Яну я терпеть не могу, и, в отличие от деликатной Ивы, относящейся ко всему с пониманием и терпением, меня бесит, когда никчёмная красотка с важностью пингвина хозяйничает в нашем доме. Стоит молодой папиной жене начать неловко и неумело проявлять гостеприимство и радушие, как у меня внутри всё начинает закипать.
В последнее время она чувствует это и, завидев у ворот мой маленький белый Smart for two, скрывается на втором этаже.
Отец при встрече лишь коротко кивает, а бывает, и вовсе не выходит из своего крыла, и тогда я даже не ощущаю присутствия парочки в доме.
Так даже лучше.
Я знаю, что все домашние считают меня этакой попрыгуньей-стрекозой, взбалмошной и пустой, думают, что я не люблю холодное пристанище своего детства, но они не догадываются, что этот дом как заброшенный корабль, он несёт меня по волнам мечтаний, и я уплываю далеко-далеко от тоскливой реальности. Дом лечит меня. Я могла бы делиться сокровенным с подругами или психологом, но предпочитаю не грузить никого своими проблемами, казаться весёлой и независимой. В минуты уединения мне нужна лишь моя комната, мой бар, мой «Бейлиз» в этом баре и моя уютная веранда.
Да, мой, моя, мои! Я никак не могу смириться с тем, что уже выпорхнула из семейного гнезда, поэтому веду себя вызывающе.
Дом имеет два входа: центральный, через террасу, и задний, со стороны сада.
Я, нацепив маску неприступного высокомерия, всегда шествую с центрального. Если Яна наблюдает сверху, то видит мою лёгкую и уверенную походку модели, не догадываясь, какие кошки в этот миг скребут у меня на душе
Я попадаю в огромный холл, за ним по широкому переходу в свою комнату в северном крыле первого этажа. Не спеша раздеваюсь, достаю из бара «Бейлиз», плюхаюсь в кресло на веранде и начинаю потягивать ликёр, глядя на любимый сад цветущий и шумный, или тихий, засыпанный снегом. Здесь, как на собственном островке, можно грустить, вспоминать, плакать, надеяться, строить планы. Смотреть на ливень или капель, солнце или луну. Они не войдут и не помешают. Они никогда не трогают меня.
Слабое течение воспоминаний вдруг остановилось, зацепившись за одно важное обстоятельство.
В последнее время я приезжаю в Щепнёво только после ссор с Алексом.
И семнадцатого января я могла оказаться там, только если эта ссора произошла.
Но убить незнакомого человека я не могла ни при каких условиях и обстоятельствах!
Или могла?..
Глава четвёртая
22.05 Вероника. 00 минут 00 секунд.
Даже если предположить, что весь этот ужас действительно произошёл со мной, то очень странно, что первой я позвонила Веронике.
Я не очень дружна с Вероникой: она моложе на пять лет, ей всего двадцать, и в голове у неё ветер. Учёбу в престижном юридическом институте она бросила после первого семестра. Махнула в Индию, изучала каких-то богов, ритуалы, таинства Потом вернулась и снова болтается без дела благо отец оплачивает все её прихоти. Впрочем, мне ли говорить об этом, ведь меня он тоже содержал до самого замужества, да и сейчас время от времени подкидывает деньжат, а Ива и до сих пор почти полностью находится на его довольствии. Конечно, мы обе что-то зарабатываем Ива в риэлторской фирме, я в модельном агентстве, однако мы привыкли к совершенно другим доходам и не гнушаемся отцовскими деньгами.
Но мы хотя бы не бьём баклуши, а что касается Ники, то в голове у неё полная мешанина.
Ей кажется, что она видит вещие сны. На самом деле сны никакие не вещие она рассказывала мне о них. На мой взгляд, они как лоскутные одеяла, скроенные из не связанных друг с другом образов, однако Ника упорно притягивает их якобы символический смысл к разным событиям своей жизни.
Чем дальше, тем сильнее пучина магии и чародейства затягивает малышку. Теперь Ника пытается гадать, ясновидеть и прорицать.
Насколько это занятие успешно, не знаю, но у неё уже сложилась своя клиентура из суеверных тётенек предпенсионного возраста.
От меня всё это очень далеко, я модель и учусь на актрису, не верю в мистику и не разделяю Никиных увлечений.
Однако первый звонок с моего телефона в ту ночь поступил именно ей.
Пожалуй, это можно считать царапинкой несоответствия.
Если бы звонила действительно я, то из всех сестёр я, вероятнее всего, сначала позвонила бы Иве. А ещё с большей вероятностью не позвонила бы никому из них.
Второй царапинкой было то, что я не позвонила Алексу верному псу. Впрочем, если мы находились в ссоре, то это всё объясняет
Изнутри поднялась злость на Тони моя душа слишком нежна для столь ядовитого известия, разъедающего её, как ржа металл
Неожиданный щелчок двери болезненно рубанул по вискам, и через секунду в комнате возник Алекс Алексей Кулаков, тридцать пять лет, управляющий банком «Наше будущее», мой законный супруг. Он предстал пред мои очи в строгом костюмчике, начищенных ботиночках, вылизанный и элегантный до тошноты. При виде меня, в полном сознании сидящей на постели, лицо его озарила блаженная, слегка глуповатая улыбка.
Флора, любимая! Антония сказала, что ты пришла в себя. Какое счастье, господи! Он кинулся к кровати, едва не повалив стул с лекарствами, и бухнулся головой в мой живот, накрытый одеялом. От Алекса буквально разило острым ароматом цветов, и он тут же высунул из-за пазухи букет, очевидно из салона Евгении Аполлинарьевой. Эрингиум, морозник, что-то ещё, прекрасное и незнакомое, и королева букета наперстянка лаконично, изысканно и стильно. Всё, как я люблю.
Четыре дня, проведённые в беспамятстве, похоже, обнулили мои чувства. Глядя на Алекса, я в недоумении спрашивала себя, что я нашла в этом человеке, засунутом в футляр старомодных правил и норм.
Как ты себя чувствуешь? спросил тем временем муж, всучив цветы в мою вялую руку. Солнышко моё родное! Из него выплёскивалась эйфория, такая бурная, что её лучи неприятно обжигали лицо.
Бывало лучше пробормотала я, отмахиваясь от птичьих поцелуев. Алекс клевал мои щёки, как назойливый воробей. Подожди Да подожди же! Я с силой оттолкнула его модно подстриженную голову. Расскажи, что произошло семнадцатого? Что за ересь молола Тонька? Почему я здесь, а не у тебя, кого я убила и что за капельница у кровати? Я ничего не помню
Алекс, ошарашенный моей грубостью, растерянно отодвинулся. Какое-то мгновение его крупные ладони не знали, куда приткнуться, потом, накрыв друг друга, смирно улеглись на колени.
Переложив мучительные вопросы на мужа, я надеялась избавиться от неуютного кома в солнечном сплетении. А после встряхнуться и зашагать по жизни весело и просто, как всегда. И для этого по моему велению он должен был подробно и ясно изложить ответы, которые развеют моё беспокойство.
Я взирала на него во внимательном ожидании.
Алекс, не отводя от меня пугливого, затравленного взгляда, вновь придвинулся, осторожно, еле ощутимо, и молча начал гладить меня по голове.
Я выскользнула из-под его руки и отвернулась, чтобы скрыть раздражение. Неужели четыре дня назад я любила его? Не может быть. Я никогда никого не любила. Я меняла парней как перчатки. Почему я залипла на Алексе? Поскользнулась в бассейне, упала, разбила колено. А он оказался рядом. Подскочил, заботливо подал руку, поднял и повёл, поддерживая под локоток. А потом взял на руки, притащил в свою машину и отвёз к себе домой. Вылечил, накормил-напоил Спать уложил. И больше не отпустил. Через два месяца мы поженились. Его взгляд всегда выражал немое восхищение и щенячью преданность. Показавшийся поначалу крутым мачо, на деле Алекс оказался болезненно мнительным и ревнивым занудой. «Где ты была? Я целый час не мог до тебя дозвониться!», «Кто этот парень, что не сводит с тебя глаз? Ты знаешь его?» В глазах моей второй половины появлялся ужас. «Флорочка, нехорошо, когда ночнушка валяется на постели. Её надо ровненько сложить и положить в шкаф», «На завтрак нужно кушать только полезные продукты, а в этой ветчине полно добавок», «Слезь с мотоцикла, милая, ты можешь упасть!..»
Эти и другие подобные фразы Алекса мощным камнепадом обрушивались на мои мозги. И сам он казался таким же «ровненьким», как тщательно сложенная «ночнушечка», небрежно брошенная мной на спинку кровати.
В последнее время мы стали часто ссориться из-за его нудных стариковских нравоучений, советов и подсказок, которые начали приводить в бешенство мою свободолюбивую натуру.
Сейчас, когда он сидел передо мной и я смотрела на его сжатые на коленях руки, отторжение обострилось. Алекс был причастен к той ночи, к моему смятению, к буре сомнений, к беспамятству и завесе чёрной тайны. Если я могла быть семнадцатого в Щепнёве, то лишь из-за него
Мы часто ссорились.
Но только не семнадцатого, нет
Я сощурила глаза до острой рези.
Алекс опустил руку и отвернулся. У него был очень некрасивый затылок. Я смотрела на этот затылок, на волосы, закручивающиеся на макушке по часовой стрелке, и ждала, когда муж рассеет тучи над моей головой.
«Мы не ссорились.
Я никуда не уезжала» мысленно заклинала я его.
Но первая же фраза Алекса ударила меня в тот самый ком в солнечном сплетении.
Утром семнадцатого мы поругались.
Глава пятая
Глядя на мужа исподлобья, я слушала, как он покорно перечисляет хронологию событий.
Вечером шестнадцатого, после того как ушёл врач, я купил тебе лекарства, ты приняла их и заснула. А наутро Наутро я имел нахальство спросить о парне, в обнимку с которым тебя видели в кафе. Разговор вылился в скандал. Прости, Фло, но ты иногда бываешь совершенно неуправляема.
В итоге ты собралась и ушла, хлопнув дверью. Конечно, я пытался вразумить тебя, напомнить о вчерашней температуре но, разумеется, все попытки достучаться до твоего здравого смысла оказались бесполезными. Вечером ты не вернулась. Я долго не мог заснуть и в конце концов среди ночи помчался к тебе мириться. Господи, это как страшный сон Алекса передёрнуло. Ты лежала в сугробе у забора с окровавленным лицом! Я сразу же перенёс тебя в дом. С большим трудом удалось привести тебя в сознание, и ты пробормотала: «Щепнёво Я убила человека топором». Ты была безобразно пьяна