Наконец, на днях это было, он приходит ко мне. Денег у меня не было.
Нету, говорю, братишка, сейчас. Извини. В другой раз зайди.
Как, говорит, в другой раз? Договор дороже денег Плати сейчас.
Да как же, говорю, ты можешь требовать?
Да нет, плати сейчас. Я, говорит, не согласен ждать. Я, говорит, могу в инспекцию заявить. Нынче вас за это не погладят по головке Довольно.
Посмотрел я на него нет, не шутит. Говорит серьезно, обидчиво, кричать даже начал на меня.
Послушай, говорю, дурья голова, сам посуди, ну можешь ли ты с меня требовать?
Да нет, говорит, ничего не знаю. Пущай тогда инспекция разбирается.
Занял я у соседа семь рублей дал нищему. Он взял деньги и, не прощаясь, даже не кивнув мне головой, ушел.
Больше он ко мне не приходил наверное, обиделся.
Несколько слов в защиту начальников
Я не из таких людей, которые любят над начальством поиздеваться. Напротив, я совершенно уважаю начальников. Я даже этакий, что ли, трепет ощущаю перед ними.
Бывало вот проходишь через полотно стрелочник стоит. И если у стрелочника этого фуражка с кантом баста, идешь перед ним наипочтительно, стараясь не нарушить общий пейзаж перед глазами начальника.
Но, конечно, такое отношение проистекает отнюдь не из подобострастия или желания выслужиться, нет, начальников я уважаю за превосходные душевные данные, за культурное просвещение и за высокую образованность.
Начать с того, что все они грамотны, и есть даже среди них с высшим образованием. Я знал одного, который даже окончил четырехклассное мужское училище с правами прогимназии. Он знал насквозь всю французскую азбуку. Физику знал. Астрономию. Все наивысшие науки И не особенно этим гордился. Доступный был человек.
Но, конечно, такие люди встречаются не часто и о них особый разговор. А я вот говорю о среднем начальнике. Их я уважаю не меньше. А что собираюсь о них писать, то не иначе, как в защиту, да и не в защиту, а просто по одному незначительному поводу так, об одной комиссии, которая прибыла на одну станцию.
Но тут я должен сказать еще несколько слов о начальниках. Дело в том, что если на одном деле начальников чересчур много и некоторые из них томятся в безделии, то от этого выходят совершенные пустяки и нелепица. Потомится такой начальник месяц, два и пойдет мудрить. И то ему не так и это не совсем так Ну, назначат такого человека на ответственное дело, в комиссию, например, пропало все. Как, знаете ли, образовалась недавно комиссия Шут ее знает, какая это комиссия И решила она, как пишет нам корреспондент, «проверить стойкость, бдительность и расторопность вооруженных сторожей».
Дело, конечно, хорошее. Отчего не проверить? Проверить можно, если время есть. Даже нужно проверить. Может быть, сторож спит без задних ног, а рядом кража. Может быть, он в картишки в соседней будке играет
Так вот, приехала комиссия на станцию и, «глубокомысленно насупившись, чуть дыша, пробралась комиссия к вагонам И как крысы, один за другим, шасть под вагон»
Сидят под вагонами и ждут.
Вдруг сторож идет.
Ишь ты, сказал один из комиссии, не спит ведь, подлец!
Нет, сказал другой, не спит. И винтовка, братцы, сзади полощется Жалко. Зря приехали
Братцы, зашептал третий, а ежели бы нам на деле проверить стойкость и бдительность сего сторожа?
И едва сторож дошел до вагона, как комиссия «с гиканьем, визгом и криком руки вверх накинулась на оторопевшего сторожа».
Стойко защищался сторож, бил направо и налево, но разве справишься с комиссией?
Одолела комиссия сторожа, скрутила ему руки и довольна. Как говорится хоть и рыло в крови, а наша взяла.
Вот какое тонкое дельце было!
А ведь могло, братцы, и хуже быть. Сторож мог бы и выстрелить, мог бы прикладом испортить комиссию Как, я помню, у нас в полку было. Это еще в германскую кампанию Батальонный был. Делать ему нечего, вот он и начал ежедневно секреты проверять. Да как! Заберется в секрет, сопрет ружье, а после солдата под суд.
Так вот, забрался он однажды в секрет, а там татарин был. Маханов фамилия. Батальонный только руку за винтовкой протянул, а татарин цоп его по уху. Батальонный упал, а татарин цоп по другому, цоп по третьему. Да и избил батальонного, как маленького. Руки ему связал, рот портянкой заткнул, дождался смены и к ротному.
Ваше, говорит, благородие, неприятеля привел
А батальонный весь в крови и «мама» сказать не может.
Вынули ему тряпку изо рта а это батальонный.
А больше он по секретам не ходил.
Да, так вот какие дела случаются с начальниками. Но только случаются эти дела не оттого, что начальник паршивый или, скажем, деспот, нет, происходит это от томящего безделья и желания так или иначе поработать на пользу дорогого отечества.
И таких начальников тоже уважать нужно.
А кто уважать не может, тот пущай жалеет.
Я, например, жалею.
Молитва
Прошлое лето, ночуя в одной деревне у знакомого мужика, я слышал, как молилась баба.
Когда в избе все стихло, баба эта босиком подошла к образу, встала на колени и, часто крестясь, зашептала:
Спаси и помилуй меня, Мати Пресвятая Богородица, я живу в крайней избе на селе.
Бабка долго крестилась и кланялась, просила себе всяких милостей и всякий раз указывала свое местожительство: крайняя изба на селе.
Бабка, сказал я, когда та кончила молиться, а бабка! Изба-то ваша разве крайняя? Крайняя изба рядом.
Нету, сказала бабка. То не изба вовсе, то банька. Бог-то знает.
Все-таки, сказал я, может, бабка, путаница произойти Если неправильный адрес.
Ну? спросила бабка.
Она подошла к образу, снова встала на колени и сказала:
Спаси и помилуй меня, Мати Пресвятая Богородица, я живу в крайней избе на селе, а рядом банька.
Бабка стукнула головой об пол и пошла за занавеску спать.
Медаль
Люди опрометью бежали к Фонтанке.
Какая-то баба у перил отчаянно кричала:
Тонет! Голубчики, тонет Ей-бо
Кто тонет? спрашивали люди.
Да человек тонет Гражданин, конечно. Сама видела: сиг через перилки и нету Да вот он! Вот!
Действительно, из воды показалась чья-то голова. Голова выплевывала воду, фыркала и тихонько вопила о помощи.
Люди теснились у перил, с жадностью глядя в воду.
Ой-ё-ёй! причитала баба. Тонет, конечно
Да что ж это, граждане Не собака ведь Ловить надоть.
Какой-то парень протискался через толпу к самым перилам.
Кто тонет? спросил он строго. Гражданин, что ли?
Гражданин
Нарочно, что ли, или, может быть, окосемши?
Нарочно.
Чичас, сказал парень.
Он сбросил картуз наземь и, любуясь собой, полез через перила. Лез он медленно, посматривая на толпу. Потом сел на перила и спросил:
А чего, граждане, медали-то нынче дают за спасение этих самых утопающих, ай нет?
Медали-то? сказал кто-то. А неизвестно.
Неизвестно, сказали в толпе. Раньше-то давали.
Парень горько усмехнулся.
Раньше! Сам знаю Я, может, этих чертей утопающих семь штук переловил Раньше
Какой-то красноармеец, отчаянно взмахнув руками, скинул с себя шинель и бросился в воду.
Через несколько секунд он вытащил утопающего за воротник.
Парень сидел на перилах и орал:
Так! Загребай левой рукой Левой А правой за воротник держи Чичас лодка подойдет Так! Не выпущай Эх, дура!.. Не могут ловить, а тоже бросаются. Туда же!
К месту происшествия подошла лодка.
Кончено, сказал парень. Его счастье. Он вытащил. А если б не он я бы вытащил. Без медали Нехай уж
Парень надел картуз и побежал к пристани.
Народ долго стоял у перил, глазея на то место, куда бросился человек. Потом стал медленно расходиться.
Божественное
Первого ноября был католический праздник Всех Святых. Во время этого праздника ксендз Смоленского костела обратился к прихожанам, как сообщает газета «Рабочий путь» ( 265), с такой проповедью:
Я, как хозяин костела, нанял органиста Дашкевича. Костельный совет платил органисту сначала 150 миллионов, потом 200, потом 400. Все с него было мало. Теперь мы платим ему даже пять рублей золотом по курсу дня. Кроме того, я ежедневно даю обед Дашкевичу. Но нужно сказать, что этот органист за троих съест. Такой обжора
Ксендз поднял руку для благословения прихожан, но раздумал и, потирая свою бритую полную щеку, продолжал:
Ей-богу, обжора, каких мало. Таких обжор и свет не видывал.
А чего он, съедает, что ли, много? спросил кто-то из прихожан.
Съедает много, сказал ксендз. Я же и говорю: жрет и жрет, сукин кот. Дашь ему обед он и первое блюдо слопает, и второе. И хлеб еще трескает.
Прихожане оживились. И, закрыв молитвенники, стали рассуждать о дороговизне.
Ужас, как жрет, снова начал ксендз. Обед слопает, а после еще чаю просит.
С сахаром? спросил кто-то.
Дай ему с сахаром, он и с сахаром вылакает. Ему что? Не его сахар. Давеча дал я ему сахару два куска. На месяц, говорю. А он враз слопал.
Врет! раздался чей-то голос.
Позади ксендза появилась растрепанная фигура органиста. Был органист высокий и худой, и костюм на нем висел, как на палке.
Врет! снова сказал органист. Кусок он мне дал, а не два.
Прихожане встали со своих мест и с явным любопытством разглядывали органиста.
А хоть бы и кусок, сказал ксендз, махая на органиста руками. Кусок тоже денег стоит Уйди, собачий нос. Я хозяин костела.
Органист потоптался на одном месте и ушел под свист публики.
Ксендз поднял руку для благословения, но снова раздумал и, опустив руку, продолжал печальным голосом:
Или еще того чище: штаны с френчем просит. Купите, говорит, мне штаны с френчем. А я ему говорю: видал, как лягушки скачут?
В публике засмеялись. Ксендз в третий раз поднял руку и, бормоча что-то себе под нос, благословил прихожан. Началось молебствие.
На крыше тихонько плакали херувимы.
Рыбья самка
(Рассказ отца дьякона Василия)
1
Неправильный это стыд стесняться поповского одеяния, а на улице все же будто и неловкость какая и в груди стеснение.
Конечно, за три года очень ошельмовали попов. За три-то года, можно сказать, до того довели, что иные и сан сняли, и от Бога всенародно отреклись. Вот до чего довели.
А сколь великие притеснения поп Триодин претерпел, так и перечесть трудно. И не только от власти государственной, но и от матушки претерпел. Но сана не сложил и от Бога не отрекся, напротив, душой даже гордился гонение, дескать, на пастырей.
Утром вставал поп и неукоснительно говорил такое:
Верую, матушка.
И только потом преуспевал во всех делах.
И можно ли подумать, что случится подобная крепость в столь незначительном человеке? Смешно. Вида-то поп никакого не имел. Прямо-таки никакого вида. При малом росте до плечика матушке совершенно рыжая наружность.
Ох и не раз корила его матушка в смысле незначительности вида! И верно. Это удивительно, какая пошла нынче мелочь в мужчинах. Все бабы в уезде довольно крупные, а у мужчин нет такого вида. Все бабы запросто несут мужскую, скажем, работишку, а мужчины, повелось так, по бабьему даже делу пошли.
Конечно, таких мужчин расстреливать даже нужно. Но и то верно: истребили многих мужчин государственными казнями и войной. А остался кто жизнь засушила тех.
Есть ли, скажем, сейчас русский человек мыслящий, который бы полнел и жиры нагуливал? Нет такого человека.
Конечно, попу это малое утешение, и поп говаривал:
Коришь, матушка, коришь видом, а в рыбьей жизни, по Дарвину, матушка, рыбья самка завсегда крупнее самца и даже пожирает его в раздражении.
А на такие поповы слова матушка крепко ставила тарелку или, например, чашечку, скажем, и, чего неведомо самой, обижалась.
2
И вот уж третий год пошел, как живет поп с женой разно.
И где бы матушке с душевной близостью подойти к попу, дескать, воистину трудно тебе, поп, от гонений, так вот, прими, пожалуйста, ласку, так не того не такова матушка. Верно: годы матушкины не преклонные, но постыдно же изо дня в день нос это рисовой пудрой и к вечеру виль хвостом.
А попу какое утешение в жизни, если поколеблены семейные устои?
Попу утешение в преферансик, помалу, по нецерковным праздникам, а перед преферансиком словесная беседа о государственных и даже европейских вопросах и о невозможности погибели христианской эпохи.
Чувствовал поп очень большую сладость в словах. И как это всегда выходит замечательно. Сначала о незначительном, скажем, хлеб в цене приподнялся житьишко неважное, значит. А житьишко неважное какая тому причина. Слово за слово играет попова мысль: государственная политика, советская власть, поколеблены жизненные устои.
А как сказано такое слово: советская так и пошло, и пошло. Старые счеты у попа с советскими. Очень уж много обид и притеснений. Было такое даже, что пришли раз к нему ночью, за бороденку схватили и шпалером угрожали.
Рассказывай, говорят, есть ли мощи какие в церкви, народу, дескать, нужно удостовериться в обмане.
И какие святые мощи могут быть в церкви, если наибеднейшая церковка во всем Бугрянском уезде?
Нету, говорит поп, нет никаких святых мощей, пустите бороденку, сделайте милость.
А те все угрожают и шпалером на испуг действуют.
И не поверили попу.
Веди, говорят, нас, одначе, разворачивай церковное имущество.
И повел их поп в церковь.
А ночное уж было дело. И чудно как-то вышло: и ведет, и ведет их поп по городу, а церкви нет. Испуг, что ли, бросился в голову не по тем улицам поп пошел. Только вдруг сладость необычайная разлилась по жилам.
«Дело, подумал поп, подобное Сусанину».
И повел их аж в конец города, за толкучку. А те разъярились, вновь за бороденку сгрябчили и сами уж указали дорогу.
Ночью развернули имущество церковное, нагадили табачищем и наследили, но мощей не нашли.
А, сказали, поповская ряса, нет мощей, так учредим, знаешь ли, в церкви твоей кинематограф.
С тем и ушли.
И как же так кинематограф? говорил поп матушке. Возможно ли учредить в церкви кинематограф? Не иначе, матушка, подобное для испуга сказано. Ведь не допустит же приход, хоть и ужасно в нем поколебалась религиозная вера, не допустит приход до этого.
Вот тут бы матушке и подойти с душевной близостью, да нет свои дела у матушки. И какие такие, скажите, дела у матушки? Вот, пожалуйста, оделась, вот ушла и слова не скажи. Нет никакого пристрастия к семейной жизни.
Но не только в поповом доме подобное, а все рассказывают: «Глядит, говорят, баба в сторону». И что такое приключилось с русской бабой?
3
А что ж такое приключилось с русской бабой? Смешного нет, что русская баба исполняет мужскую работишку и что баба косу, скажем, себе отрезала.
Вот у китайцев вышел такой критический год: всенародно китайцы стали отрезать косы. Ну что ж? Значит, вышла коса из исторической моды. Смешного ничего нет.
Да не в том штука. А штука в том: великое бесстыдство и блуд обуял бабу. И не раз выходил поп к народу в облачении и горькие слова держал:
Граждане и прихожане и любимая паства. Поколебались семейные и супружеские устои. Тухнет огонь семейного очага. Опомнитесь в безверии и в сатанинском бесстыдстве.
И все поп такие прекрасные слова подбирал, что ударяли они по сердцу и вызывали слезы. Но блуд не утихал.
И никогда еще, как в этот год, не было в народе такого бесстыдства и легкости отношений. Конечно, всегда весной бывает этакая острота в блуде, но пойдите, пожалуйста, в военный клуб, послушайте, какие нестерпимые речи около женского класса. Это невозможно.
И что поделать? Ведь если попова жена нос рисовой пудрой и поп не скажи слова, то можно ли что поделать? И хоть понимал это поп очень, однако горькие речи держал неукоснительно.
И вот в такую-то блудную весну вселили к попу дорожного техника. Это при не преклонных-то матушкиных годах.
Стоек был поп и терпелив, но от удара такого потерял поп жизни не меньше как десять лет. Очень уж красивый и крупный был железнодорожный техник.
И при красоте своей был техник вежлив необычайно и даже мог беседовать на разные темы. И, беседуя на разные темы, интересовался тонкостями, к примеру: как и отчего повелось в народе, что при встрече с духовным попом прохожий делает из пальцев шиш.