Нинка замуж не вышла?
Да вроде живёт с каким-то местным немцем. Пусть живёт не моё дело. Я ей только счастья желаю. Ромка мой не подарок, мне ли не знать.
Как он, Ромка? Давно его не видела.
Работает.
Хотела попросить, чтобы он мне сено на стайку поднял. Я бы огород почистила.
Скажу ему на Пасху-то он обязательно придёт.
Ну ладно, пойду Борьку поить.
А Борьку-то непросто напоить. Виктор Ефимович приучил его пить только тёплую воду. Попробуй вынести из-под крана тут же рогом ведро опрокинет. Приходится сначала на кухне набирать флягу, чтобы согрелась до комнатной, а потом уж ему предлагать. Налила ковшиком из фляги три ведра. Вынесла на крыльцо. Обулась, понесла в стайку. Поставила ведро на пол и осторожно вилами стала подвигать ему. Борьке не нравится, фыркает, крутит башкой почему так медленно?! Тянет шею. Дотянулся, выпил. Смотрит на неё выжидающе: давай ещё! Пустила в путь следующее ведро.
Будешь ещё?
Стоит смотрит. Значит будет.
Ну держи третье!
Выпил до половины и повалил ведро. Вот скотина! А говорят, что они ничего не понимают. Ещё как понимают, только сказать не могут!
Слава богу, напоила! Вилами на длинном черенке осторожно, как могла, выгребла из-под него навоз. Погрузила в старую ванну, вытянула к навозной куче, вывалила, уложила. Вот такая технология!
Принесла навильник сена с огорода. Справа к Борьке можно подойти совсем близко, потому что отсюда высокая дощатая загородка: ведро не переставишь, а сено можно в кормушку перебросить.
На ночь ещё получишь, пообещала Борьке и пошла набирать на кухне новую флягу.
А у Акшировых милицейский уазик стоит: приехала всё же милиция! Анна Дмитриевна остановилась посмотреть. Ваську выводят?! Ну дают! Не ожидала! Раньше даже не приезжали, а тут Видно погода испортится.
В семь часов пришла Пегова.
Пойдём, Анна Дмитриевна!
Пойдём, Валентина Васильевна.
Слушай! Ты будешь смеяться, но я только что выпроводила Лагутенчиху. Звонила «в милисыю»: «Отпустите Василия Андреевича! У него же дети, жена больная, и скоро Пасха».
На директорской «Волге» приехала с работы Людмила Николаевна Майорова. Чёрный свитер плотно облегает высокую грудь, роскошные тёмные волосы вьются кольцами, спускаются на плечи. Шикарная женщина!
Захлопнула дверцу, приказала шофёру:
Завтра приезжай за мной в половине восьмого!
Увидела их, крикнула через дорогу:
Здравствуйте, Анна Дмитриевна!
Здравствуйте, Людмила Николаевна!
Только с тобой поздоровалась, сказала Валентина Васильевна, когда они миновали усадьбу Майоровых и вышли на последнюю улицу села, выходившую на широкий луг между Петровским и Райцентром, терпеть её не могу! Не стала тебе утром говорить В общем, вчера, перед тем, как пойти в контору, зашла на ток посмотреть, есть ли зерно и стоит ли его покупать. Смотрю, у весовой стоит завтоком, с мужиками разговаривает. Подхожу и спрашиваю: «Мне бы, Иван Иванович отходов5 курочкам, центнера три-четыре. Есть у тебя хорошие?» «Есть, говорит, но имею строгий приказ: без разрешения Людмилы Николаевны не давать никому ни зёрнышка». Я не выдержала: «Мать твою! Кто такая Людмила Николаевна?! Простой диспетчер! Какое отношение диспетчер имеет к зерну?! Позорники вы, мужики! Какая-то потаскушка помыкает вами как рабами! И вы ей безропотно подчиняетесь! Противно на вас смотреть!» Повернулась и пошла прочь. И что ты думаешь?! Она сидела на весовой и всё слышала!
Да ты что?!
Да! Пошла я сегодня в контору после обеда, думала директор приехал. И она идёт, встретились у входа. «Я, говорит, слышала, как вы вчера на току обзывали меня нехорошими словами и сказали, что я потаскушка. Мне, разумеется, плевать на вас с самой высокой колокольни, но замечу вам, что вы это сказали из зависти! Кто вы, и кто я?! Вы старуха, и кроме жалкой квартирки, которая уже наполовину труха, у вас больше ничего не будет. Мне всего тридцать два, а у меня есть абсолютно всё! Вы даже не представляете, какая я богатая! У меня дом на берегу Чёрного моря, сад, виноградник! Ваш сын грязный алкоголик, а мои дети будут учиться в Москве в лучших вузах и жить в лучших уголках земли! Жизнь их будет сплошное удовольствие. И эту жизнь им заработала я!» Я ей говорю: «Никогда никому не завидовала, тем более тебе! Я не так богата, как ты, зато у меня совесть спокойная, люди меня уважают, а тебя ненавидят, потому что нет большего унижения, чем подчиняться такой, как ты!» «И пусть ненавидят на здоровье! Будем жить с тем, что сами себе выбрали: вы, совки, живите в нищете со спокойной совестью, а я буду жить богатой грешницей. Только кого сейчас колышет кто грешник, кто праведник! Важно иметь, и всем плевать, откуда у тебя то, что имеешь! У умных людей сейчас могут быть только одни принципы: материальное выше нравственного, польза выше совести! Что мне полезно, то и нравственно, то и совесть мне позволяет! И я права, потому что ты злишься, а я тебя жалею!» Я ей ответила: «Злой не тот, кто злится, а тот, кто злит! Это ты всех оскорбляешь и злишь! Поэтому не я, а ты злая!» Она усмехнулась снисходительно и говорит: «Вы, должно быть, пришли отходы выписать, давайте накладную, так и быть, подпишу!» «От тебя мне ничего не надо! Век бы тебя не видать!» Повернулась и ушла. Ненавижу её! Откуда они взялись такие!? Анна Дмитриевна! Что происходит?!
А происходит то, что жизнь наша кончается. Как пел Магомаев: новый человек по земле идёт. И совсем не тот, о котором мы мечтали.
На Пасху
В Великую субботу Валентина Васильевна целый день варила, жарила, тушила, пекла пасхи и куличи, пирог с посыпушками, и Ромкины любимые пироги с капустой. Ждала его назавтра со второй женой Галиной.
А Анна Дмитриевна ничего не пекла. Купила в магазине два маленьких куличика, и покрасила десять яиц луковой шелухой к ней никто не придёт. Посмотрела по телевизору сошествие Благодатного огня, управила своё хилое хозяйство и вечером, в одиннадцатом часу, отправилась с Валентиной Васильевной пешком в церковь.
Прошли крестным ходом, отстояли всенощную, после чего отец Евгений освятил принесённую ими пасхальную снедь, они похристосовались, разговелись со своими прихожанами и, когда побледнело небо и чётко выступили из ночной черноты дома, заборы, деревья и всё прочее, усталые и умиротворённые, вернулись домой.
Анна Дмитриевна легла и заснула так крепко и сладко, как не спала последние десять лет.
Её разбудила Пегова:
Пойдём, Пасху с нами праздновать. Ромка с Галей пришли.
Яркое солнце, переливаясь, стояло высоко над крышей их дома, вдохновляя певшего на старом тополе скворца. Сквозь бурую прошлогоднюю траву пробилась к свету молодая изумрудная трава, набухали на деревьях клейкие почки; и напоённый их запахами воздух был тихим, свежим и благодатным, как в далёком-далёком детстве. Она вздохнула полной грудью и почувствовала, что всё, бывшее когда-то, и с детства ей дорогое, не умерло и, может, никогда не умрёт. Ей стало так радостно, что она порывисто обняла Валентину Васильевну и трижды поцеловала:
Христос воскрес!
Милая, милая, Анна Дмитриевна! Воистину воскрес!
Они забыли, что «Христос воскрес!» и «Воистину воскрес!» надо произносить три раза, а не один, потому что были искренни, а искренности не нужны правила.
Вошла к Пеговым. Навстречу Ромка с Галей. Весело с ней похристосовались.
Какой красивый мужчина этот Ромка! Высокий, ладный, сильный, взгляд открытый, смелый, волосы пшеничные, и усы придают не мрачности, а подчёркивают его доброту: улыбнётся вслед за улыбкой растягиваются до ушей и усы. Вся Ромкина жизнь прошла у неё на виду. Сколько он ей добрых дел сделал! Хотя бы последний раз, когда умер Виктор Ефимович: и могилу выкопал с друзьями, и памятник с оградкой в мастерской сварил. Как бы она всё это одна организовала?!
Галя, конечно, не то что его первая жена Нина. Но тоже ничего: правильные черта лица: нос прямой, чуть заострённый, и глаза большие, серые, но что-то жёсткое в них: встретишься взглядом, скорее хочется отвести.
У Пеговых уже накрыт праздничный стол.
И зачем я вчера канителилась! сказала Валентина Васильевна. Они всё с собой принесли.
И правда Ромка пришёл с дорогим вином и закусками. В центр стола водрузил бутылку с нерусским буквами на наклейке:
Фиеиль Армагнас, по слогам прочитал Ромка.
Эх ты, Армагнас! передразнила Галя. Арманьяк.
Пусть будет арманьяк, согласился Ромка.
Наверное, французский коньяк.
Чай дорогой? предположила Анна Дмитриевна.
Почти две тысячи бутылка. Ладно, не будем о грустном! Давайте выпьем, как это? За Воскресение Христово. Тебе, тётя Нюра, чего: арманьяка этого или монастырского кагора?
Лучше кагору.
Мне тоже, сказала Валентина Васильевна.
Ну а мы уж с Галкой попробуем, что такое этот арманьяк.
Стоп! Не открывай! Нам тоже кагору. Как всем!
Почему?
Сам знаешь почему! Возиться потом с тобой!
Ну хорошо! Будь по-твоему! Давайте! Христос воскрес! помрачнел Ромка.
Примечания
1
Все географические названия, имена и фамилии, а также события вымышлены и не имеют ничего общего с действительностью.
2
Н.И. Костомаров «Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей» М.: Мысль, 1991. (с. 226).
3
Н.А. Некрасов «Генерал Топтыгин»
4
Здесь Владислав Николаевич употребил другое слово, которое читатель может подобрать сам по степени своей испорченности.
5
Отходами в сибирских сёлах называют зерноотходы, получаемые при очистке зерна на току.