Разве вы не будете давать мне опросники или что-то в этом роде? Измерять давление? Надевать на голову какое-нибудь устройство? осведомилась Ольга.
Если вы будете настаивать, пошутил Константин Иванович. Правда, психотерапия это прежде всего разговор. Не обычный, а лечебный. Вы удивитесь, когда узнаете, насколько полезной может оказаться беседа. Понимаю, что поначалу трудно раскрыться перед незнакомым человеком
Еще бы!
Просто начните с чего угодно. Хоть с погоды за окном. Обещают дожди всю неделю. Вы любите дожди?
Слово за слово, Ольга принялась рассказывать о неуверенности, которую впервые за долгое время испытала несколько дней назад на работе. Она всем сердцем хотела показать, что проблема не такая уж серьезная, однако, когда стала описывать панические атаки, случающиеся с ней при контакте с людьми, то не выдержала и расплакалась. Константин Иванович внимательно слушал, иногда задавал уточняющие вопросы или произносил слова поддержки.
У Ольги складывалось ощущение, что психотерапевт понимает ее проблемы и тревоги лучше, чем кто-либо другой. Она ударилась в травмирующие воспоминания о школе, Дылде и враче, который прописал ей таблетки. Разговор и слезы заставили ее почувствовать легкость свободу от фобии, пусть на короткое время. Услышав о таблетках, Константин Иванович задумчиво погладил лысину и спросил:
Сейчас вы бы хотели справиться с проблемой при помощи лекарств или без них?
Я не уверена, покачала головой Ольга. Почему вы спрашиваете? Все настолько плохо?
Нет, нет. Я не только психотерапевт, но еще и врач-психиатр, поэтому разбираюсь в медикаментозном лечении и, самое главное, имею право выписывать рецепт. Вопрос в том, насколько лекарство необходимо именно вам? Разумеется, ничего сильного я не пропишу не вижу для этого показаний.
Ольга задумчиво уставилась в окно за спиной врача. Антидепрессанты, транквилизаторы еще одна форма слабости. Тяжело осознавать, что организм не может справиться с болезнью без пинка под задницу.
Может, порекомендуете что-то на крайний случай? решилась она. Вдруг все станет еще хуже Какое-нибудь успокоительное, я не знаю
Константин Иванович пристально взглянул на нее.
Давайте так, сказал он. Я выпишу рецепт для слабого успокоительного без побочек, вроде мышечного тремора или повышенной утомляемости. Взамен вы пообещаете принимать его только в том случае, если не заметите эффекта от психотерапии. А ее, хочу заверить, мы еще только начали. Готовы ли вы дать мне такое обещание?
Готова, кивнула Ольга после непродолжительной паузы.
Константин Иванович выдвинул ящик стола и зашуршал бумагой. Затем извлек на свет желтоватый листок, ручку и ножницы. Переложил их с места на место, и обратно. Взгляд врача странным образом изменился стал отсутствующим, неживым. Быстрые и уверенные движения по какой-то причине стали дерганными, как у марионетки. Ольга с тревогой заметила, что психотерапевт взял ножницы, провел пальцем по лезвию. Криво ухмыльнувшись, поднес их к уху и пару раз щелкнул: чик-чик.
Что-то не так? тихо спросила Ольга. Вы, кажется, хотели выписать рецепт?
Константин Иванович пробормотал что-то неразборчивое в ответ.
Простите? Ольга сжала края кресла до боли в пальцах. Зачем вам ножницы?
Чтобы отрезать твой поганый язык, паршивая сука! закричал психотерапевт, вскакивая с места.
Первые несколько секунд Ольга не могла пошевелиться. Просто не верила своим глазам и ушам, а какая-то ее часть продолжала считать, что перекошенное от злобы лицо психотерапевта такой же плод параноидальной фантазии, как ненависть окружающих ее людей. Когда лезвие ножниц просвистело перед носом, Ольга взвизгнула и с силой оттолкнулась ногами от стола, едва не перевернувшись на спину.
Надоело бояться каждого шороха? процедил Константин Иванович, перелезая через стол. Я дам тебе настоящий повод! Жаль, ненадолго!
Выставив ножницы вперед, он медленно приближался к Ольге. Веревка бейджа с фотографией, фамилией и должностью перекрутилась у горла. Губы разошлись в кривой улыбке, обнажив ровные маленькие зубки. Глаза бегали из стороны в сторону, как у обдолбанного наркомана.
Ольга пятилась, неустанно озираясь в поисках выхода или средства защиты. Еще пара секунд, и она упрется в стеллаж с книгами. Дверь, ведущая в коридор, находилась в стороне, в паре метров. Можно было рискнуть развернуться и выскочить наружу, но стоит замешкаться, как лезвие ножниц тут же вопьется в спину.
Он ведь спятил, этот психотерапевт. Рехнулся. Наслушался всяких отклонений и не выдержал. Его ничуть не заботит то, что такое явное и жестокое убийство обеспечит ему долгие годы за решеткой.
«Только глянь на его улыбочку пронеслось в голове Ольги. Господи».
Пока она судорожно соображала, бежать ей, защищаться или кричать о помощи, Константин Иванович подбирался все ближе. Он как будто растягивал удовольствие, намереваясь подольше поиграться с жертвой. Или сам не вполне понимал, что делает.
Его движения заставили Ольгу вспомнить об Эдике бездаре из отдела продаж. Тот играл канцелярским ножом и злобно ухмылялся, представляя, как вспорет им плоть.
Константин Иванович мало чем от него отличался. Рука с зажатыми в ней ножницами выделывала волнообразные движения в такт невидимой музыке: нырок вниз, подъем наверх. Лезвие коснулось веревки бейджа. Короткий смешок психотерапевта, щелчок ножниц прямоугольная карточка с фотографией упала на пол.
Я чувствую себя художником, а не целителем, выплевывал слова Константин Иванович. Иди ко мне, полотно. Я распишу тебя красным-красным-красненьким!
Психотерапевт выбросил руку с ножницами вперед, намереваясь пырнуть Ольгу. Она с воплем юркнула в сторону. Лезвие лишь задело ее руку и вонзилось в дверцу шкафа. Константин Иванович разочарованно крякнул. Ольга помчалась к двери, вопя во весь голос:
Помогите, помогите! Он меня режет! Юр, сделай что-нибудь! Вызови полицию!
Она выбежала в коридор и почувствовала, как чья-то сильная рука схватила ее за плечо. Ольга задергалась, попыталась лягнуть ногой, но прекратила попытки вырваться, как только услышала хорошо знакомый голос:
Успокойся, милая, это я. Не кричи, все в порядке.
Ни в каком не в порядке! взвизгнула она, уставившись широко раскрытыми глазами в сторону кабинета. Он пытался меня зарезать! Колол ножницами и хохотал! Еле убежала! Говорила ведь, что мне не кажется! Говорила!
Юрка сочувственно посмотрел на нее, потом бросил короткий взгляд в сторону холла, словно проверяя, сколько людей стали свидетелями выходки супруги. Еще бы извиняться начал!
Да о чем ты говоришь? спросил он. Я слышал только твои крики.
Вместо ответа Ольга ткнула пальцем в сторону кабинета психотерапевта. В дверном проеме показался Константин Иванович со смущенной улыбкой на лице. Его бейдж был в полном порядке аккуратный прямоугольник на синей веревке. Вместо ножниц рука сжимала шариковую ручку и чуть помятый рецепт.
Полагаю, вы сейчас не готовы продолжить разговор? К голосу Константина Ивановича вернулись мягкие, вкрадчивые интонации.
Он Он Ольга боролась с желанием рассказать все о нападении, но вид психотерапевта сбил ее с толку. Столь интеллигентный, скромный и спокойный человек просто не мог угрожать ей ножницами минуту назад. И уж точно веревка бейджа не обладала способностью к регенерации.
Вы сможете записаться ко мне или любому другому психотерапевту, когда решите, что готовы. Константин Иванович тепло улыбнулся и протянул желтоватый листок. Вот, возьмите рецепт на успокоительное. Если почувствуете, что оно не помогает, не стесняйтесь обращаться за помощью.
Словно во сне, Ольга поблагодарила Константина Ивановича, взяла рецепт и направилась к выходу. Юрка брел рядом, обнимая ее за плечи и приговаривая, что все наладится. Ольга бы не поверила, даже если бы он перестал заискивающе улыбаться другим посетителям. Ее голова пыталась переварить то, что произошло в кабинете психотерапевта, однако самым правдоподобным объяснением было умственное помешательство.
«Ранняя деменция или шизофрения одно лучше другого, подумала Ольга. И то, и другое предвещает короткую и весьма грустную жизнь. Даже Юрка не выдержит и уйдет после пары месяцев мучений. Винить его не стану. Зато ему не придется за меня оправдываться».
При выходе из клиники она задела плечом дверной проем и вздрогнула от боли, хотя удар получился совсем слабым. Ольга взглянула на руку и увидела тонкую кровяную полоску, просочившуюся сквозь ткань блузки. Как раз в том месте, где ее полоснул ножницами психотерапевт.
13
Ника лежала на кровати в своей комнате и просматривала ленты социальных сетей: отпуск друзей на море, жизнеутверждающие посты о любви, навязчивая реклама. Мысли ее против воли возвращались к Теплым ручкам. Хотела бы она не думать о нем вовсе! Хотела бы удалить воспоминания, как с жесткого диска, а еще лучше прожить жизнь заново так, чтобы никогда с ним не встречаться. Прошел день с момента появления (или видения) почившего дяди Вити перед дверным глазком, а Ника так и не смогла заставить себя выкинуть этот эпизод из головы. Ночью пришли кошмары с ожившими мертвецами, гнавшимися за ней по улицам опустевшего города. Каждый раз, когда разлагающиеся пальцы дотрагивались до Ники, она резко просыпалась и всматривалась в темноту комнаты. Прелесть кошмаров в том, что обычно они исчезают при пробуждении, если и оставляя след, то совсем тонкий, почти неощутимый. Легкая парасомния, как наверняка сказали бы профессора с кафедры психологии, и непременно ударились бы в дискуссию о причинах. Для Ники причина была очевидной: дядя Витя с похотливой улыбкой и вездесущими пальцами.
Четыре года назад он упал на асфальт перед собственным домом, сраженный сердечным приступом. А еще через несколько дней скрылся под плотным слоем земли, навсегда унеся с собой постыдные тайны, и чудесным образом сохранив репутацию семьянина, волонтера и талантливого школьного учителя.
Ника безуспешно пыталась рассказать родителям о том, как дядя Витя, подвыпивший после семейных посиделок, приходил к ней в комнату и присаживался на краешек кровати.
«Спишь?» неизменно спрашивал он.
Ее ответ не имел никакого значения. Ника знала, что последует дальше.
«Мои руки такие теплые, говорил дядя Витя. Сейчас, сейчас. Тебе будет приятно».
Он запускал руки под одеяло и шарил, поглаживал. Иногда больно щипал, если Ника начинала сопротивляться. От дяди Вити воняло спиртом и табаком. Комната, казалось, сжималась до невероятно малых размеров, а проблески света меркли во тьме. Ника не понимала, что он хочет, и что от нее требуется, но терпела. Ведь если дергаться или плакать, то Теплые ручки мог залезть прямо на нее и зажать рот. Тогда Ника боялась, что задохнется.
Рано или поздно мучение заканчивалось: дяде Вите надоедало ее трогать или голоса за дверью раздавались слишком близко. Он вставал, ронял небрежное: «Тебе пора спать, мелкая девка», и выходил из комнаты. Тогда, наконец, можно было заплакать.
Мама отказывалась верить девятилетней дочери. Говорила, что маленькая Ника просто привлекает к себе внимание всякими россказнями. Отец же вовсе отмахивался, не желая слушать мерзопакостные выдумки про собственного брата уважаемого и известного педагога.
Так Ника поняла, что взрослые тоже боятся боятся обрушить хрупкие представления о собственной жизни и репутации близких. А ей предстояло терпеть или справляться с поползновениями Теплых ручек самостоятельно. Наверное, с тех пор Ника и не могла избавиться от ощущения одиночества, даже в присутствии других людей. Что толку от лишних ушей, если тебя все равно не слышат?
Кошмар наяву продолжался пять лет. Дядя Витя не собирался его прекращать, напротив, домогательства приобретали все более открытый и навязчивый характер. Иной раз он мог поймать ее прямо в школе, чтобы «проверить» форму, если никто из учеников или учителей не смотрел. Ника прибегала к помощи подруг или шла на хитрость, отпрашиваясь с уроков раньше на десять-пятнадцать минут, но это срабатывало не всегда. У Теплых ручек было сверхъестественное чутье на те моменты, когда она оставалась в одиночестве.