Фрэнк Манкастер? спросил медик с резким шотландским выговором. Как поживайэте?
Фрэнк широко осклабился, показав все зубы в своей обезьяньей улыбке. Шотландский говор заставлял его робеть, потому что напоминал о школе. Но речь санитара сильно отличалась от выговора представителей эдинбургского среднего класса, с растянутыми гласными и раскатистым «р», который преобладал в Стрэнгмене, он говорил быстро, слепляя слова, более гортанно, но, на взгляд Фрэнка, не так угрожающе. Глаза санитара немного расширились так бывало со всеми, кто видел улыбку Фрэнка в первый раз.
Меня зовут Бен, сказал он. Я отведу вас к доктору Уилсону. В днэвной комнате сообщили, что вы здесь.
Фрэнк неохотно пошел вслед за Беном через комнату для отдыха, где несколько пациентов сидели, ссутулившись, перед телевизором. Показывали «Детский час» марионетка в полосатой пижаме лихорадочно плясала на концах веревочек.
Они прошагали по гулкому коридору к главной двери, вышли под дождь. Бен раскрыл зонтик и знаком пригласил Фрэнка встать рядом. Оба зашлепали по залитой водой дорожке, проходившей через лужайку.
Как понимаю, вы видели доктора Уилсона в приемном покое? осведомился Бен как бы между делом.
Да, и на прошлой неделе тоже. Он сказал, что собирается назначить мне лечение.
Фрэнк искоса поглядел на Бена. После пребывания в приемном покое он мало с кем разговаривал, но этот санитар держался приветливо.
Какое лечение?
Фрэнк пожал плечами:
Не знаю.
Ему, доктору Уилсону, нравятся новые методы терапии. Сдается, у него есть недурные идеи: этот новый наркотик, ларгактил, лучше старых, фенобарба и паральдегида. Господи, как же они воняют, тот и другой!
Я ему сказал, что хочу уйти, вернуться к работе, но доктор ответил, что я еще не совсем готов. Спросил, не хочу ли я поговорить о своих родителях, не знаю для чего.
Угу, он это любит.
В голосе Бена проскочила веселая, полупрезрительная нотка.
Загвоздка в том, ответил я, что мой отец умер до моего рождения, а мать тоже мертва. Доктор сердито посмотрел на меня.
Вы ведь были ученым до того, как попали сюда?
Да. В тоне Фрэнка прозвучала гордость. Я научный сотрудник Бирмингемского университета. Геологический факультет.
Мне кажется, вас могли бы поселить в «частной вилле». У вас была бы отдэйльная палата.
Фрэнк грустно покачал головой:
Как понимаю, есть документ, лишающий меня права распоряжаться своими деньгами. И нет никого, кто мог бы стать опекуном.
Бен сочувственно кивнул:
Наш социальный работник может об этом позаботиться. Вам следует попросить доктора Уилсона.
Они добрались до приемного покоя прямоугольного двухэтажного здания, сложенного из красного кирпича, как и все строения психбольницы. У порога Бен сложил зонтик. Фрэнк оглянулся, посмотрев на огромный главный корпус. Он стоял на небольшом возвышении, и в ясный день сквозь пелену вдали виднелся Бирмингем. Снаружи лечебница, с многочисленными окнами по фасаду и аккуратными лужайками, походила на сельское поместье. Внутри все было иначе: тысячи пациентов, распиханные по тесным каморкам с убогой мебелью и обшарпанными стенами. Из приемного покоя вышли две медсестры женского отделения, в накидках поверх накрахмаленных халатов.
Доброе утро, мистер Холл, весело окликнула одна Бена. Поганый денек.
Ага, это точно.
Сестры раскрыли зонтики и быстро зашагали по подъездной дороге к запертым воротам. Фрэнк смотрел им вслед. Бен коснулся его руки.
Очнитесь, приятель, мягко произнес он. Идемте.
Как бы я хотел выйти отсюда
Только не после того, что вы натворили, Фрэнк, процедил Бен. Позвольте, я вас провожу.
Разум Фрэнка избегал касаться события, приведшего его сюда. Но порой, когда действие ларгактила ослабевало, он думал о нем.
Началось все со смерти матери, около месяца тому назад. То была старушенция лет за семьдесят, маленькая, согбенная и ворчливая, жившая одна в своем эшерском доме. Фрэнк навешал ее несколько раз в год из чувства долга. Его старший брат Эдгар виделся с матерью только во время кратких наездов из Калифорнии. При встречах миссис Манкастер сравнивала Фрэнка с братом не в пользу первого, как делала всю свою жизнь. Эдгар женат, у него дети, работает физиком в крупном американском университете, а Фрэнк застрял на своей никчемной должности и десять лет никуда не двигается. Она говорила, что живет ожиданием писем от Эдгара. Фрэнк предполагал, что в те дни его мать ни с кем, кроме него, не виделась, увлечение спиритизмом закончилось пять лет назад, когда умерла миссис Бейкер, ее духовная наставница, и еженедельные сеансы в столовой прекратились.
Фрэнку позвонил на работу сотрудник полиции, сообщив, что с его матерью приключился удар во время похода в магазин и два часа спустя она умерла в больнице. Фрэнк отправил телеграмму Эдгару, и тот, к удивлению младшего брата, тут же ответил, что приедет на похороны. Фрэнк не хотел видеть Эдгара, поскольку терпеть его не мог, как и поездки по железной дороге, и тем не менее поехал из Бирмингема в Эшер, чтобы встретиться с Эдгаром в доме, где они выросли. По пути он пытался представить, каким стал брат. Он теперь американский гражданин. В письмах, которые показывала ему мать, только и говорилось, что о кипучей жизни в Беркли, о том, как брат любит Сан-Франциско, как поживают его жена и трое детей.
Но, навестив мать на Пасху, Фрэнк узнал, что Эдгар впервые в жизни расстроил ее написал, что они с женой разводятся. Миссис Манкастер была в ужасе, ломала скрюченные руки и говорила Фрэнку, что невзлюбила жену сына в тот единственный раз, когда они оба приезжали в Англию: бесстыжая, самовлюбленная типичная американка. Потом мать расплакалась, говоря, что никогда не увидит внуков, и с горечью прибавила, что от Фрэнка она их едва ли дождется. Фрэнк допускал, что потрясение и обида вызвали у нее удар.
Многолюдство в поезде пугало его, и он обрадовался, выйдя из вагона в Эшере. Он пошел к дому. Холодный, туманный день клонился к вечеру. Мимо промчался паренек на новом мотороллере «Веспа», заставив его подпрыгнуть. Войдя в дом, Фрэнк поразился непривычной для него пустоте, необычной тишине. Миссис Бейкер объяснила бы это тем, что дух покинул жилище. Фрэнк слегка поежился. Повсюду пыль, отклеившиеся обои, пятна сырости. Раньше он не замечал, насколько скверно мать содержит дом.
Эдгар приехал несколькими часами позже. Со времени последней их встречи он похудел. Сорокалетний, в очках, краснолицый, с плешью от красоты молодости, которой так завидовал Фрэнк, осталось одно воспоминание.
Ну вот, Фрэнк, проронил Эдгар. Выходит, ее больше нет.
За время учебы в Стрэнгмене Эдгар приобрел шотландский выговор, теперь же он гнусавил, как американец. Фрэнк провел брата по дому.
Состояние неважное, сказал Эдгар. Такое впечатление, что в некоторых комнатах годами никто не бывал.
Они перешли в столовую. На полу валялся мышиный помет.
Черт! раздраженно буркнул Эдгар. Я и не знал, что она так жила. Ты не пробовал уговорить ее переехать?
Фрэнк не ответил. Он смотрел на большой обеденный стол. Электрическая лампочка наверху по-прежнему скрывалась под абажуром из марли для общения с миром духов миссис Бейкер требовался приглушенный свет.
Эдгар задумчиво поджал губы:
Что в Англии с ценами на дома?
Падают. В экономике дела идут не очень.
Лучшее, что мы можем сделать, как можно скорее сбыть эту халупу с рук. Продать какому-нибудь застройщику.
Фрэнк коснулся стола:
Помнишь сеансы?
Сборища придурков. Эдгар презрительно рассмеялся. Они все были чокнутые. Мать тоже. Верила, будто отец навещает ее каждую неделю, так как хотела все время упрекать его, что в четырнадцатом году он ушел на войну и оставил ее.
Вряд ли она простила его за то, что он ушел воевать.
Эдгар внимательно посмотрел на брата:
Быть может, именно поэтому она не смогла полюбить тебя ты слишком на него похож.
Тем вечером Эдгар предложил сходить куда-нибудь поужинать, и они отправились в ресторан за несколько улиц от дома. Местечко было так себе. Братья заказали жаркое из говядины с картошкой и брюссельской капустой, все это плавало в водянистой подливке. Эдгар взял пива. Фрэнк, как обычно, пил мало, но отметил, что Эдгар опрокидывает одну бутылку за другой.
Еда в этой стране все такая же ужасная, сказал Эдгар. В Калифорнии ты можешь получить что захочешь, отлично приготовленное и много. Он покачал головой. С каждым моим приездом эта страна кажется все более жалкой и заброшенной.
Ты видел Олимпийские игры в Сан-Франциско этим летом?
Нет. Но жизнь они здорово осложнили, это я могу сказать. Следующие пройдут в Риме, не так ли? Старина Муссолини все испортит эти итальяшки те еще организаторы. Кстати, я тут заметил повсюду на стенах буквы V и R. Это что значит?
Символы Сопротивления. R «Резистанс», а V жест Черчилля, означающий победу.
Я бы показал ему этот жест. Эдгар расхохотался. Как Бивербрук? По-прежнему лижет задницу немцам?
Да-да, подтвердил Фрэнк. Так и есть.
Слава богу, что Британия проиграла войну, а Рузвельт проиграл выборы в сороковом году, и Тафт заключил сделку с японцами. Вот только если этот исполненный благих намерений левак Эдлай Стивенсон победит на выборах в ноябре, он может начать совать нос в европейские дела.
Ты так думаешь? спросил Фрэнк, несколько задетый.
Эдгар резко посмотрел на него:
Я слышал, что эти парни из Сопротивления устраивают тут беспорядки. Захватывают оружие в полицейских участках, вооружают забастовщиков, взрывают бомбы, даже убивают людей.
Фрэнк набрался храбрости:
Может, Стивенсону неплохо было бы сунуть сюда нос и навести здесь порядок.
Америке следует заниматься своими делами. Нам-то никто не доставит проблем, самодовольно добавил Эдгар. Особенно теперь, когда у нас есть атомная бомба.
Четыре года назад, в 1948 году, американцы заявили, что произвели взрыв атомной бомбы, вышел даже фильм, где показывались испытания в пустыне в Нью-Мексико. Немцы заявили, что это постановка.
Я никогда не верил в правдивость этих историй, заметил Фрэнк. Я знаю, что теоретически создать атомную бомбу можно. Но для этого необходимо воистину колоссальное количество урана. Слышал, что немцы тоже пытаются ее сделать, но покуда без толку. Если бы им удалось, мы бы уже узнали. Он посмотрел на брата, как ученый на ученого. Как ты думаешь?
Эдгар вперил в него тяжелый взгляд:
У нас есть атомная бомба. И много чего еще: зажигательные бомбы нового образца, химическое оружие. В ближайшие годы мы сделаем межконтинентальные ракеты. Немцы наверняка тоже, вот только наши боеголовки будут нести атомные заряды.
И где мы все окажемся? с горечью спросил Фрэнк.
Насчет тебя не знаю, но с нами все будет в порядке.
Пока Англия прикована к Германии
Фрэнк покачал головой. Он всегда ненавидел нацистов и чернорубашечников, всю свору этих горлопанов. И сожалел, что в далеком сороковом Британия сдалась.
Эдгару никогда не нравилось слушать возражения Фрэнка. Он нахмурился и отхлебнул еще пива.
Девчонкой-то обзавелся? спросил он.
Нет.
И ни одной не было, да?
Фрэнк не ответил.
Женщины подлые суки, неожиданно заявил Эдгар, да так громко, что посетители за соседними столиками оглянулись. Ну вот, закрутил я со своей секретаршей, и что с того? Элла теперь получает половину моей зарплаты в виде алиментов.
Мне жаль.
Я мог бы распорядиться своей половиной денег от продажи маминого дома.
Я не против. Можем продать, если хочешь.
Так вот зачем Эдгар на самом деле приехал за наследством.
Эдгар расслабился.
Документы в доме? спросил он.
Да. В ящике стола. Вместе с мамиными чековыми книжками.
Я их заберу, если ты не против. Чтобы как это у вас называется? Заверить?
Если хочешь.
Ты так и работаешь лаборантом в Бирмингемском университете? поинтересовался Эдгар.
Я больше не лаборант. Я научный сотрудник.
И что ты там исследуешь, а?
Тон Эдгара стал воинственным. Фрэнк понял, что брат очень пьян. Ему вспомнился один лектор в Бирмингеме, который после развода начал пить. Его потихоньку отправили на пенсию, досрочно.
Структуру метеоритов, ответил он. То, как их элементы взаимодействуют друг с другом.
Метеориты! расхохотался Эдгар.
А ты над чем работаешь?
Дурацким жестом пьяного Эдгар постучал себя по боковой стороне носа, сдвинув очки.
Правительственное задание. Не могу рассказывать. Там были не очень рады, что я поехал сюда на похороны. Приходится каждый день ходить в посольство и отмечаться. Он взял меню. Что тут у них держат за пудинг? Господи, пятнистый хрен!
Похороны миссис Манкастер состоялись несколько дней спустя. Фрэнк договорился с местным священником, предусмотрительно не сообщив ему о религиозных взглядах покойной. Помимо Фрэнка и Эдгара, пришли только несколько женщин, знакомых по времени спиритических сеансов, Фрэнк разыскал их адреса в записной книжке матери. Все стали пожилыми, унылыми и полинявшими. После службы одна из них подошла к братьям и сказала, что их мать теперь воссоединилась с мужем на другой стороне и прогуливается по садам в мире духов. Фрэнк вежливо поблагодарил ее, а Эдгар ожег неприязненным взглядом.
Коль зашел разговор о спиритизме, я был бы не против глотка спиртного, заявил он, когда они уходили с кладбища.
Они направились в паб на главной улице Эшера. Эдгар пил много, но агрессии в этот раз не выказывал. Для Фрэнка церковная служба была просто ритуалом, представлением вроде спиритического сеанса, а вот на Эдгара она, похоже, подействовала сильно.
Странно думать, что мать ушла. Господи, все-таки она была с заскоками.
Да уж.
По крайней мере, в этом братья сошлись.
Мне скоро возвращаться. Я нужен в Беркли. Но я могу задержаться на несколько дней. Эдгар посмотрел на брата. Мне бы очень помогло, если мы выставим дом на продажу.
Фрэнк был по горло сыт Эдгаром и после окончания похорон считал часы до своего отъезда.
Выставляй, если хочешь, сказал он. Мне сегодня нужно ехать в Бирмингем.
Ты мог бы побыть здесь денек-другой. Неизвестно, когда нам доведется свидеться снова. Господи, снова простонал Эдгар. Мама ушла. Все в моей жизни полетело к чертям, добавил он, жалея себя.
Я обещал, что завтра вернусь на работу, быстро проговорил Фрэнк. Он встал. Прости, Эдгар, но мне в самом деле пора, если я хочу успеть вовремя.
Губы Эдгара обиженно надулись. Он воззрился на Фрэнка через очки. Потом протянул мясистую руку. Фрэнк ее принял.
Ладно, проронил Эдгар. Так тому и быть. Потом с недобрым выражением в глазах указал кивком на ладонь брата с искалеченными пальцами. Как они теперь?
Побаливают при плохой погоде.
Странный был несчастный случай, да?
Фрэнк встретился с братом взглядом и понял: Эдгар знает о том, что случилось на самом деле. В ту пору он учился в университете, но поддерживал связи с приятелями из Стрэнгмена, и кто-то, должно быть, сообщил ему.
Фрэнк повернулся.
Прощай, Эдгар, сказал он и торопливо вышел.
Он уехал назад в Бирмингем и вернулся к работе. Стоял чудесный октябрь, один теплый солнечный день сменялся другим, желтые листья тихо осыпались с деревьев.
Последние десять лет Фрэнк жил в большой викторианской вилле, разделенной на наемные квартиры. У него были четыре комнаты на втором этаже. Здание содержалось не лучшим образом: краска на входной двери и окнах облупилась, половина рам сгнила. В воскресенье, десять дней спустя после похорон матери, он сидел и читал «Двадцать тысяч лье под водой», когда раздался звонок в дверь. Фрэнк резко поднялся, спустился по лестнице и открыл парадную дверь. Перед ним стоял Эдгар, явно в сильном подпитии, хотя было всего три часа пополудни. Фрэнк недоуменно воззрился на брата.