Максим чувствовал приятную холодную руку на своей голове, а мужчина продолжал говорить уже голосом мамы:
Нет, ну надо же, как утюг! Только мокрый еще к тому же. Максимушка, Максушка, проснись! Макс почувствовал легкий запах духов, затем поцелуй на своем лбу.
Глаза открывать помедлил: нежность мамы захлестнула его волной. Как-то так теперь получалось, что без особых случаев (а температура как раз такой случай) терпеть мамины нежности и сюсюканья было невыносимо. Раньше он и за руку ее брал везде, мог забраться на колени. А сейчас только неловкость испытывал и отталкивал ее всегда. Хотя если покопаться, то жизнь стала бы ужасной, реши мама не обнимать его, не обращать на него внимания. Но вот в данный момент никакой неловкости не было: он был болен и это как бы позволяло ему ответить на мамины объятия.
Дальше был совет родителей на тему: «Кто будет сидеть с ребенком дома». Макс в разговор не вмешивался, даже дышать и кашлять боялся, чтобы не спугнуть «удачу». Разговор клонился к тому, что его снова отвезут к деду. Папа и мама решали: первое кто позвонит и будет говорить с дедом, второе кто повезет, в случае согласия принять внука в гости. Понять трудность этого решения Макс не мог: что стоит маме позвонить своему папе, то есть дедушке, и просто сказать: «Мы привезем Макса»? У взрослых было много условностей и непонятных ситуаций, которые Максу, например, казались очень простыми.
Вообще, роль взрослых была сомнительна, поэтому Максим пока не представлял, что он вырастет и станет «таким, как папа», «таким, как дед» или еще каким-то. Так часто говорили в школе, что дети должны стать «такими, как», и дальше шли варианты. Максиму хотелось остаться Максимом, просто стать больше, сильнее, умнее и смелее. С раннего возраста он заметил в себе особенность, что чувствует состояния взрослых, он, конечно, не говорил себе, что «я вот чувствую сейчас, что мама удручена», нет. Это было без слов, и внутри слов не было, себе он это разделял на плохо, хорошо, ярко, светло, мягко и др. И это все были внутренние ощущения, он бы сейчас не объяснил их. Чувствительность свою он скрывал, думал, что это проявление слабости. Чувствительными должны быть девочки, которые визжат от испуга, например, увидев паука. Сейчас он вспомнил, как чувствовал себя его отец в доме родителей мамы. Он как будто хотел извиниться за что-то, а дед и бабуля всегда были, как говорят старшеклассники, «в напряге». И не ласковыми были с ним, хотя всегда вежливыми, никогда не ругались. А когда отец уезжал от них, и бабуля, и дед говорили о нем только хорошее так почему же они такими не были при нем?! Непонятные взрослые. И можно было уже и не вникать в эти хитросплетения отношений взрослых, но как-то само получалось. Теперь уже Максим своею способностью не тяготился, но и не обращал на неё внимания.
Итак, решено: завтра его папа отвезёт обратно. Максим ликовал внутри. Но, чтоб не увидели его радости, лежал с грустным лицом и исправно температурил. Утром, уже проехав половину пути, Макс решился заговорить с отцом.
Папа, мне сегодня приснился Олег, тот парень, с которым я в поле познакомился, который в линзе такой исчез большой, как в воздухе, и мы с тобой испугались и убежали.
Хорошо, отец ответил легко: похоже было, что он не вник в сказанное.
Папа, я самолет в поле тестировал, помнишь? Максим уже понимал, что разговора не получится.
Помню, у тебя хорошо получалось, я иногда смотрел. Отец повернулся с улыбкой, потрогал лоб сыну. Ты сиди молча, при температуре бывает сон и реальность могут смешаться.
Максиму стало грустно. Взрослые, если что-то не понимают, сразу перестают это замечать, как будто этого нет. Ему вспомнилось, как на уроке его одноклассник Дима спрашивал, почему такой слабенький росточек любого растения может пробиться через асфальт, где он берет силы, ведь он такой малюсенький. И это было интересно. Но ответа не последовало. И много чего в школе было занимательного, но вот с ответами всегда была проблема.
В первое же утро в деревне Максим почувствовал, что никакой температуры у него нет. И весь этот день он уговаривал деда взять его завтра на рыбалку. Дед громко басом гудел, что тот должен поберечься, что будет сыро и прохладно, но опять та же «чувствительность» Максима подсказывала возьмет.
Реку с дороги было видно, она распласталась в низине. С обочины спускался достаточно пологий склон. Река в этом месте делала ровную круглую петлю, затем снова широко текла вдоль дороги, постепенно отдаляясь от нее. Максим с дедом доехали на старой белой Ниве до синей таблички у дороги. Таких указателей Макс не видел. Она была из сколоченных дощечек, покрашена голубой краской. На голубом фоне белыми буквами русскими, кажется, но витыми какими-то и перемешанными с незнакомыми другими иностранными буквами написано: «Государева дорога в Сибирь до 1695 г.» и стрелочка «Сибирь». Стрелка указывала не на дорогу почему-то, а вбок, на обочину. Дед, следуя этому указателю, нырнул влево на грунтовую дорогу, которая резко покатила вниз, к реке. И, к восхищению Максима, в зарослях осенней, еще пышной листвы прямо из воды «выросли» огромные из красного камня «быки», так их назвал дед. Это были массивные опоры моста. Река, видимо, так обмельчала с тех пор, что казалась широченным ручьем. Дед переехал его вброд на старом автомобиле. Опоры моста были похожи на средневековый рыцарский замок и совсем непонятно было, как люди, не имевшие современной техники, возводили такие колоссальные постройки. Машину остановили на берегу, тут же неподалеку и обустроили себе место для рыбалки.
Деда, я посплю в машине. Максим надеялся снова увидеть что-то во сне, хотя другая мысль была о том, что это уж совсем бесполезно и неправдоподобно, что снова приснится что-то о новом друге.
Рыбак! Спи, закутайся в спальник, я немного окно открою, на свежем-то воздухе самое то выздоравливать, ответил тот и ушел к реке.
Максим пролежал на заднем сиденье минут десять, затем выбрался на улицу и пошел к самому дальнему «быку», возле которого белела еще одна табличка. Хотелось увидеть, куда же вел этот мост, на какую дорогу, и сохранилось ли от нее что-то. Дед говорил, что мост был взорван в 1918 году то ли белыми, то ли красными, уже никто не помнит. Максим спросил: «А кто победил? Белые или красные?» От ответов деда легче не стало. Победили красные, но они представлялись Максиму индейцами. Индейцев называли краснокожими. Значит, победили индейцы, а мы были их потомками, но никакого сходства с краснокожими у нас не было. Максим шел и все думал про белых и красных, как вдруг знакомый жар начал приближаться к нему, точнее, он к этому жару. Вот она, линза! Теперь самое главное, чтоб страха не было! Но Макс и так чувствовал, что его нет, он торопился подойти как можно ближе к линзе. Подойдя, стал искать точку, но её в воздухе не было. Тут в голове возникла мысль, что точка воображаемая, и тогда все стало сжиматься, появились резкая боль внутри, тошнота и ощущение, что нечто втягивает его внутрь, как пылесос с большой скоростью. Дальше его резко выбросило куда-то, он столкнулся с чем-то нетвердым и замер, зажмурившись. Секунды три пять он так сидел, потом открыл глаза и увидел Олега. Сразу все стало казаться естественным, исчезла боль, сомнения, они одновременно поздоровались друг с другом.
Бежим к тебе, там дед на реке я ненадолго. Максим возбужденно тянул Олега за рукав.
Бежим! Олег освободил свою руку и побежал.
Максим еле поспевал за другом, еще пролетали мысли, что надо бы запомнить место, надо сравнить здесь такая же осень, как у него дома? Но и спешить надо было тоже. Олег остановился, взял Максима за руку, серьезно на него поглядел.
Ты готов?
Максим осмотрелся вокруг, ничего не увидел, кроме привычных леса, поляны, далекой реки. Поднял голову и открыл рот от удивления. На небе было два потрясающих солнца! Немного замешкался с ответом.
У вас два солнца? Где же твой дом? Мы разве дошли? выпалил и поспешно добавил: Я готов.
Олег поднял свободную руку с раскрытой ладонью, шагнул вперед и потянул Максима с собой. Максим с удивлением понял, что вот же они терема, шагах в пятидесяти, может больше, и как он их мог не заметить, непонятно.
Идем в мастерские, будешь показывать, как ты сделал самолет. Максим, помня разговор во сне, решил больше «не умничать».
Идем. Олег взглянул на Макса и улыбнулся.
Максим заметил, что он уже не удивляется мысленному разговору, и смело шагал за другом.
Терема интересно располагались по периметру, как будто был главный в центре, а вокруг него другие, заборов Максим не увидел, дорожек асфальтовых тоже. Кругом росла густая трава: странно, но она не была утоптана так, как это бывает там, где много ходят. А то, что здесь они не одни, Максим чувствовал: опять сработала его «чувствительность». Чувствовал он, что хозяева знают о его присутствии, что никто не тревожится об этом и что ему здесь рады. Вообще в этом месте (Олег называл это «за периметром») глаза и уши не сильно помогали. А вот внутреннее состояние ощущалось куда более реально.
В помещении мастерской было просторно, окна были расположены высоко, они поднимались, как купол, и образовывали стеклянную крышу, и от этого было много света внутри. Длинные полки тянулись по всему пространству мастерской. На них стояли ящики разного размера с разными породами камней, каких-то сплавов, кусков чего-то неизвестного Максиму: попадались прозрачные огромные кристаллы, деревянные, толстые и сухие, ветки. В центре стояли столы и похожие на кухонные индукционные плиты приспособления. Олег подошел к одной из полок, достал деревяшку, какой-то непонятный тяжелый кусок и нечто, напоминающее застывшее стекло. Ни одного инструмента, похожего на пилу, нож, рубанок, Максим не увидел. Мальчики подошли к столам в центре комнаты.
Какой материал тебе нравится?
Вот, стекло. Максим прикоснулся к голубоватому куску.
Ты хочешь летательный аппарат из стекла?
Максим застыл, чувствуя подвох, затем сказал:
Не настоящий летательный аппарат, а игрушку, настоящий лучше сделать из металла. Или не игрушку, а сувенир, чтоб глаз радовала красивая штука.
У нас нет бесполезных вещей: каждая, как ты называешь, игрушка, это модель будущего устройства или чего-то, что будет служить жизни. Это просто маленькая копия, и, пока она маленькая, есть шанс ее совершенствовать.
Максиму стало немного обидно: из всего разговора выходило, что он занят бесполезными вещами, а тут прям все такие занятые. И даже мальчики делают уже сразу нечто полезное для будущего. Он нахмурился.
Максим, я не знаю, какая у тебя жизнь там. Я не знаю ваших правил и традиций, у меня нет цели сказать или сделать что-то, что обидит тебя. Мне странно, что тебя тревожит мысль, кто из нас лучше, у кого лучше выходит пилотировать, у кого лучше самолет. Всегда есть и будет кто-то, кто будет лучше тебя пилотировать, бегать, выращивать растения и так далее. Так стоит ли портить себе настроение? Нужно же быть не лучше кого-то, нужно стремиться стать лучше себя, стать мастером.
Макс хотел зацепиться за какое-нибудь слово, начать спорить, но он вдруг вспомнил, что здесь общаются мыслями и мысли его будут слышны всегда. Здесь нельзя сказать одно, а думать другое. И что сама цель «прицепиться» к слову и спорить для спора глупа, пользы от нее никакой.
Кем ты хочешь быть? спросил Олег.
Не знаю, не думал, надо закончить школу, я только в третьем классе, мне еще только десять исполнится.
Мне тоже только исполнится десять, но я понимаю, чего хочу: я буду делать летательные аппараты. Пока у меня мало что получается, но кое-что могу тебе показать. Ты прав, стекло удивительный материал, очень пластичный, красивый, но и хрупкий одновременно. Интересно, что атомы в этих телах устроены так же, как и в жидкостях. Кристаллическая структура твердых тел более упорядочена и текучей становится при определенной обработке. Мне же больше нравится дерево: оно само по себе живое, оно росло и изменяло форму, никто на него не воздействовал.
Да, согласен: как маленькое такое зернышко может пробить для себя дорогу под землей?! Откуда силу берет? Максим забыл про обиду: он понял, что тут будет больше ответов на вопросы, чем дома.
Возможно, не в силе дело. Важен импульс! Сосредоточение внимания в одной точке, полное сосредоточение! Наверное, такое сосредоточение и импульс есть у маленького росточка, продолжал Олег. Меня в дереве восхищает его постоянное изменение и рост. Вот подрезать дерево оно с боков веткой прорастет, сломает его ветер, гроза снова растет. Пока с корнем не выкорчевать, оно все равно растет!
Олег положил кусок деревяшки на одну из «плит». «Конфорка» плиты тут же стала влажной, круглые капельки влаги, как шарики ртути, стали подкатываться к деревяшке, затем облепили ее влажной сверкающей пленкой. Еще несколько мгновений и влажная пленка впиталась этой деревяшкой. Мальчик взял ее в руки и стал почти незаметными движениями выглаживать ее. Под руками предмет становился светлее и менял форму: казалось, что в руках не дерево, а тугой пластилин. Уходили сучки, не было стружек, не было зазубрин. Взгляд Максима был поглощен действом, наконец, он не выдержал и поднес руку к этому предмету.
Ай! вскрикнул Макс, она горячущая, как ты ее держишь?!
Тут только он поднял глаза на Олега: на его лице было напряжение, щеки раскраснелись, челка прилипла ко лбу, капельки пота струились по вискам. Парень был сосредоточен, взгляд его «пронизывал» эту деревяшку. Через минуту на столе уже лежал предмет вытянутой формы, в центре чуть толще, а края от центра влево и вправо уходили чуть плоскими и чуть повернутыми вокруг оси лопастями. Ничто в этом предмете не напоминало сучковатую деревяшку.
Она должна ввинчиваться в пространство надо еще внимательно подумать над характеристикой, сказал Олег.
Здорово! А руки не жжет? Мне можно так научиться? спросил Макс.
Можно. Но тебе сначала надо от лишних мыслей избавиться. Такое ощущение, что у тебя в голове пляшет ветер. Ты можешь думать то об одном, то о другом, и много таких мыслей, которые только отнимают энергию и время. Сосредоточенности нет. О многих вещах сразу думать можно тогда, когда очень много энергии накоплено внутри, когда ничто не ускользает из виду и одновременно можно все процессы наблюдать.
Теперь покажи, как рисунок наносить. Максиму не терпелось увидеть еще чудо.
Давай сам попробуй придумай, как этот аппарат должен передвигаться, с какой силой, сколько скоростей у него будет, все, что считаешь нужным.
Олег подвел Максима ближе к столу, который незаметно немного трансформировался, стал чуть выше, на нём стояла большая чаша с водой. Вода, правда, Максиму показалась несколько плотнее, чем должна быть. Вода напоминала жидкий гель, очень прозрачный и текучий. Вообще, здесь было много вещей, названия и назначения которых Максиму были не известны. И свойства этих вещей, принцип их действия тоже были незнакомы. Макс зажмурился и начал фантазировать, придумывать, как бы могла летать и двигаться эта вещь. Вспомнил о своей последней игрушке, о квадракоптере одноклассника, заметил, что мысль действительно «скакала» от одной вещи к другой. Понял, что как бы начинает думать одно, «бросает» эту мысль, снова что-то придумывает, оттесняя предыдущее. Так все в голове перепуталось.