Монстр из пророчества
Предисловие
Исчезновение никому не известного и предположительно малозначительного поэта, сколь бы удивительны или загадочны ни были обстоятельства, обычно не становится темой особого интереса и дебатов. Но случай, подробности которого я намерен изложить, далеко не обычен даже с точки зрения его мирских последствий: публикации «Оды Антаресу» Теофилуса Элвора в «Современной музе», похвальных отзывов от ряда влиятельных критиков и бесплодных усилий редактора и вышеупомянутых критиков разыскать Элвора или выяснить, что с ним случилось. Все это в итоге стало поводом для газетной сенсации, продлившейся семь дней, в течение которых первые полосы заполнялись заголовками разной величины шрифта. Выдвигалось множество разнообразных теорий со стороны репортеров, авторов передовиц, полиции, новоявленных поклонников Элвора, а также его домовладелицы. В числе прочего издатель также обнаружил три тома прежде непродаваемых стихов и столь же непродаваемое собрание рассказов, которые Элвор оставил в своем съемном жилище, и поэту была гарантирована пусть скромная, но растущая слава даже после того, как газеты переключили свое внимание на более свежие тайны.
О том, что случилось с Элвором, достоверно известно было крайне мало, и это оставляло место для практически любых возможных предположений. Поэт прибыл в Бруклин недавно и не успел обзавестись друзьями и сколько-нибудь заметным количеством знакомых; его домовладелица была единственной, кто мог хоть как-то пролить свет на происшедшее. Она заявила, что Элвор не имел возможности заплатить за комнату в течение двух предшествовавших его исчезновению недель и что он пребывал тогда в явной депрессии, становясь все бледнее, изнуреннее и истощеннее. Сама она, проявив к нему нечто вроде материнской доброты, вызванной его несчастным видом, не настаивала на уплате и даже несколько раз кормила его за собственным столом. Наиболее популярная и правдоподобная теория предполагала самоубийство, но ни в одном из безымянных тел, найденных в Бруклине или вытащенных из Ист-Ривер, не смогли опознать Элвора; к тому же не имелось никаких сведений о том, что кто-то похожий на него купил револьвер или флакон яда. Выдвигались также другие теории, будто он тайком уплыл на каком-то трансокеанском судне, или нанялся по пьяни матросом, или просто ушел пешком из Бруклина либо уехал на товарном поезде, чтобы попытать счастья где-то еще. Ходили слухи, будто его видели в отдаленных местах, в Новом Орлеане, Мобиле, Чикаго, Сан-Франциско и даже Мехико-Сити; были также те, кто якобы обладал достоверными сведениями, что Элвор отправился в Перу с мыслью собрать материал для большой повествовательной поэмы из жизни инков. Ни одно подобное сообщение, впрочем, не поддавалось проверке, а поскольку поэт так и не вернулся, чтобы насладиться преимуществами своей быстро распространяющейся славы, и от него не поступило ни единой весточки, его исчезновение осталось неразгаданной тайной.
Воистину, во всем мире не нашлось бы никого, кто смог бы пролить свет на эту загадку. Правда о том, что случилось с Теофилусом Элвором, известна лишь жителям далекой планеты, чья связь с народами Земли редка и неясна.
I
Унылый промозглый день сменялся тусклыми сумерками, когда Теофилус Элвор остановился на Бруклинском мосту, с содроганием глядя вниз, на скрытую туманом реку, преисполненный пугающих предчувствий. Он думал о том, каково это броситься в холодную мутную воду и сумеет ли он набраться смелости, чтобы совершить поступок, который, как он себя убедил, равно неизбежен и достоен похвалы. Элвору казалось, что он слишком слаб, болен и душевно сломлен, чтобы и дальше влачить свое жалкое существование, похожее на дурной сон.
Причин для депрессии у Элвора имелось в избытке. Юношей, полным неугасимых мечтаний и устремлений, он приехал три месяца назад из дальней провинции в Бруклин, надеясь опубликовать свои творения; но его старомодные классические стихи, несмотря на пылавший в них огонь воображения а может быть, именно поэтому, единогласно отвергались как журналами, так и книгоиздателями. Последнюю его литературную надежду, томик фантастических рассказов, которые он написал после приезда в Бруклин, с неприятной поспешностью вернуло ему издательство, которое он считал самым вероятным из всех возможных спонсоров. Хотя Элвор жил весьма экономно и выбрал себе крайне скромное жилье, напоминавшее пресловутую «лачугу бедного поэта», его небольшие сбережения в конце концов иссякли. Он не только остался без гроша, но и одежда его износилась настолько, что он уже не мог появляться в редакциях, а подошвы его ботинок быстро превращались в ничто от постоянных пеших прогулок. Он уже несколько дней не ел, а последний его ужин, как и несколько предыдущих, оплатила его добросердечная домовладелица-ирландка. После многих часов бесцельных одиноких блужданий по затянутым туманом улицам он оказался за несколько миль от своего жилья и теперь готов был принять решение больше туда не возвращаться.
По многим причинам Элвор предпочел бы иную смерть, нежели утопление. Грязная ледяная вода с эстетической точки зрения выглядела совершенно непривлекательной, и к тому же, несмотря на все то, что ему доводилось слышать, он не верил, что подобная смерть может быть приятной и безболезненной. Будь у него возможность, он выбрал бы превосходный восточный опиат, что дарует коварную дрему и проводил бы его через царства великолепных грез в нежные ночные объятия окончательного забвения Подошел бы и милосердно быстрый смертельный яд. Но человеку с пустым кошельком подобные средства ухода в Лету недоступны.
Проклиная себя за то, что не догадался приберечь денег на подобный случай, Элвор продолжал стоять, дрожа на окутанном сумерками мосту и глядя то на унылые воды, то в не менее унылый туман, сквозь который смутно просвечивали городские огни. А затем, повинуясь привычке сельского жителя, который при этом обладает богатым воображением и во всем старается отыскать прекрасное, он взглянул на небо над городом в надежде увидеть звезды. Он вспоминал свою недавнюю «Оду Антаресу», которая, в отличие от более ранних его творений, была написана белым стихом, соединяя в себе модернистскую иронию и пышную, изобильную лиричность. Он надеялся, что ее примут в «Современную музу», но, за много недель не получив никакого ответа, с язвительным пессимизмом счел, что его творение давно отправилось в редакторскую мусорную корзину. И теперь с иронией куда горше, нежели та, что он вложил в свою оду, Элвор высматривал красную искорку Антареса, но не мог найти ее в пропитанном влагой небе. В конце концов его взгляд и мысли вернулись к реке.
Это вовсе ни к чему, мой юный друг, вдруг раздался рядом чей-то голос.
Элвора застигли врасплох не только слова, выдававшие проницательность говорившего, но и нечто непостижимо странное в самом его голосе. В изысканно-властном тоне звучали некие не поддающиеся описанию нотки Элвор не мог подобрать для них иных слов, кроме как «металлические» и «нечеловеческие». В то время как разум его боролся с потоком быстро сменявших друг друга захватывающих фантазий, Элвор повернулся, чтобы посмотреть на обратившегося к нему незнакомца.
В человеке, одетом по последней моде, в длинном пальто и при цилиндре, Элвор не заметил ничего необычайного или непропорционального. В чертах незнакомца тоже не было ничего особенного, насколько удавалось разглядеть в полумраке, за исключением горящих глаз с тяжелыми веками, точно у ночного зверя. Но от него веяло чем-то непостижимо странным, экстравагантным и далеким ощущение явственнее, чем любое впечатление от вида, запаха или голоса, почти осязаемое в своей насыщенности. Уже тогда, при их первой встрече в сумерках, Элвор ощутил смешанный со страхом благоговейный трепет перед незнакомцем, в котором на вид не было ничего особо выдающегося, кроме отдававшего металлом голоса и светящихся глаз.
Повторяю, продолжал незнакомец, тебе вовсе нет необходимости топиться в этой реке. Тебя может ждать совершенно иная судьба, если ты ее выберешь А пока что я буду крайне признателен, если ты составишь мне компанию по пути к моему дому совсем недалеко отсюда.
От изумления лишившись способности аналитически мыслить, даже не отдавая себе отчета в том, что происходит и куда он идет, Элвор послушно последовал за незнакомцем, что могло бы удивить даже его самого, если бы у него еще оставалась способность удивляться. Несколько кварталов в клубящемся тумане они прошли в молчании. Затем незнакомец остановился перед темным особняком.
Я живу здесь, сказал он, поднимаясь по ступеням и отпирая дверь. Не соизволишь ли войти?
Включив свет, он пропустил Элвора вперед. Войдя, тот увидел, что находится в холле старого дома, в свое время явно претендовавшего на аристократическое достоинство, судя по редкостным и роскошным старинным стенным панелям, ковру и мебели.
Хозяин провел Элвора в библиотеку, обставленную мебелью почти той же мифической эпохи, что и холл. Помещение было до потолка забито бесчисленными книгами. Предложив поэту сесть, незнакомец налил маленький бокал золотистой жидкости и подал гостю. В бокале был бенедиктин, и мягкое тепло ароматного напитка показалось Элвору воистину магическим. Вся слабость и усталость рассеялись, словно туман, как и умственное смятение, в котором он пребывал, сопровождая своего благодетеля.
Отдыхай, велел хозяин и вышел.
Элвор всецело отдался роскоши просторного кресла, пока мысли его были заняты всевозможными предположениями и догадками. Ни к какому выводу прийти не удавалось, но с каждым мгновением его посещали все более дикие мысли, и он чувствовал, что во всем происходящем есть элемент некоей единственной в своем роде тайны. Его первые впечатления о незнакомце на мгновение усилились, хотя и без явной на то причины.
Хозяин вернулся через несколько минут.
Не пройдешь ли в столовую? предложил он. Я знаю, ты голоден, и заказал для тебя еды. Потом поговорим.
Из соседнего ресторана только что доставили роскошный ужин на двоих. Элвор, готовый упасть в обморок от истощения, накинулся на еду, даже не пытаясь скрыть зверский аппетит, но заметил, что незнакомец почти не притрагивается к еде, погрузившись в задумчивость и уделяя гостю внимания не больше, чем требовала обычная вежливость.
Теперь поговорим, сказал незнакомец, когда Элвор закончил есть.
Поэт, чьи энергия и умственные способности полностью восстановились после сытного ужина, наконец осмелился внимательнее взглянуть на хозяина дома, искренне пытаясь понять, кто перед ним. Тот, со своей стороны, смотрел на утонченные дантовские черты и худощавую фигуру поэта с холодным непроницаемым спокойствием, как будто говорившим, что ему известно все, что необходимо знать об Элворе. Под этим светящимся взглядом Элвора охватило некое новое, могущественное чувство. Он видел перед собой мужчину неопределенного возраста, белой расы, судя по чертам и цвету лица, но не мог определить его национальность. При электрическом свете странный огонь в глазах незнакомца был не столь заметен, но в них ощущались неземное знание и сила, которые не могли быть описаны в человеческих терминах или переданы с помощью человеческой речи. Под его пристальным взглядом в мыслях поэта начали возникать неясные, замысловатые, ошеломляющие, неуловимые, почти не поддающиеся словам образы, которые тут же ускользали, прежде чем тот успевал их осознать. Ни с того ни с сего Элвору вдруг вспомнились строки собственной «Оды Антаресу», и он обнаружил, что едва слышно повторяет их раз за разом:
Безнадежная, полуиздевательская тоска по иным сферам, которую он выразил в своих стихах, заполонила его мысли.
Разумеется, ты понятия не имеешь, кто я, продолжал незнакомец, хотя твоя поэтическая интуиция пытается найти разгадку тайны моей личности. Что касается меня, мне нет нужды о чем-либо тебя спрашивать, поскольку я уже узнал все, что можно узнать о твоей жизни, личности и печальной судьбе, средство избежать коей я могу тебе предложить. Тебя зовут Теофилус Элвор, и ты поэт, чей классический стиль и романтический гений вряд ли найдут достойное признание в эти времена и в этой стране. Обладая куда более пророческим вдохновением, чем кажется тебе самому, ты написал в числе прочих шедевров совершенно восхитительную «Оду Антаресу».
Откуда вам все это известно?! воскликнул Элвор.
Для тех, кто обладает соответствующими органами чувств, мысли столь же слышны, как и произнесенные вслух слова. Я могу слышать твои мысли, а потому легко понять, что в моих знаниях о тебе нет ничего удивительного.
Но кто вы? спросил Элвор. Я слышал о людях, которые умеют читать чужие мысли, но я не верю, что существует хотя бы один человек, который на самом деле обладает такими способностями.
Я не человек, ответил незнакомец, хотя нахожу удобным временно носить человеческое обличье, как ты или другой представитель вашей расы мог бы носить маскарадный костюм. Позволь представиться: мое имя, насколько его можно передать звуками вашего мира, Визафмал, и я прибыл с планеты далекого солнца, известного вам как Антарес. В моем мире я ученый, хотя более невежественные слои общества считают меня чародеем. В результате глубоких исследований и экспериментов я изобрел устройство, позволяющее посещать иные планеты, независимо от того, как далеко они разбросаны в космосе. Мне довелось побывать не в одной солнечной системе, но ваш мир и его обитатели показались мне столь странными, любопытными и чудовищными, что я задержался здесь чуть дольше, нежели предполагал, из-за своей неискоренимой, хотя и достойной порицания любви к всевозможным странностям и диковинам. Теперь мне пришла пора возвращаться меня зовут неотложные дела, и я не могу медлить. Но по ряду причин мне хотелось бы взять с собой представителя вашей расы, и, когда я увидел тебя сегодня на мосту, мне пришло в голову, что, возможно, ты не откажешься от подобного приключения. Как я понимаю, ты крайне устал от мира, в котором живешь, поскольку был готов его покинуть, отправившись в неведомое измерение, которое вы называете смертью. Я могу предложить тебе нечто гораздо более приятное и разностороннее, нежели смерть, дав возможность получить опыт переживаний и чувств, находящихся за пределами твоих самых смелых поэтических грез и мечтаний, которые твои сородичи считают столь экстравагантными.
Слушая его долгую речь, Элвор то и дело замечал в его голосе странные нотки и обертоны, невозможные для горла обычного смертного. Несмотря на отчетливое и правильное произношение, в этой речи слышался намек на гласные и согласные, каких не отыщешь ни в одном земном алфавите. Вновь, будто в ответ на некое воспоминание, где-то в пограничной зоне мозга возникли прекрасные неземные образы, что так и остались непонятыми, и тут же ушли в водоворот, откуда возникли. Но логическая часть разума отказывалась полностью признать эти намеки на сверхъестественное, и поэту вдруг пришло в голову, что сидящий перед ним жертва некоего нового душевного заболевания. Само собой, Элвор был далек от того, чтобы разделять вульгарные предрассудки о сумасшествии, и когда у него возникла подобная мысль, он ощущал скорее творческий интерес или даже зависть, нежели ужас.
Эта мысль вполне естественна, учитывая твой ограниченный опыт, спокойно заметил его собеседник. Однако я с легкостью могу опровергнуть твое заблуждение, представ перед тобой в своем истинном облике.