Кейнс заявил, что подписанный Версальский «мирный договор не сделал ничего для экономического восстановления Европы, ничего для того, чтобы превратить побежденные центральные страны в добрых соседей; чтобы дать устойчивость вновь созданным государствам; чтобы образумить Россию; он не подготовил пути для осуществления экономической солидарности в среде самих союзников; в Париже не пришли ни к какому соглашению по вопросу о восстановлении расстроенных финансов Франции и Италии и ничего не сделали для согласовании системы Европы и Нового Света.» [1, с. 28]
Кейнс отметил, что Европа не может сама удовлетворять многие свои потребности, она не может даже прокормиться самостоятельно. Она до войны обеспечивала себе средства к существованию посредством хрупкой и в высшей степени сложной организации на основе угля, железа и транспорта, а также непрерывного подвоза продовольствия и сырья с других континентов земного шара. Вследствие разрушения этой организации и перерыва в подвозе часть этого населения оказалась лишенной средств к существованию.
Раскрывая удручающую картину в «центральных» странах, проигравших первую мировую войну, Кейнс цитирует записку германской экономической комиссии, которую представил Парижской мирной конференции граф Блокдорф-Рантцау, и в которой дана оценка последствия условий мирного договора для населения Германии:
«В период жизни двух последних поколений Германия из земледельческой страны превратилась с промышленную. Пока она занималась земледелием, она могла прокормить сорок миллионов жителей. В качестве государства промышленного она обеспечивала существование шестидесяти семи миллионам; в 1913 году ее ввоз пищевых продуктов доходил круглым счетом до двенадцати миллионов тонн. До войны пятнадцать миллионов человек поддерживали свое существование иностранной торговлей, мореплаванием и обработкой, прямо или косвенно, привозных сырых материалов в следствие сокращения производства. Вследствие экономической депрессии, проистекшей от потери колоний, торгового флота и иностранных капиталов Германия не будет в состоянии ввозить из-за границы необходимое ей количество сырья. Значительная часть ее промышленности поэтому неизбежно обрекается на разрушение. Потребность ввоза пищевых продуктов должна значительно возрасти, а в то же время возможность удовлетворения этой потребности в такой же степени уменьшилась. Поэтому в ближайшее время Германия не сможет дать работы и хлеба многим миллионам своего населения, которые теперь лишены заработка в мореплавании и торговле. Эти миллионы должны бы эмигрировать, однако это физически невозможно всего более по той причине, что многие страны, и притом наиболее важные будут против всякой германской эмиграции. В силу этого выполнить условия мирного договора в буквальном смысле значит погубить миллионы германских подданных. Эта катастрофа не заставит себя долго ждать, если принять во внимание, что состояние здоровья населения подорвано блокадой по время войны и усилением голодной блокады по время перемирия. Никакая помощь, как бы не была она велика и продолжительна, не может предупредить массовую гибель населения.
Мы не знаем, мы в самом деле сомневаемся, представляют ли себе делегаты стран Согласия неизбежные последствия, которые наступят, если Германия, промышленное государство, с ее густым населением, тесными связями с экономической системой всего мира, с ее потребностью в возе огромных количеств продовольствия и сырья, внезапно окажется отброшенной назад к той фазе развития, в которой ее экономическая жизнь и количество населения находились полстолетия тому назад. Те, кто подписывают этот договор, подпишут смертный приговор многим миллионам германских мужчин, женщин и детей.» [1, с. 29-30]
Кейнс саркастически замечает, что не слышал, чтобы на эти слова кем-нибудь был дан развернутый ответ.
Условия мирного договора, предписываемые Австрийской республике, также совершенно не считаются с безнадежным ее положением. Венская газета «Arbaiter Zeitung» от 4 июля 1919 комментирует их так: «Еще никогда сущность мирного договора не обнаруживала так грубо намерений, руководящих его составителями В этом договоре каждая статья проникнута бессердечием и безжалостностью, в нем невозможно обнаружить даже признака человеческого сочувствия, он оскорбляет все, что связывает между собой людей, он является преступлением против человечности, против народа, терпящего страдания». [1, с. 40]
Кейнс горько замечает, что в подробностях знаком с австрийским договором, что он присутствовал при составлении многих из его статей, но считает нелегким опровергнуть справедливость этого негодующего протеста.
Обобщая состояние обществ и экономик, Кейнс констатирует, что «наиболее значимые черты нынешнего положения могут быть сгруппированы в три категории: во-первых, абсолютное понижение внутренней производительности в Европе; во-вторых, расстройство транспорта и обмена, посредством которых ее продукты могли бы быть доставлены на места наивысшего спроса; в-третьих, неспособность Европы закупить необходимое количество материалов за океаном.» [1, c. 30]
В числе факторов, снижающих мощность и производительность европейской промышленности, Кейнс относит потерю на пространстве всей Европы значительного количества рабочей силы вследствие гибели людей на войне и длительной мобилизации; истощение рабочей силы из-за хронического недоедания в центральных государствах, истощение почвы из-за недостатка искусственных удобрений в течение войны.
Краткими и емкими штрихами Кейнс раскрывает глубину экономической депрессии, вызванной войной: добыча угля в Европе упала на 30 %, от которого зависит большая часть промышленности и вся система ее транспорта. До войны Германия производила 85 % продовольствия, а к 1919-му производительность почвы понизилась на 40%, количество же рабочего скота уменьшилось на 55 %. Россия вследствие расстройства транспорта и сокращения производства доведена до голодовки. Венгрия ограблена румынами сразу после жатвы. Урожая Австрии достаточно для внутреннего потребления лишь до конца календарного 1919 года.
Но даже когда имеется возможность получить уголь и собрать хлеб, расстройство железнодорожной сети мешает их перевозке; и даже когда товары можно выработать, расстройство европейской денежной системы не допускает их продажи. Производителю необходим потребитель, а его тоже нет, так как ни у кого нет денег для приобретения товаров.
В России состояние подвижного состава безнадежно и это является одним из главных факторов разрухи. В Польше, Румынии и Венгрии положение немногим лучше.
Кейнс подводит итог плачевного состояния Европы: «Сельское население, существующее продуктами своего собственного земледельческого труда, но не имеющего обычного излишка для городов, а также (из-за недостатка материалов и, следовательно, разнообразия и необходимого количества продажной мануфактуры в городах) лишенное побудительных импульсов к продаже пищи в обмен на другие товары; промышленное население, не способное поддерживать свою рабочую силу вследствие недостатка питания, лишенное заработка вследствие недостатка материалов и таким образом не способное восстановить внутреннюю производительность подвозом из-за границы.» [1, c. 32]
После анализа состояния промышленности Кейнс обращается к рассмотрению состояния денежного обращения, подчеркивая, что производя все новые и новые выпуски кредитных билетов правительства могут тайно и относительно незаметно конфисковать значительную часть богатств своих подданных.
[Принятое странами-союзницами соглашение о сохранении в международном обмене «довоенного» уровня цен ориентировало все правительства на смертельно опасную (в общем-то для всех) политику твердых цен. В Российской империи, например, игнорирование инфляции, политика «твердых» закупочных цен на пшеницу и ячмень, вместе с антиалкогольной политикой, привела к отказу крестьян сдавать хлеб по несправедливым «бросовым» ценам, дефициту хлеба и продразверсткам еще в 1916, т.е. при царском правительстве. Таким образом, политика «твердых» цен явилась одной из причин падения царского абсолютизма в феврале-марте 1917 и Февральской революции.]
В последнем периоде войны все воюющие правительства из нужды или по неумению раскручивали эмиссию, разлагая систему денежного обращения и приводя в расстройство всю систему капитализма, т.е. делали то, что, по мнению Кейнса, большевик хотел бы делать предумышленно. Даже когда война закончилась, большинство из правительств из слабости продолжили то же самое злоупотребление. Однако при этом правительства, проявляя легкомыслие, стараясь отвести от себя народное негодование, указывают пальцем на производителей и предпринимателей, повышающих цены, прозванных за это «спекулянтами». Если цены находятся в состоянии непрерывного повышения, то производители или торговцы, закупая в запас некоторое количество сырья или товаров, неизбежно получают дополнительные барыши. Но «спекулянты», фактически, как отмечает Кейнс, являются следствием, а не причиной повышения цен.
Кейнс отмечает, что в Европе после войны наблюдается повсеместное проявление необычайной слабости со стороны капиталистического класса, который вышел из великих триумфов XIX века и еще несколько лет назад был всемогущим повелителем. Капиталисты терпят, что их собственные орудия правительства, которые они же создали, и пресса, которая куплена ими, ведут их к разорению и полной гибели. Кейнс с горечью подмечает, что история показывает, что никакой общественный порядок не погибает иначе как по собственной вине.
Выпуск бумажных денег во всей Европе достиг огромных размеров. Воюющие правительства, слишком робкие, неспособные или слишком непредусмотрительные, чтобы добывать необходимые ресурсы посредством займов или обложения, стали печатать кредитные билеты, чтобы свести концы с концами. Польскую марку покупают за 1,5 пенса; австрийскую крону за 1 пенс. Германская марка ценится ниже 2 пенсов.
Но между тем, как стоимость денег становится слабой и колеблющейся за границей, у себя дома они никогда не теряют полностью свою покупательную силу, даже в самой России. При этом регулирование цен и травля «спекулянтов» с целью ослабить вредные последствия денежного обращения оказывают еще худшее воздействие на внешнюю торговлю.
Страны Европы Кейнс подразделяет на две различные группы, каждая из которых дает своеобразные проявления одного и того же зла; одна группа представляет страны, выключенные из международных отношений блокадой, другая страны, которые оплачивали свой ввоз средствами своих союзников, т.е. в кредит.
Стоимость бумажной германской марки, выраженная в золоте, равняется приблизительно одной восьмой ее прежней стоимости. Однако цены в Германии по главным предметам промышленности не превышают прежний уровень более чем в пять раз. Такое несоответствие цен мешает ввозной торговле двумя способами. Ввоз сырья оказывается коммерчески неосуществимым и цены ввозимых товаров превышают покупательскую способность населения. Когда оккупационные власти привезли продовольствие, жители не смогли заплатить за них цену, равную себестоимости. Рискованно покупать с помощью заграничного кредита.
Обобщая, Кейнс выделяет «три различных препятствия для оживления торговли: несоответствие между внутренними и внешними ценами, недостаток личного кредита за границей для закупки сырья, необходимого, чтобы обеспечить промышленный капитал и возобновить обмен, и, наконец, расстройство денежного обращения, которое даже кредитные операции делает рискованными или невозможными (помимо обычного риска коммерческой деятельности)» [1, c.37].
Во всех странах Европы финансы чрезвычайно расстроены и ввоз не может быть уравновешен вывозом.
Количество кредитных билетов во Франции в шесть раз превысило их количество до войны. Курс франка в золоте составляет около 60 процентов от его прежней стоимости; это означает, что его стоимость не понизилась соответственно увеличению бумажного обращения. Особенностью и преимуществом положения Франции явилось то, что большая часть ее ввоза не была оплачена, а была покрыта займами у Великобритании и США.
В Италии ее кредитное обращение также в 5-6 раз превысило довоенный уровень, а стоимость лиры в золоте равна примерно половине ее прежней стоимости. Соответствие курса лиры и количества кредитных билетов в Италии оказалось более точным, чем во Франции. «Невидимые» доходы Италии, исходящие от денежных переводов эмигрантов и расходов туристов, пострадали очень сильно. Развал Австро-Венгерской империи лишил ее важного рынка. Зависимость Италии от чужестранного морского транспорта и от ввоза различного сырья дополнительно ухудшили ее положение из-за роста цен во всем мире.
Кейнс приводит удручающую статистику торгового баланса Франции, Италии и Англии (табл. 2).
Табл. 2. Среднемесячные объемы международной торговли, млн. фунтов стерлингов
Применительно к Англии Кейнс делает оговорку, что для нее дефицит торгового баланса не так абсолютно безнадежен, как кажется, так как он не учитывает, что почти все перевозки в Европе осуществляются английским торговым флотом, а это обеспечивает неучтенную прибавку в балансе ежемесячно на 45 млн. фунтов.
Неуравновешенность внешней торговли Франции и Италии ухудшена состоянием бюджетов обеих государств.
Кейнс пишет: «Нежелание Франции повышать обложение общеизвестно. До войны совокупность французского и английского бюджетов, а также среднее обложение на человека были почти равны. Во время войны в Великобритании налоги увеличились с 95 до 265 франков на человека, а во Франции возросли лишь с 90 до 103 франков. В 1919 финансовом году налоги покрыли менее половины расходов Франции. Французское министерство финансов распродает военные запасы с американских складов и рассчитывает на новые выпуски билетов Французского банка
Состояние бюджета в Италии лишь немногим лучше. Хотя и здесь премьер-министр Нетти в октябре 1919 накануне общих выборов «счел необходимым дать избирателям безнадежный анализ положения: (1) расходы государства почти втрое превышают доходы; (2) промышленные предприятия, включая железные дороги, телеграф и телефон, дали убыток; хотя народ покупает хлеб по возросшим ценам, эта цена обеспечивает убыток в 1 млрд. лир в год; (3) вывоз из Италии равен только одной четверти от ввоза; (5) военные расходы в месяц поглощают больше денег, чем расходы за весь первый год войны.» [1, c.39]
Кейнс отмечает, что в России, Польше, Венгрии и Австрии бюджета не существует вовсе. Опасность, заключающаяся в усиленном выпуске бумажных денег, «представляет собой длительное явление, конца которому еще не видно.»