«О-о-о!» простонала Клара, «Вот ты какой!..» Теперь она осталась в одном лифчике, и Семен Семенович растерянно смотрел на нее. Лифчик Клара не приказала ему сорвать сняла его сама. Несколько секунд она молча стояла перед Семен Семеновичем, демонстрируя свою пышную грудь, и тяжело дышала. Лицо ее при этом сделалось угрюмым и злым. И тут словно кто-то повернул выключатель у Семен Семеновича в мозгу, он поглядел, оскалившись, на Клару, ухватил ее за юбку и дернул так, что снова с мясом отлетели все крючки и пуговицы, а юбка затрещала по швам.
«А-а-а!» закричала Клара и повалилась на пол, одной рукой сшибив со стола настольную лампу, другой же потянула за собой Семен Семеновича. Он не удержался и повалился на пол рядом с ней. В наступившей темноте совершилось таинство соития.
Совокупленный зверь впадает в печаль.
Семен Семенович промаялся весь следующий день. Им овладевала попеременно то нежность к Кларе, то отвращение к ней. Единственное, чего он не испытывал, так это удовлетворения и гордости. Никакого такого самоутверждения, настоятельно рекомендуемого пособиями по юношеской психологии, не произошло. Семен Семенович остался таким же, каким и был до этого. Что нежность, что отвращение все это были для него две стороны одного и того же постыдного действа. Ему вспоминались слова карлицы Натальи про вседозволенность и Божью кару. К тому же он чувствовал себя очень усталым. На уроке истории он засыпал, хотя этот предмет всегда ему нравился, на физкультуре никак не мог поймать мячик, который был его то в грудь, то в спину. В результате отвращение победило, и он решил не попадаться больше Кларе на глаза. Домой он возвращался обходным путем, не через проходной двор, где на крылечке столовой обычно поджидала его подруга.
Мать как всегда лежала в кровати, только в тот день ей особенно нездоровилось. Обеда не было. Семен Семеновичу пришлось самому сварить картошку и почистить селедку. Но мать от еды отказалась.
«Сходил бы ты, Сеня, в церковь», ослабшим голосом попросила она, «поставил бы свечку за меня»
Впервые Семен Семенович увидел то, чего раньше не хотел замечать мать в самом деле плоха. Он не стал возражать и побежал в церковь, но у ограды сквера встретил карлицу Наталью. Проскочить незамеченным ему не удалось, воинственная Карла заметила его и прокаркала: «Это не ей наказание, а тебе! Наказание за твое безбожие, за грехи твои»
Может быть, вправду вера зиждется на понятии греха, на вечном страхе наказания? При упоминании о грехах Семен Семенович напрягся и готов был заплакать. А Карла пристально просмотрела на него, и он поверил, что ей все о нем известно. В церковь он не решился заглянуть поплелся домой совершенно убитый.
К ночи матери стало совсем плохо, она корчилась от боли, слезы текли у нее по лицу. Пришлось вызвать скорую, которая отвезла ее в Больницу имени 25 Октября, самую грязную и нищую больницу в городе.
Каждый день Семен Семенович навещал мать в больнице, приносил ей бульон в банке, как посоветовали ему соседи, яблоки и даже рыночный мед. Деньги, которые он нашел в ее кошельке, быстро кончились, и сам он питался теперь одним только хлебом и чаем. И все же Семен Семенович по-прежнему не решался обратиться к Кларе. Потом он стал подъедать и то, что принес в больницу мать к еде так и не притронулась. Врачи обнаружили у нее опухоль в желудке, сделали операцию, и еще через неделю она умерла.
Семен Семенович не любит думать о смерти. Зато Альберт Иванович все чаще берется рассуждать при нем об этом туманном предмете. Семен Семенович не подает виду, что философствования Альберта раздражают его, ему не понять, что его приятель находит в таких разговорах.
«Можно подумать, он с этой дамой на короткой ноге, можно подумать он сам помереть собрался», бормочет себе под нос Семен Семенович, «Ничуть не бывало!»
И ведь действительно Альберт Иванович совсем не собирается умирать, он собирается жить вечно, во всяком случае планы строит лет на пятьдесят вперед. Семен Семенович тоже не собирается умирать. Вспоминая юные годы, он недоумевает, каким образом в нем сочеталась уверенность в том, что после смерти ничего нет, с детской верой в собственное бессмертие. Теперь Семен Семенович твердо убежден, что за гробом начнется другая жизнь. Эта уверенность его успокаивает.
Когда ему сообщили о смерти матери, он заплакал. Потом успокоился. Потом пошел из больницы домой и по дороге снова принялся плакать. Дома все чувства его притупились, и Семен Семенович на миг подумал, что ему на все наплевать. Эта мысль устыдила его, он попытался скорее расчувствовать себя, но ничего не вышло. Он ужаснулся собственному бесчувствию: «Что же я за человек?!» Ответа он не нашел.
Единственным критерием чувств тогда были для него слезы, и ему удалось выдавить из себя одну слезинку. Он тут же подошел к зеркалу на дверце шкафа, чтобы рассмотреть ее. Целый час он простоял у зеркала, пытаясь придать своему лицу скорбное выражение, подходящее моменту. (Он не знал, что точно также вела себя артистка Ермолова, когда у нее умерла мать.) О том, как и на какие деньги он похоронит мать, Семен Семенович задумался только к ночи и пришел в полное отчаяние. Он выбежал из дому, долго бродил по опустевшим улицам. И вот ноги сами привели его к столовой, где все еще горел свет и хмельная Клара выполняла вечерний ритуал, перекладывая мясо с поддона на поддон.
Клара поняла и пожалела его. Уткнувшись в ее теплую грудь, Семен Семенович разрыдался.
Клара поставила перед ним бутылку вина. Он хотел что-то ей возразить, но она как отрезала: «Тебе надо забыться».
8.
Клара преобразилась. Она вдруг поняла, что теперь вся ответственность за дальнейшую судьбу Семен Семеновича лежит на ней. Оставался лишь месяц до выпускных экзаменов, а дальше была полная неопределенность. О чем мог Семен Семенович мечтать? Стать мореплавателем или космонавтом? Или завести огромный аквариум и посадить в него больших красивых рыб? Более реальным было ремесленное училище, профессия слесаря или штукатура
«Все это не для нас!» решительно заявила Клара, «Не хочу, чтобы тебя постигла такая жалкая учесть. Мы устроим тебя в институт!»
Институт тоже оказалось непросто выбрать. Обладавшая душой артистической, Клара признавала только две профессии: филолог или артист. Насчет филолога Семен Семенович сразу засомневался, а вот артист не вызвал у него никаких возражений. Он и сам вдруг почувствовал, что всей душой устремлен к сцене. В результате выбрали Театральный институт. Клара пообещала все устроить.
Сразу после пьяной ночи, в результате которой наметилось будущее Семен Семеновича, были похороны и поминки. Клара денег не пожалела, стол на поминках ломился от закусок и водки. Позвали всех, кто пожелал прийти. Карлица Наталья тоже пришла. Семен Семенович вообще не хотел ее пускать, но Клара отругала его: не дело сводить счеты в такой день. В результате злая Карла сидела, забившись в угол, и виновато поглядывала по сторонам. И все-таки Семен Семенович, который теперь совсем не боялся карлицы, к концу поминок не выдержал и погрозил ей кулаком. Тогда Клара дала ему подзатыльник и велела идти спать, а гостям расходиться.
Отойдя от похмелья Семен Семенович засел за школьные учебники. Книжное знание никак не хотело влезать в него. Он зевал над прописными истинами и впадал в дремоту. Тем временем Клара всерьез занялась его поступлением в институт.
В том году курс в театральном набирал профессор Л-ский, его ассистентом числился молодой и худосочный аспирант по имени Рудик. Клара вышла на Рудика. У себя дома она накрыла богатый стол, позаботилась о спиртном, а Семен Семеновича умыла и причесала. К окончанию школы Клара подарила ему чудесный габардиновый костюмчик (тот самый, которым много лет спустя попрекал его Альберт Иванович), пару рубашек и модный галстук. Теперь Семен Семенович выглядел комильфо, он был готов к показу.
Рудик прибыл к назначенному часу, сразу хотел прослушать Семен Семеновича, но Клара дело знала, перво-наперво она усадила его за стол.
«Вы понимаете, Клара Викторовна», разговорился подвыпивший Рудик где-то через час, когда закуски уже отставили и принялись за Кларино «фирменное» жаркое, «трудно стало жить в искусстве. Каждый, буквально каждый, пытается учить, что нам делать и как! Ненавижу дилетантов!! Мы-то с вами понимаем, искусство материя тонкая, голыми руками не возьмешь. Вот стихи к примеру, декламация, так сказать У нас любой партработник считает себя великим декламатором», перешел он на многозначительный шепот, «а мы вынуждены терпеть. Сожмем зубы и терпим. Что делать, от этих людей зависит наша жизнь Только единицы понимают в искусстве, а так одна серость вокруг. Вас, Клара Викторовна, я ,разумеется, не имею в виду, вы-то как раз, может быть, понимаете»
«А я и понимаю, без всяких «может быть!» перебила его Клара тоном не терпящим возражений, «Вы кушайте еще».
«Вот видите», вздохнул худосочный Рудик, примеряясь что бы еще взять со стола, «а запад между тем обогнал нас на целое столетие. К примеру, в Швеции студенты занимаются в классе абсолютно голые. Согласитесь, Клара Викторовна, это так раскрепощает человека».
«Неужели вправду совсем голые?» удивилась Клара»,Наверное у них что-то все-таки надето на этом месте?»
«Нет!» завопил Рудик»,Выражаю вам решительный протест! Ни на этом месте, ни на каких других места. Иначе теряется весь смысл. А мы еще удивляемся, где у нас хорошие актеры!..»
Семен Семенович напряженно прислушивался к разговору и от волнения никак не мог понять, к чему клонит Рудик. Более всего он боялся, что его сейчас разденут догола и заставят читать стихи. Однако до стихов дело вовсе не дошло, Рудик скоро, что называется, съехал с копыт, и Клара поволокла его к стоянке такси. По дороге она вручила ему заготовленный конверт с деньгами, и он долго целовал ей руки на прощание. «Все путем», сказала она вернувшись домой.
Семен Семенович просмотрел список произведений, которые Рудик рекомендовал выучить к экзамену, ни одного из них он не знал. «Значит будешь читать то, что знаешь», успокоила его Клара, убежденная во всесильности своего капитала, «не для того я деньги плачу, чтобы еще перед ними выдрючиваться. Хоть что-нибудь ты наизусть знаешь? Вот и прекрасно. Я сама тебя подготовлю.»
Из басен Семен Семенович смутно помнил «Стрекозу и муравья», из прозы отрывок «Чуден Днепр при тихой погоде», из стихов «Стихи о советском паспорте».
«Не мямли!» учила его Клара, «Когда говоришь про волка («Я волком бы выгрыз бюрократизм»), сделай оскал, словно хочешь их всех покусать. Про иностранные паспорта говори тонким голосом, а про советский скажешь басом и сделаешь патриотическое лицо. На слове «штанин» («Я достаю из широких штанин») хлопнешь себя по карману.» Вот и вся Кларина наука.
Семен Семенович выполнил в точности указания Клары: сделал «патриотическое лицо», говорил и тонким голосом, и басом, но вот когда надо было «доставать из штанин», почему-то смутился и не похлопал, а потрогал свой карман, словно проверял, осталась ли у него там мелочь, чтобы доехать до дому на трамвае. Басню же, которая у него выходила лучше всего, вовсе не стали слушать, сказали: «Достаточно». И тем не менее Семен Семенович дошел до второго тура. Там нужно было петь и танцевать.
Песню они с Кларой выбрали народную, про рябину. Разучили матросский танец «яблочко». Целую неделю раздавался ночами в подсобке их пьяный хор:
«Эх, яблочко, да куды котишься!» пела Клара и хлопала себя по ляжкам, а Семен Семенович шел по кругу и бил ладонями в грудь. Дело доходило до полного раскрепощения и скидывания одежд. Эх, видел бы их Рудик!
На второй тур явился сам профессор Л-ский. Как ни старался Семен Семенович проявить себя, он потерпел фиаско, т.е. провалился.
«Умоляю вас, Клара Викторовна, войдите в мое положение!» пал Рудик на колени перед Кларой, «Профессор Л-ский самодур! Я ничего не смог поделать»
Клара молчала. Теперь она жалела только о том, что дала деньги вперед.
«В искусстве все-таки нужен талант», осмелел Рудик, зачем плодить бездарей? Поймите, невозможно научить козу играть на баяне, и в этом не моя вина»
«Хорошо, про талант я поняла», мрачно ответила Клара, «А деньги? Я же деньги выложила!»
«Деньги я возвращаю!» встрепенулся Рудик и протянул конверт, «Возвращаю как порядочный человек! Будем считать, что это моя творческая неудача. Только вот что», промямлил он, «тут ста рублей не хватает Но я отдам. С получки отдам обязательно!»
«Бог с ними, со ста рублями», вздохнула Клара, «ты это себе за труды оставь. Тоже ведь суетился, рисковал. А в твоей честности я не сомневалась».
На этом они распрощались.
9.
«Топиться пойдешь?», участливо спросил Альберт, когда объявили результаты второго тура. Они познакомились во время прослушивания.
Семен Семенович пожал плечами. По правде говоря, он уже с трудом представлял себя в роли артиста, поэтому совсем не расстроился.
«Тогда пошли на Невский мороженое есть», сказал Альберт. И они пошли, но по пути Альберт зашел в глухую подворотню, снял с себя традиционные широкие брюки, а взамен надел «дудочки», которые до того помещались в его кожаном портфельчике. В новых штанах Альберт сразу преобразился, даже походка его изменилась, теперь он по-балетному ставил ноги и вертел бедрами. Семен Семенович стеснялся идти рядом с Альбертом, ему казалось, что прохожие пялятся на них. В то время Семен Семенович еще пребывал в плену своих комсомольских убеждений, а они подсказывали ему, что, судя по штанам, его новый друг пижон, стиляга и антиобщественный элемент. Однако он шел и молчал.
Его всегда поражала непринужденность, с которой Альберт вступал в контакт с людьми и завязывал знакомства.
«Мадам, почем у вас пирожки?» развязно спрашивал он у лотошницы, небрежно выпятив свой тощий животик, а торговка, вместо того чтобы обидеться, вежливо отвечала ему. Семен Семенович завидовал Альбертовой легкости: бывают же такие счастливые люди!
У Гостиного двора Альберт подошел к двум девочкам на автобусной остановке (Семен Семенович даже помнил, что их звали Лена и Катя), быстро их охмурил и, уже вчетвером, они пошли в мороженицу.
(Как-то раз после спектакля, уже через много лет, когда толпа поклонников подвалила поздравить Альберта Ивановича с успехом, Семен Семенович заметил, что друг сторонится его. «Ага!» обрадовался он, «Хочешь сказать, что поднялся на ту ступеньку успеха, когда знакомство со мной становится неприличным?! Так знай, никуда тебе от меня уже не деться! Мы с тобой одно целое, и твой театр тот же рыбный магазин!» Разумеется, Семен Семенович не осмелился произнести этого вслух.)
А девочки цвели: Катенька щурил глазки и поминутно хихикала, а Леночка томно смотрела на Альберта и поправляла локон за ушком. Обе они учились на поварих, и поэтому им очень льстило, что их пригласили с собой такие видные парни. Альберту же было все равно кому пускать пыль в глаза, он рассказывал про профессора Л-ского, про его жену и любовниц. Откуда он только набрался этих сплетен? «Врет!», решил Семен Семенович, но девчонки доверчиво развесили уши.
«Тут все сохранилось, как до революции», заливался Альберт, рассказывая про «лягушатник2», где они сидели, «и зеленые стены, и эти круглые диванчики, и лампы с зелеными абажурами, но только прежде на каждом столике стоял телефон, по нему можно было вызвать официанта. А можно было позвонить на соседний столик и познакомиться. У каждого столика была своя табличка с номером, нужно было только нажать кнопку и вперед!» Девчонки пришли от его рассказа в восторг.
Съели по сто пятьдесят орехового, а потом еще по сто пятьдесят земляничного и шоколадного, по миндальному пирожному и еще по сто пятьдесят орехового на закуску. Выпили три бутылки лимонада. Семен Семеновича зависть заела, что это Альберт все время говорит и развлекает девчонок, а сам он сидит молча, словно сказать ничего не умеет. Он долго готовился и произнес: